– Кира с самого детства была проблемным ребенком. Постоянно хулиганила, подруг практически не было, одни мальчики с самой песочницы. Семья у нас небогатая. Кира – единственный ребенок. Муж всю жизнь на заводе проработал, и я там же уборщицей. Денег вечно не хватало. Но мы с супругом очень дочь любили, никогда не обижали, она всегда у нас чистая и опрятная была. Но Киру это не устраивало – она любила ярко и дорого одеваться, мы не могли себе этого позволить. С пятнадцати лет дочь перестала ночевать дома и забросила школу. Стала появляться в элитных вещах, на вопросы не отвечала. Мы с мужем и с учителями общались, и к психологу Киру водили. Но всё было бесполезно. Кира постоянно подъезжала к дому на разных дорогих машинах. Один раз мы её закрыли и не выпустили из дома; так потом, после жуткого скандала, она тайком собрала вещи и ушла. Искали её, искали… Потом сама позвонила и сказала, что всё у нее хорошо, чтобы мы с отцом не лезли в её жизнь, и что в нас она больше не нуждается. Вот мы и созванивались изредка. Жива, здорова – ну и хорошо. Потом до нас дошли слухи, что Кира сошлась с каким-то наркоманом и ждет от него ребенка. У мужа и так сердце слабое было, но это известие его добило, и он умер. Кира даже на похороны не приехала. Прошло уже много времени, дочь так и не показывала родившуюся внучку. Но однажды мне позвонили из социальной службы, и женщина сказала, что Киру лишают родительских прав за грубое обращение с ребенком. Я, конечно, согласилась взять опекунство над внучкой. Когда я увидела Марту, то пришла в ужас. Она была очень истощена, вся в ссадинах и синяках. Как так можно было обращаться с ребенком? Откуда такая жестокость? Мы с моим мужем никогда даже пальцем не тронули Киру, несмотря на все её выходки. Стали мы жить с Мартой вдвоем; я её определила в детский садик, а сама работаю. Кира за три года всего лишь несколько раз позвонила, и всё. А тут сегодня утром включила телевизор, а на экране фотография моей дочери, и говорят про зверское убийство.

Женщина разрыдалась и забилась в конвульсиях. Я подошла к ней и стала вытирать слезы:

– Убийца вашей дочери обязательно найдется и будет наказан. Вы вообще ничего не знаете о круге общения Киры?

– Практически нет.

Я отошла к окну допросной, открыла его и закурила:

– А где сожитель Киры, не знаете?

– Умер от передозировки. Собаке собачья смерть! – в негодовании вскрикнула Нина Антоновна.

– У вас остался телефон женщины из социальной службы?

– Да, естественно, мы с ней регулярно общаемся. Знаете, я кое-что вспомнила; возможно, вас это заинтересует. Кира как-то мне звонила выпившая и сказала, что ей очень плохо, и она хочет пойти на прием к профессиональному психологу.

– А куда и к кому, она не уточнила?

– Нет.

– Если вы вдруг что-то вспомните, обязательно мне позвоните. У вас есть листок и ручка? Оставьте мне свой контактный телефон и данные женщины из социальной службы.

Мы обменялись с женщиной контактами, и вскоре я ее проводила.

Мой кабинет был пуст: Руслан, видимо, перевыполнил норму работы и теперь решил передохнуть. Перед глазами лежал листок с данными социальной работницы и записная книга Киры. Недолго думая, я набрала номер социальной службы; после долгих гудков я услышала басистый женский голос:

– Алло!

– Здравствуйте, это социальная служба?

– Да, кто беспокоит?

– Вам звонит Орлова Вероника Андреевна, следственный отдел.

– Господи! Что произошло? – спросила встревоженно женщина.

– Мне необходимо пообщаться с Мартыновой Яной Павловной; она занималась Алексеевой Кирой Сергеевной и её дочкой три года назад.

– Да, конечно, – участливо ответила собеседница. – Это я.

– Хорошо. Вы не могли бы сегодня подъехать ко мне в отдел?

– Да, назовите адрес, и я приеду.

Я продиктовала адрес и в ожидании Мартыновой стала изучать записную книгу Киры. В ней в основном числились мужчины, их адреса и номера телефонов, но я надеялась найти психолога. А вдруг Кира и правда посетила его? Психологи ведь как личные дневники – хранят много интересного. А у убитой было много психических отклонений, судя по домашнему интерьеру и самому характеру её убийства. И вот бинго! На последней странице значилось: Вольский Савелий Александрович, психолог, далее указан его номер и адрес. Я решила набрать; как ни странно, ответили сразу:

– Вольский, слушаю.

– Здравствуйте, вас беспокоит следователь Орлова.

После паузы послышался ответ:

– Чем обязан?

– Вы психолог, верно?

– Вы нуждаетесь в помощи? Сразу хочу вас предупредить: за полицейских не берусь; это небольшое исключение в моей практике, вы – неизлечимы.

Подобного хамства в свой адрес я ещё не слышала, но всё же сдержала себя и достаточно спокойно хотела продолжить разговор:

– Вас посещала Алексеева Кира Сергеевна?

– Это информация частного характера! Вы с ума сошли, такое спрашивать по телефону?! Меня много кто посещает! – услышала я сердитый ответ.

– Киру Алексееву убили.

Равнодушный голос с ноткой сарказма на другом конце провода холодно произнес:

– Каждому отмерен свой срок. Я ей сочувствую. Что-то еще? Просто вы меня отвлекаете.

Моё терпение лопнуло:

– В вас нет ни капли сочувствия. Я вас не знаю, но уверена, что вам не стоит работать психологом. Как вы помогаете людям, если сами нуждаетесь в помощи?!

– Вы можете мне помочь?

Я немного растерялась:

– В смысле?

В трубке послышалось частое, прерывистое и громкое дыхание – видимо, Вольский еле сдерживался от смеха:

– Видите ли, уважаемая Орлова, от женщин я принимаю лечение только одного плана, и то если они в моем вкусе.

– Какого плана?

– Я понимаю, вы хотели бы мне помочь… – слышалась уже явная ирония, – но, боюсь, вы уже не в моем вкусе. Прощайте!

Послышались гудки. Вот стервятник этот Вольский! Вздумал надо мной издеваться! Интересно, с ним вообще можно говорить о серьёзных вещах? Странный какой-то психолог. Может, он и не психолог вообще! Завтра сама к нему поеду и проверю, заодно и преподам урок вежливости.

Раздался стук в дверь.

– Да, да, – ответила я.

В кабинет зашла зрелых лет тучная женщина с «гнездом» на голове:

– К вам можно? Вы Вероника Андреевна?

– Да. А вы Яна Павловна?

Женщина кивнула, я предложила ей присесть напротив меня.

– Вы по поводу Алексеевой? Слышала про ее убийство; хоть и непутевая мать была, да все равно жалко.

– Что вы можете рассказать про Киру? В каких условиях она жила?

– Я осуществляла за ней контроль три года. Первыми на Киру мне пожаловались соседи, что ребенок у неё грязный и постоянно плачет. Я после этих жалоб сразу к Кире приехала и оценила обстановку: квартира хорошая, просторная, очень дорогая, условия для проживания ребенка в принципе неплохие. Сама Кира была трезвой и адекватной, только вот дочка её, Марта – зашуганная, на теле синяки и ссадины, на мои вопросы не отвечает. Кира всё это объяснила тем, что Марта очень рассеянный и своеобразный ребенок, немного отсталый, поэтому периодически сама падает и замыкается в себе. Я в это слабо поверила, но мама девочки меня убедила, что занимается её проблемами. В целом ребенок одет хорошо и питается неплохо; сразу видно было, что у Киры хороший доход. Отца Марты дома не было; Кира сказала, что он на работе. Я стала навещать Алексеевых два-три раза в месяц. С самого начала всё было со странностями: например, я так и не познакомилась с папой девочки; думала, всякое бывает, все люди работают. Но как-то раз я вновь пришла к Алексеевой, чтобы удостовериться, что все хорошо. Дверь квартиры была открыта, я зашла и увидела такое… Мне ужасно неловко вам об этом говорить.

– Расскажите подробно, что вы увидели, – настояла я.

– Алексеева на кухне с несколькими мужчинами устроила половой акт; переплелись, как змеи, все стонут как сумасшедшие. Кира била мужчин плеткой и громко кричала на них. Мужчины, если можно их так назвать, по очереди совокуплялись с Кирой и ласкали ее. А Марта сидела, прикованная к батарее, и за всем этим наблюдала со слезами на глазах. Я чуть в обморок не упала! Такой скандал этой распутной устроила! Зато столько времени меня за нос водила, примерную из себя строила! Да таких сажать надо! Я и хотела ее посадить, только вот Нина Антоновна – мать Киры – уговорила этого не делать и внучку себе забрала. Хорошая женщина. Теперь моё сердце за ребенка спокойно.

– С сожителем Киры вы так и не познакомились?

– Нет. Соседи по лестничной клетке говорили, что он наркоман, но я не верила, потому что Кира очень хорошо убеждала в обратном, за нос водила. С виду обеспеченная и порядочная женщина.

– Хорошо; сейчас всё рассказанное вы изложите на бумаге и подпишете, – я дала Мартыновой листок и ручку.

Мои предположения полностью подтвердились – Кира была сексуально озабоченной. Только всё это у неё переросло в очень тяжелую форму: унижение и подчинение себе мужчин, хроническая ненасытность; боль других ей доставляла удовольствие. А самое интересное, что за Кириными извращениями должен был обязательно кто-нибудь наблюдать со стороны, не принимая участия, пусть даже и ребенок. Так, убитая самоутверждалась, совершенно не думая о том, что калечит детскую психику. Поэтому Кира и причиняла боль девочке – та не хотела наблюдать за мамой.

Мартынова уже подписывала свои показания:

– Как страшно жить!

– И не говорите, – согласилась я.

Как только я закрыла дверь за собеседницей, зазвенел мобильник; на дисплее высветился номер моего любовника.

– Да.

– Привет, Ника. Какие планы на вечер?

– Пока не знаю. Работы много. Скорее всего, сегодня не получится встретиться.

– Когда будешь дома?

У Стаса был дар мгновенно приводить меня в бешенство:

– Я же сказала, что у меня куча работы! Мне не до тебя!

– Я хочу приехать.

– Стас!!!

– Буду в 10 у тебя. До встречи, детка.

Я хотела послать его куда подальше, но он уже положил трубку.

Со Стасом мы спим уже несколько лет. Просто спим, и всё. Секс без обязательств. Но в последнее время он мне порядком надоел. Женился бы скорее и отстал от меня. Видный, высокий мужчина, свой бизнес… В принципе, что еще женщине нужно? Но только не мне и не для меня.

Я вновь открыла записную книжку Киры и начала листать ее в поиске более примечательных персон. Жирным курсивом было выделено несколько мужчин – вот на них я и заострила внимание, но обзванивать больше не стала, а решила сразу навестить по домашним адресам.

Начать сегодня решила с Романцева Олега Викторовича, который находился ближе всех ко мне. А других, менее «избранных» мужчин из блокнота, повешу на оперов, пусть пробьют на всякий случай.

В комнате оперативников царила как всегда одна и та же атмосфера: кто-то резался в компьютерные игры, кто-то в карты, кто-то слушал музыку. Они даже не заметили моего присутствия. Пришлось громко крикнуть:

– Привет, бойцы!

Все дружно подняли головы в мою сторону:

– О, Орлова, здарОва! Какими судьбами?

Я кинула одному из них на стол блокнот Киры:

– Нужно пообщаться с людьми из этого интересного блокнота.