Я вышел из таинственной двери и, разочарованно побрел домой. Снаружи заметно похолодало, а снежные хлопья неистово носились в безумной пляске, и наконец слились в единый рой беспощадной пурги. Дойдя до своего скромного жилища, я с удивлением обнаружил запертую дверь, хотя точно помнил, что не пользовался ключом, когда уходил, ибо ждать воров в столь безлюдном месте довольно странно. Да и сам ключ остался в кармане какого-нибудь пальто или куртки. Между тем, холод начал пробирать меня до костей, ведь одежда на мне была вовсе не рассчитана на снежную бурю. С отчаянной злостью я вскрыл дверь ломом. Внутри было не теплее, чем снаружи, хоть всю ночь топился чертов камин. Однако, что это? Со стоявшего у камина кресла винного цвета странным образом исчезли пятна и дыры. Впрочем, как и с обоев. Они, конечно, не выглядели новыми, однако потеки и плесень куда-то подевались. Но самый главный ужас состоял в том, что я никак не мог найти своих вещей. Моя одежда, мой чемодан, винтажная печатная машинка, купленная на блошином рынке – ничего этого не было и следа. Может пока я шатался у маяка, родственники дряхлеющей Марты все здесь почистили и куда-то переместили мои вещи. Но ведь у нас со старушкой был уговор. Да и невозможно так быстро сменить обивку на кресле, и удалить следы времени с обоев. Что, черт возьми, происходит? Впрочем, холод стоял такой, что сложно было даже думать. Дрожащими красными руками я нагреб из подсобки дров и уселся греться у камина в таинственно обновившееся винное кресло. Едва приятное тепло начало разливаться по моим чреслам в дверь настойчиво заколотили. Наверное, любопытство кого-то из здешних стариков пересилило привычку к домоседству, и он решил нанести мне визит. Нехотя я поплелся открывать.

– Добрый день, – неуверенно пролепетал крупный бородатый мужчина на вид лет пятидесяти, – Я увидел дым из трубы и подумал, что это Марта вернулась.

– О, нет, боюсь Марта уже не в том состоянии, чтоб таскаться сюда, меня зовут Альберт, я давний друг семьи. – сам не зная зачем соврал я на ходу. – Проходите, погрейтесь, на улице просто лютая стужа.

– Да стужа это ничего, мы тут привычные, – стесняясь промолвил незнакомец, однако вошел и робко присел на горчичный топчан у входа. – Я Виктор, местный рыбак.

Воцарилась неловкая пауза, которую я решил прервать с пользой для себя и узнать что-нибудь об Агате.

– А вы знали Агату, Виктор? Кузину Марты, пропавшую здесь пятнадцать лет назад?

– Агату? – рыбак посмотрел на меня удивленным взглядом, – я не помню никого с таким именем, мистер. Да и не пропадал вроде тут никто.

Вероятно наш милый Виктор частенько заглядывает на дно бутылки, подумал я, вот память и прочие функции мозга бедняги постепенно и угасают. Впрочем, чем еще заниматься в такой глуши?

– Ну а таинственный странник-самоубийца? Или пропажа фельдшерского сына? Об этом вам что-нибудь известно?

Виктор тяжело поднялся во весь свой огромный рост, и окинув меня боязливым взглядом пробурчал- Извините, мистер, мне нужно идти. После чего скрылся за дверью в белой зимней пурге.

Нда, странные здесь жители, нечего сказать.

Следующим утром я проснулся от звука монотонно падающих за окном тяжелых капель. Это таял нападавший за вчерашний вечер снег. Желудок сводило от голода. Напялив жуткие рыбацкие сапоги не по размеру, найденные в кладовке, я отправился в местный магазин. Было по-весеннему тепло, ноги противно утопали в раскисших сугробах. Странная тут погодка, под стать людям.

– Доброе утро! – как можно дружелюбнее сказал я, открыв дверь небольшого деревянного домика, в котором и располагался здешний продуктовый. За прилавком стояла невысокая женщина средних лет с приятным добродушным лицом. Она беседовала с благообразным стариком.

– Думаю ничего страшного, Аннэт, просто полощите горло дважды в день, – отеческим тоном советовал продавщице пожилой господин.

Должно быть это и есть тот самый фельдшер, сынишка которого пропал пятнадцать лет назад.

– Простите, вы должно быть местный врач, то есть фельдшер, – сам не ожидая от себя такой бесцеремонности внезапно выпалил я.

– Да, – спокойно ответил старик, – а вы, молодой человек, должно быть чей-нибудь родственник, заехавший навестить тетушку в этот весенний день?

– Весенний? Но сейчас же октябрь! – или дедуля свихнулся по старости или у местных странное чувство юмора, подумал я. А сам фельдшер и его собеседница одарили меня испуганными взглядами.

– Понимаю, что прошло уже много времени, но очень вам соболезную сэр, в связи с пропажей вашего сына на маяке. – Я осознавал, что звучу весьма нелепо, однако надежда получить какие-то сведения для романа толкала меня на столь дерзкие поступки. Да и какая в конце концов разница, что подумают обо мне эти сельские люди, если я вряд ли когда-либо их еще увижу. А тем временем испуг в глазах обоих обитателей деревни перерос в неподдельный ужас. Наверное, я дал маху, не стоило ворошить былые раны этого милого человека. Я почувствовал себя назойливым газетным писакой, охочим до грязных историй с кричащими заголовками.

– Не представляю, о чем вы говорите, мистер. – фельдшер смерил меня довольно неприятным взглядом и обратившись к продавщице вежливо сказал – Всего доброго, Аннэт.

– Всего доброго, мистер Фарел. – Аннэт робко улыбнулась старику и, когда тот вышел за дверь, стараясь не смотреть мне в глаза спросила – Вам что-нибудь нужно из съестного, сэр?

Купив немного припасов – яйца, бекон, кофе и все такое, я на обратном пути решил больше не донимать местных расспросами, пока меня не загребли в полицию или не упекли в психушку. Ибо смотрят на меня здесь совершенно как на ненормального. Впрочем, я и не ждал многого от здешних обитателей. Внезапно на меня накатила апатия, сродни той, что возможно посетила бедную Агату. Вся эта идея с романом, дурацкой поездкой в чертову глушь, поисками тайн и загадок – все это выглядит нестерпимо жалко. Однако надо хотя бы попытаться, наверное… О, Боже, дай мне сил начать эту драную книгу!

…

Пару дней я провел в безуспешных пробах создать интригующее вступление. И вот когда уже были исписаны, смяты и выброшены все бумажные листы, найденные мной в этом сиром домишке, начало выходить наконец то что-то достойное. Однако срочно требовалось бежать на почту для пополнения канцелярских запасов. Погода стояла по-весеннему теплая, пахло сырой землей, в голых ветвях старой груши даже щебетали какие-то птицы. Наученный горьким опытом, я уже не стал искать общения с работавшей на почте миловидной девушкой (ситцевое платье, васильковые глаза, и бейджик с именем "Эллен"), а просто попросил бумаги и несколько шариковых ручек. Но девица, одарив меня кокетливым взглядом, решила начать разговор сама.

– Весна добралась и до наших краев. вы заметили, как тепло? – прощебетала она. Я усмехнулся. Что у них тут за шутки с этой весной.

– Да, солнце почти как в марте, и не скажешь, что сейчас октябрь. Лицо девушки выразило искреннее изумление.

– Вы должно быть не местный, я никогда вас раньше не видела. – быстро справившись с удивлением продолжила она как ни в чем не бывало.

– Да я из Эштона, приехал искать здесь вдохновение.

– О, моя тетя тоже из Эштона, я гостила у нее в прошлом месяце и набрала кучу модных журналов. – девушка достала из подполы несколько толстых изданий с платьями, все как один датированных апрелем шестьдесят пятого. – Знаете, я просто обожаю шить.

– Как интересно, однако боюсь эти модели несколько устарели, – я тут же осекся, Боже, Альберт, ты отвратителен, нашел кого атаковать своими саркастичными колкостями. И тут же добавил как можно дружелюбнее – Хотя, кажется, ретро нынче в моде.

– Ретро? – Эллен снова удивленно вскинула брови. – Это же свежие каталоги за этот месяц. Вот посмотрите написано – апрель шестьдесят пятого. И она сунула один из журналов мне под нос.

Я не шел, а бежал. И вовсе не домой, а к проклятому маяку. Кусочки странного пазла наконец сложились в моей голове. Таинственное исчезновение вещей и пятен с обоев и мебели, старомодные одеяния местных жителей, который я сперва списал на отсталость и странный вкус, внезапная перемена погоды. Непонятно каким образом, но та чертова дверь на маяке перенесла меня на двадцать один год назад. Возможно, я сошел с ума, или все это мне снится, но нужно попытаться попасть обратно в свое время. А что, если я снова пройду через дверь и окажусь не в восемьдесят шестом, а в сорок четвертом или две тысячи седьмом? Как вообще работает эта чертова штука? Почему именно на двадцать один, а не на три или на сто? Хотя значительно хуже было бы оказаться в совершенно иной эпохе с каретами, дамами в кринолинах и джентльменах в цилиндрах с тростью наперевес.

Я наконец добежал до маяка и остановился у самого входа, чтобы перевести дух. Маяк, равно как и обои с винным креслом в доме Марты, выглядел обновленным. Точнее не таким обветшалым как в восемьдесят шестом. С трепещущим сердцем, сделав глубокий вдох, как перед погружением в пучину, я вошел через открытую настежь дверь. Внутри все было почти так же, только немного меньше мусора, да винтовая лестница выглядела куда крепче. Однако, когда мой взгляд уперся в абсолютно гладкую стену, на которой не было и намека на какую-либо дверь, мои ноги похолодели и стали ватными. Я схватился за перила, чтобы хоть как-то удержать равновесие и не рухнуть старым мешком наземь. В голове роилась куча мыслей. Что теперь делать? Как вообще такое возможно? А вдруг я действительно спятил? Хватаясь трясущимися руками за холодный метал винтовой лестницы, я поднялся на два пролета. Стена. Абсолютно гладкая белая стена. Ни щелочки, ни выступа, ни закорючки. Дверь исчезла и мне никогда не попасть обратно. Я сел на ступеньки и обхватил руками голову. Как? Почему? За что?

Дрова в камине уютно трещали, в кружке дымился кофе, в окно робко постукивали голые ветки вишни. И так хотелось забыться, просто не думать о том, что я черт знает как попал в прошлое, и, кажется, застрял в нем навсегда. Но не думать нельзя. Нужно искать выход. Если есть вход в прошлое, то непременно должен быть и выход. А как быть если я его все-таки не найду? Следует разработать план и на этот случай. Хотя, какой тут к черту может быть план? Закончатся деньги и мне конец. Куда я пойду? Вернусь домой? Дом… Неужели если я сейчас приеду в Эштон, меня там встретит еще живая мать и девятилетний я сам? Господи Иисусе!

Обратиться за помощью к кому-нибудь из местных? Но что я им скажу? Они и так считают меня сумасшедшим из-за странных расспросов. Может просто остаться здесь и стать рыбаком? Но где я буду жить? На лето в домик возможно приедет Марта с семьей и как тогда все объяснить? Кажется, придумал! Тот человек, что приходил сюда в первый вечер, Виктор. Я попрошусь к нему в напарники, может он приютит меня. Хотя я зачем-то ляпнул ему, что родственник Марты. Впрочем, можно придумать что мы с ней поссорились, главное не попадаться этой леди на глаза. Да, так я и сделаю. Завтра же наведаюсь к тому рыбаку (кажется он живет недалеко, раз увидел дым из трубы) и попытаюсь с ним подружиться. А сам в это время конечно же буду искать выход из чертова шестьдесят пятого. Что ж, на том и порешим, а пока надо состряпать ужин. Стряпать, по правде говоря, было ничего – я просто прикончил банку сардин и допил свой кофе. Скорей бы завтра.

Прежде чем наведаться к Виктору, я решил еще раз сходить на маяк. Боюсь, придется таскаться туда каждый день – вдруг дверь внезапно, да и появится. Сегодня этого, увы, не произошло. Меня встретила все та же гладкая белая холодная стена. А что, если Агата на самом деле не убивала себя? Ведь тело бедняжки так и не было найдено. Она совершенно точно видела эту дверь, о чем и упоминает в своем письме к Марте. Что если писательнице все же удалось ее открыть и сейчас она блуждает где-то в пятидесятом. Подождите-ка. Агата пропала в семьдесят первом, с тех пор прошло пятнадцать лет, и если тогда она попала в пятидесятый, то будь она жива, я бы встретил ее здесь в шестьдесят пятом. Боже, как все запутано.

Виктора я нашел в небольшом каменном домишке, располагавшемся недалеко от берега. Он чинил довольно потрепанный катер, и завидев меня, начал суматошно вытирать руки о грязный комбинезон.

– Добрый день, Виктор – я дружелюбно протянул ему ладонь.

– Добрый, мистер, – он неловко пожал ее, а до меня внезапно начало доходить, что и манера речи, и жесты, и мимика этого рыбака явственно выдают в нем слабоумного. Господи, как я сразу не понял?

– Как рыбалка? Есть ли улов?

– Я еще не выходил в море, мистер. Мой катер сломался. – Виктор смотрел исподлобья, но взгляд его был не грозным, а наивным и боязливым, как у пугливого ребенка.

– Что ж, удачи в починке, Виктор, – я кисло улыбнулся и, ощущая почему-то невероятно жгучий стыд, решил ретироваться. Ужасно неловко просить этого человека о чем-либо – будь то возможность взять меня в напарники или подбросить немного сайры (или кто тут водится) на ужин.

Делать нечего – пришлось еще раз смотаться на маяк и снова полюбоваться белой ничего не обещающей стеной, а потом бесцельно бродить по берегу наблюдая за отливом.

Каждый день на протяжении всей недели я посещал чертов маяк и каждый день видел одно и тоже – голую белую стену, а после про мотался вдоль берега или пялился со скал на море. Иногда мне встречался кто-нибудь из местных. Они одаривали меня косым недоверчивым взглядом, я отвечал им тем же. В субботу день выдался особенно теплым, но меня совершенно не радовало весеннее солнце и птичьи трели. Запас продуктов подходил к концу, деньги тоже, двери не было, равно как и свежих идей по выходу из кошмара. Вечером я взял лом и решительно отправился к маяку. Поднявшись на второй пролет противно скрипящей лестницы, я что было силы начал долбить проклятую стену. Меня охватила невероятная ярость, а тело бросило в жар. Скинув куртку, я с тройным усердием начал ковырять ломом белую краску, намереваясь прорубить чертову дверь самостоятельно. Стоит ли уточнять, что мои усилия не увенчались успехом? В конце концов мне стало дурно. Я вышел из маяка и побрел к скалам, а там отдышавшись с размаху выбросил лом в море. Дул довольно пронзительный ветер, а набегавшие на скалы волны отполировали камни до невероятной гладкости. А что может ждать отчаявшегося человека в расстроенных чувствах на голых скользких скалах под пронзительным ветром? Думаю, вы уже догадались. Меня подвели все еще дрожащие от физического напряжения ноги. Неловкое движение, удар волны, порыв ветра. И вот морская бездна готовиться принять несостоявшегося писателя в свои недра. А знаете, я даже не расстроен. Наконец-то все решилось. Падая в ледяные объятья равнодушного моря, я вдруг отчетливо понял кто же тот таинственный чужак, бродивший здесь за шесть лет до появления Агаты.

ЗАКУСОЧНАЯ “У ХЭЛЛА”

– Мы уже проезжали мимо этого дерева, Майк. – Сьюзен нервно стучала пальцами по двери старенького Доджа, на котором он с мужем решили выбраться в соседний городок к кузине Рейчел.

– Это обычное дерево, Сью. Здесь таких сотни. Как ты могла запомнить, что мы проезжали именно его?

– Нарост на его стволе напоминает человеческое лицо. Да выключи ты ради Бога эту хрень. – Сьюзен резко выкрутила радио и хриплый мужской голос, исполнявший какую-то лиричную кантри-песню внезапно затих.

– Да что с тобой такое? – Майк искоса посмотрел на жену, стараясь не отвлекаться от дороги. Где-то должен быть хоть какой-то указатель. Они проехали уже больше сотни миль, но не встретили ни дорожного знака, ни заправки, ни мотеля. Только ровное шоссе, обрамленное по обе стороны густым лесом.

– Я чертовски устала, желудок сводит от голода и бензин вот-вот кончится. Если до темноты нам так и не удастся выехать из этой глуши, придется ночевать в машине.

– Дорогая, ты же видишь, что..

Внезапно, прямо перед лобовым стеклом пробежал олень, Майк резко затормозил от неожиданности и авто занесло вправо.

– Вот дерьмо. – Сьюзен ударилась головой об окно. Она была дико раздражена – Только этого не хватало. Ни одной машины. Ты заметил, Майк? За все то чертово время, что мы едем по этому шоссе нам не встретилось ни одной машины. И ни одной заправки. Мы застрянем в этой глуши навечно. Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! – она начала яростно стучать по приборной панели.

-Дорогая, прошу тебя – успокойся! Мы не можем застрять здесь навечно. Это смешно. Кто-нибудь обязательно нас увидит и поможет, и пока у нас не закончилось топливо, я все-таки попытаюсь найти заправку. – Майк вырулил влево, и они снова помчались по шоссе двадцать один.

Солнце уже село и темнота становились все гуще, когда Майкл заметил вдалеке тусклый свет какой-то вывески.

– Ты тоже это видишь, Сью? – он растолкал, начавшую дремать Сьюзен и кивнул головой на мелькавший впереди неон.

– Господи Иисусе – женщина с облегчением вздохнула.

Светившаяся красным надпись, привлекшая внимание парочки, гласила что в скромном здании с большими окнами расположена "Закусочная у Хэлла". К закусочной, представлявшей из себя самое заурядный дайнер на шоссе с красными диванами и дрянным кофе, прилегал обшарпанный мотель. И судя по отсутствию машин на парковке, свободных номеров в нем было хоть отбавляй.