Закусочная. За одним из столиков – Руслан, Максим и гости.
МАКСИМ (опрокидвая рюмку водки и занюхивая бутербродом с селёдкой). Фу-у-у… Хорошо пошла. Живительная влага. Как говорится, не пьём, а лечимся. Если жизнь дала подножку, выпей, брат, и приснится, что имеешь всех подряд. Вам повезло, что перенесли обсуждение на послеобеденное время. Глядишь, мадам подобрее станет. Хотя всё зависит от встречи с руководством.
ЖЕНЩИНА. А она у вас человек настроения?
МАКСИМ. Она у нас своеобразный человек, Ра-Гнида Романовна. Можно сказать, двуликий Янус: с одной стороны – Ра, богиня, милейший человек, без молотка куда-то лезет, особенно на встрече с руководством. А с другой – Гнида. Так что тут важно угадать, с какой стороны подойти…
Офис дирекции. Работа кипит. Входят Руслан и Максим.
МАКСИМ (вытаскивает из письменного стола дискету и кладёт её на стол Руслану). Вот тебе образец на все случаи жизни.
Ровно полторы страницы. Понял? Меняй только название фильма.
Стопроцентная проходимость. Никаких заторов и запоров. Пять минут – и всё в ажуре, и все довольны.
Руслан вставляет дискету, выводит содержимое на экран, меняет название фильма. Принтер выдаёт ровно полторы страницы. Руслан ставит внизу подпись и число. Входит Руденко.
РУДЕНКО (останавливаясь у стола Руслана). Рецензия готова?
РУСЛАН. Да. (Отдаёт ей рецензию.)
РУДЕНКО (бегло прочитывает). Ну вот. Умеешь, оказывается, писать членораздельно. Где эти клоуны?
РУСЛАН. Авторы фильма?
РУДЕНКО. Да.
РУСЛАН. Пришли.
РУДЕНКО (на пороге кабинета). Через пять минут начинаем.
Руслан приглашает авторов, усаживает их за столик для гостей. Входит Руденко, усаживается за стол.
РУДЕНКО. Надеюсь, все посмотрели фильм наших уважаемых коллег. Обменяемся мнениями. Начнем с куратора.
РУСЛАН. Я уже говорил авторам, что им удалось нащупать болевые точки нашего общества, и не только нащупать, но и передать во всей сложности и противоречивости протекающих процессов. Это что касается авторского замысла. Что касается режиссёрского воплощения, то чувствуется рука профессионала, видно, что режиссёр владеет всеми тонкостями звуко-зрительного монтажа, что обогащает композицию фильма яркими элементами художественного решения…
РУДЕНКО. Вы считаете эту, с позволения сказать, какофонию… как вы сказали, э-э-э… звуко-зрительным монтажом? А на мой взгляд, это просто музыкальный антракт в сумасшедшем доме. Ну да ладно. С вами всё ясно. Кто ещё желает высказаться? Зинаида Жлобина? Пожалуйста.
ЖЛОБИНА. На мой взгляд, уважаемый коллега, как всегда, увидел в фильме то, чего в нём вовсе нет. Понимаете, кто ясно мыслит, тот ясно излагает. Здесь этой ясности нет. Фильм многословен, невнятен, режиссура, если это можно назвать режиссурой, беспомощна, сумбурна и эклектична, с претензией на что-то. На что – непонятно.
РУДЕНКО. Я полностью согласна с Зинаидой Жлобиной. Вы поймите, уважаемые авторы, время у нас непростое, непростое время. Вот наш среднестатистический зритель Иван Иваныч после напряжённого рабочего дня приходит домой, снимает пиджак, галстук, надевает домашние тапочки, садится в мягкое кресло, включает телевизор, хочет расслабиться, а вы его грузите проблемами, которых он и так нахлебался по самую макушку в течение рабочего дня…
РЕЖИССЁР. Но мы ведь снимали фильм не для среднестатистического Иван Иваныча.
РУДЕНКО. А для кого, позвольте вас спросить?
РЕЖИССЁР. Для умного телезрителя, который не уходит от проклятых вопросов нашего с вами бытия, весьма далёкого от совершенства.
РУДЕНКО. Голубчик, вы в каком веке живёте?
РЕЖИССЁР. В двадцатом.
РУДЕНКО. Да? А мне показалось, что в девятнадцатом. Это там умствующая интеллигенция мучилась проклятыми вопросами бытия. Что из этого вышло, все знают… Ритм жизни в девятнадцатом веке был другой. Вы посмотрите, что происходит вокруг вас. Москва за десять лет изменилась до неузнаваемости. Новые дома растут как грибы.
РУСЛАН. «Дома новы, а предрассудки стары».
РУДЕНКО. Что вы имеете в виду?
РУСЛАН. Да так, к слову пришлось.
РУДЕНКО. Слова у вас какие-то не те. Думайте, прежде чем говорить. (Обращаясь к авторам фильма). Понимаете, ваш интеллектуал, к которому вы якобы обращаетесь, восемь часов сидит за компьютером. Принимает сотни сообщений и столько же отправляет своим адресатам. Ритм жизни просто сумасшедший. В конце рабочего дня голова у него уже гудит от напряжения, от переизбытка информации. Ему хочется расслабиться, отдохнуть, а вы его ещё грузите чёрт знает чем. Кому нужна ваша тягомотина? Ритм жизни другой. Да и восприятие другое, клиповое, если хотите. Проще надо смотреть на жизнь, проще.
СЦЕНАРИСТКА. Простите, но мы делали фильм, а не видеоклип, где Петя любит Машу, а Маша любит Пашу. И я как сценарист видела свою задачу в отражении окружающей нас действительности во всей сложности её проявления. Фильм как зеркало бытия.
РУДЕНКО. Милочка, я тоже, к вашему сведению, начинала сценаристом в солидной телекомпании, прежде чем занять этот высокий пост. И знаю, что к чему, иначе не сидела бы здесь, перед вами. А насчёт зеркала… зеркала бывают разные. У вас получилось кривое зеркало. Понятно? Все эти ваши тяжеловесные, заумные комментарии можете выбросить в корзину. Понятно? Дикторский текст должен быть лаконичный, простой, а главное, однозначный, без всяких там ассоциаций, этих ваших интеллигентских штучек-дрючек. Сюжетная линия – прямая, как штык. У вас же – сплошной лабиринт. Из него выбраться невозможно. И главное, фильм должен оставлять зрителя с чувством лёгкого удовлетворения. И оптимизма, оптимизма побольше. Порок наказан, добродетель торжествует. Понятно? И тогда будет рейтинг, понимаете? Нам рейтинг нужен. Рей-тинг!
РЕЖИССЁР. Но вы нам предлагаете делать совсем другой фильм.
РУДЕНКО. Ну вот и делайте другой фильм. Этот пациент скорее мёртв, чем жив. И лечению не подлежит. Так что делайте другой или не делайте. У нас демократия.
РЕЖИССЁР. Дерьмократия.
РУДЕНКО. Чего?! Что вы себе позволяете, молодой человек?! Сначала научитесь себя вести в солидном обществе.
РЕЖИССЁР (улыбается).
РУДЕНКО. Да кто ты такой? От горшка три вершка! И вошь кашляет!
СЦЕНАРИСТКА. Да как вы смеете?!
РУДЕНКО. Смею! Всё! Концерт окончен! Забирайте своё хоумвидео и убирайтесь. Не мешайте людям работать. Понятно?
РЕЖИССЁР (уходя). С вами всё понятно.
Руслан Лохов и авторы фильма выходят из здания телекомпании.
РЕЖИССЁР. Ну и монстр. Дура непроходимая. Как вы с ней работаете?
РУСЛАН. Так и работаем.
РЕЖИССЁР. Ей бы на рынке шмотками торговать, а не руководить процессом производства документальных фильмов. Да плюйте на неё. Уходите в другое место.
РУСЛАН. Другие места не лучше. Не знаю, как там, наверху. Не сталкивался с ними. А среднее звено все на одно лицо. Как будто выбирают из одной колоды. Я уже три места поменял. Везде одно и то же. Клиповое, попсовое сознание. Да вы что, не видите? Сплошная попсятина. Попса правит бал. Они стоят как серая бетонная стена. И об этот волнорез разбиваются волны мало-мальски свежей мысли, творчества, элементарного профессионализма.
У станции метро – уличные музыканты. Вокруг них – небольшая толпа. Шум, смех, возгласы одобрения.
ГИТАРИСТ. А теперь, уважаемые дамы и господа, «Песенка о дураках». Живучее племя, ё-моё.
Вот так и ведётся на нашем веку,
На каждый прилив по отливу.
На каждого умного по дураку.
Всё поровну, всё справедливо.
Но принцип такой дуракам не с руки,
С любых расстояний их видно.
Кричат дуракам: «Дураки, дураки!» —
А это им очень обидно.
И чтоб не краснеть за себя дураку,
Чтоб каждый был выделен, каждый,
На каждого умного по дураку
Повешено было однажды.
Давно в обиходе у нас ярлыки
По факту на грошик на медный.
И умным кричат: «Дураки, дураки!» —
А вот дураки незаметны.
РУСЛАН (подходя к нему и бросая купюру в шляпу). Ещё как заметны. Они нынче правят бал. Впрочем, как и раньше. Понял?
ГИТАРИСТ. Да уж как не понять… Это и дураку понятно. (Смеётся.)
РЕЖИССЁР. Странно, какое-то шизофреническое раздвоение общественного бытия. На самом верху не устают повторять, что все общественные процессы должны протекать под самым пристальным вниманием прессы.
РУСЛАН. Да вы что, ребята, с Луны свалились, что ли, или с другой планеты?
РЕЖИССЁР. Да в общем-то мы до сих пор занимались производством документальных фильмов по грантам. Это первый наш опыт работы для наших производителей.
РУСЛАН. Вот и ищите гранты. С ними проще. Там есть сложившиеся профессиональные критерии оценки. А здесь – жалует царь, да не милует псарь. Когда появилась эта поговорка? Лет двести, а то, может, и больше тому назад. С тех пор ничего не изменилось.
СЦЕНАРИСТКА. Так уходите совсем. Это же какая-то трясина. Вас тут засосёт по самую макушку. Займитесь, пока не поздно, чем-нибудь другим.
РУСЛАН. Чем?
РЕЖИССЁР. Да хоть землю копать.
РУСЛАН. Землю копать я не умею…
Расходятся. Режиссёр и сценаристка садятся в машину, Руслан ныряет в метро.
Руслан медленно, старческой походкой бредёт к дому. Вдруг слышит какие-то вопли, улюлюканье. Поднимает голову. Навстречу ему катится какая-то серая масса. Впереди бежит мальчишка лет 16. Глаза, обезумевшие от страха. За ним гонится шпана.
Мальчишка прячется за спину Руслана. Справа к Руслану приближается злой губастый и ушастый подросток. Руслан подставляет ногу – и тот летит по асфальту. Слева подлетает другой. Его постигает та же участь. К Руслану подлетает третий, самый старший из всего этого кодла. Лет 14–15. Видно, заводила, рыжий, конопатый, с маленькими злыми глазками и большим носом.
РЫЖИЙ. Тебе чё, в натуре, жизнь надоела?!
Руслан неуловимым движением хватает его за нос и зажимает в кулаке.
РЫЖИЙ (визжит). Ты чё, в натуре, больно!
РУСЛАН. А ему не больно?!
Шпана застывает в шоке. Очевидно, они в первый раз видят своего главаря в таком незавидном положении.
РЫЖИЙ. Ой, больно, ты же мне нос оторвёшь!
РУСЛАН. И оторву, если ты, дерьмо собачье, ещё хоть раз тронешь этого парня. И не просто оторву, а размажу по асфальту. Понял?
РЫЖИЙ. Ой!.. Понял! Понял!
Руслан швыряет его прочь, и тот падает на руки своих корешей.
РУСЛАН. А ну брысь, шпана!..
Все моментально разбегаются в разные стороны.
РУСЛАН. Тебя как зовут?
ПАРЕНЬ. Тёма.
РУСЛАН. А меня Руслан. Ну что ж ты, Тёма, даёшь себя бить?
ТЁМА. Так их много, а я один.
РУСЛАН. Ну и что, что ты один. Это – кодло, наглое и трусливое. Ты в таких случаях выделяй главного фраера и бей его беспощадно.
ТЁМА. Я не могу. Я боюсь.
РУСЛАН. Чего боишься?
ТЁМА. Я не знаю, куда бить.
РУСЛАН. Неважно, куда. Главное – оглушить и вывести из строя.
ТЁМА. А вдруг я ему глаз выбью?
РУСЛАН. Тогда бей по носу.
ТЁМА. А если я ему нос сломаю?
РУСЛАН. Экий ты пацифист! Тогда отцу скажи. Пусть с ними разберётся.
ТЁМА. Нет у меня отца.
РУСЛАН. Оно и видно. Маменькин сынок. А отец-то где?
ТЁМА. Не знаю.
РУСЛАН. А мать?
ТЁМА. Сбежала с каким-то хахалем, когда я ещё совсем маленький был.
РУСЛАН. С кем же ты живёшь?
ТЁМА. Жил с бабушкой, а теперь – с тёткой.
РУСЛАН. Суду всё ясно.
Подходят к гаражам. Руслан открывает дверь гаража. Входят внутрь. Тёма свистит от удивления. Перед ним сверкающий хромом и чёрным лаком роскошнный древний лимузин.
ТЁМА. Это твоя машина?!
РУСЛАН. Моя. Нравится?
ТЁМА. Не то слово! Откуда она у тебя?
РУСЛАН. В наследство от деда досталась. «Мерседес-бенц»! Военный трофей. На ней какой-то гауляйтер ездил. Потом – дед. Потом дед и машина состарились. И четверть века эта музейная редкость простояла в нашем гараже. Вот пытаюсь её оживить. Понял?
ТЁМА. Понял.
РУСЛАН. Вот что, рыцарь печального образа, ты меня тут подожди, я переоденусь, и займёмся лечением этого железного коня.
Руслан уходит. Тёма оглядывается. Тут, оказывается, целая мастерская. Токарный станок, сверлильный, слесарный верстак и прочие атрибуты для ремонтных работ. Тёма снимает с вешалки рабочий халат, берёт ведро, тряпку, веник и принимается за уборку. Сметает в ведро стружку, вытирает пыль, подметает пол. Возвращается Руслан в рабочей одежде.
РУСЛАН (присвистывает от удивления). А ты, оказывается, даром время не теряешь.
ТЁМА. Ну, всё ведь должно быть чисто. Правда?
РУСЛАН. Правда. Кто ж тебя этому научил?
ТЁМА. Бабушка. Она была большая чистёха.
РУСЛАН. Надо же. Ну что ж, чистёха, кушать хочешь?
ТЁМА. Ну… (Мнётся.)
РУСЛАН. Значит, хочешь. Садись, перекусим.
Садятся за стол. Руслан разворачивает бутерброды с ветчиной, разливает в чашки ароматный кофе с молоком. Перекусывают.
ТЁМА. Руслан, а что такое аутист?
РУСЛАН. Откуда ты выцарапал это слово?
ТЁМА. Да учителя меня всё время тыкают: аутист, аутист…
РУСЛАН. Понимаешь, аутист – это человек, который живёт в своём внутреннем мире, и у него нет контакта с окружающими его людьми. К нему трудно достучаться.
ТЁМА. А это хорошо или плохо?
РУСЛАН. Да в общем и не хорошо, и не плохо. Говорят, выдающийся физик двадцатого века Альберт Эйнштейн был аутистом. Его даже не приняли в университет в Германии из-за слабого интеллекта. Пришлось ехать в Швейцарию и поступать в учительский колледж. Это не помешало ему совершить величайшее открытие в физике, создать теорию относительности. Вот тебе и аутист. «Оценки ведь людьми даются. А люди могут обмануться». А ты чем думаешь заняться после школы? К чему душа лежит?
ТЁМА. Не знаю. Вот закончу девятый класс, а там видно будет.
РУСЛАН. А дальше учиться не хочешь?
ТЁМА. Не. Хватит. Нахлебался. Они все злые. Может, в ПТУ пойду на автомеханика.
РУСЛАН. Почему на автомеханика?
ТЁМА. У меня по всем предметам тройки с минусом, а по труду – пять. Мы на труде автодело проходили. Я раньше всех сдал на права. Машины – они добрые. Если к ней с добром, то и она к тебе. Это только кажется, что она неживая. А на самом деле она всё понимает, не то, что люди.
РУСЛАН. А что люди?
ТЁМА. Люди злые.
РУСЛАН. И я злой?
ТЁМА. Не. Ты вроде добрый.
РУСЛАН. А почему вроде?
ТЁМА. Ну, по отношению ко мне – добрый. А рыжему чуть нос не оторвал.
РУСЛАН. Тебе его жалко?
ТЁМА. Жалко.
О проекте
О подписке