Лиза с трудом распрямила онемевшую ногу. Даже не заметила, что отсидела. Похоже, дед занимался не только скучными цифрами. История некогда знаменитого летчика тянула на серьезную научную работу. И этот орден. Он наверняка очень ценный и – почему нет? – мог принадлежать этому голливудскому капитану.

Там еще были вырезки на английском и, кажется, на шведском. Господин Мелдерис оказался парень не промах: кто только о нем ни писал! Лиза пролистала статьи. Во всех шла речь об одном и том же: о беспримерных подвигах. То он в Африке, то в Юго-Восточной Азии, и везде его встречали «с воодушевлением». Латышские газеты упоминали, что из-под пера Мелдериса в ближайшее время выйдут две книги: путевой дневник «Мой полет в Гамбию» и художественный роман «Между землей и солнцем» про приключения летчика.

Получалось, что дарования героя не ограничивались внешностью, храбростью и инженерными способностями. Живи Лиза в тридцатые, точно влюбилась бы.

В дипломате были и другие фотографии: Герберт в кабине самолета широко улыбается перед вылетом; Герберт – на сей раз без летной униформы, но в безупречно сидящем костюме – раздает автографы восторженным читательницам; Герберт на приеме у главы государства, президента Латвии Карлиса Ульманиса.

Лиза погуглила. Более-менее внятная статья про летчика-изобретателя нашлась только в латышскоязычной «Википедии»:

«Герберт Мелдерис родился 4 (17) апреля 1900 года в городе Виндава (нем. Windau) (с 1917 года – Вентспилс) в семье слесаря Яниса Мелдериса. В 1917 году, желая избежать мобилизации в германскую армию, он покинул оккупированную немцами Виндаву и бежал в Россию. В 1919 году начал службу в армии Латвийской Республики. Был зачислен в пехотный батальон пулеметчиком. Участвовал в боях с Красной армией, получил за храбрость чин сержанта. Поступил в авиационную школу и вскоре стал одним из лучших военных летчиков Латвии. Увлекался конструированием летательных аппаратов.

Демобилизовался в 1924 году с официальной формулировкой “по собственной воле”, однако в ряде источников упоминается, что причиной была целая серия дисциплинарных проступков, в числе которых – самовольный пролет под мостом и проезд по городским улицам в самолете без крыльев. (“Вот не давали парню покоя лавры Чкалова!” – хмыкнула про себя Лиза.)

Вскоре Герберт Мелдерис вернулся на службу и в 1930 году был вторично уволен за контрабанду спиртного из Эстонии. Он скрывался от кредиторов и был объявлен банкротом. Все его имущество было распродано на аукционе, и он работал шофером и экспедитором.

Позже серьезно занялся конструированием. На самолете собственного изобретения “М-II Молниеносный” с мотором, собранным из двух двигателей “Рено”, в 1933 году Мелдерис совершил рекордный для того времени перелет в Гамбию, а в 1936 году – перелеты в Токио и в Палестину.

По возвращении в Латвию он стал национальным героем. 25 мая 1934 года (через десять дней после государственного переворота, который возглавлял Карлис Ульманис) был восстановлен в армии и повышен в звании до капитана.

Герберт Мелдерис был человеком прогрессивных взглядов и придерживался гуманистических идей, опередивших свое время. Так, в своем дневнике он писал: “В полете надо питаться тем, что есть, но когда вернусь в Ригу, то обязательно стану вегетарианцем. Противна жестокость, с которой люди уничтожают все живое, чтобы насытиться”.

С началом советской аннексии в 1940 году Мелдерис был уволен из армии, но в 1941 году был приглашен в Москву, в КБ Яковлева, где его рассчитывали привлечь к работе над созданием самолетов для Красной армии. Однако сотрудничать он отказался.

По непроверенным данным, вплоть до 1945 года Мелдерис служил в Латышском легионе. Сведений о его судьбе после окончания Второй мировой войны не обнаружено».

Лиза вдруг поняла, что страшно проголодалась. Она сходила на кухню, приготовила себе длинный бутерброд из целого багета, домашнего масла и сыра с паприкой, заварила чай в бульонной чашке. Все это вместе с сахарницей и горстью шоколадных конфет она на подносе принесла в кабинет и пристроила рядом с письменным столом. Теперь можно было сидеть хоть всю ночь.

Она откусила внушительный кусок от своего исполинского бутерброда и положила в чашку несколько пористых кубиков сахара. Погружаясь в чай, кубики желтели, теряли форму и в конце концов ложились на дно светлым холмиком.

«Вот так и Мелдерис, – подумала Лиза, – пропал, растворился, как кусок сахара в чашке. В огромной чашке войны. Весь этот милый мир с беспосадочными перелетами, приключенческими романами и конструированием самолетиков в сарае смыло кровавым кипятком, и всем стало не до умного, красивого, храброго и талантливого Герберта Мелдериса. Ничего после него не осталось: ни могилы, ни родни, чтоб за могилой ухаживать».

Лиза почувствовала такую горечь, как будто сама оказалась забытой и ненужной. Этот летчик уже представлялся ей родным если не по крови, то по авантюрному складу характера, бесстрашному отношению к жизни. И почему, кстати, не по крови? Мелдерис вполне мог быть отцом ее деда! Они ведь так похожи с Германом. Вряд ли это «простое совпадение». Особенно памятуя о той награде в холщовом мешочке, которую Лиза нашла в дипломате. Несомненно, она принадлежала Герберту Мелдерису (нагуглить, что это был орден Трех звезд, высшая государственная награда Латвии, оказалось минутным делом).

Но почему Герман никогда не говорил об этом герое-летчике? Зачем так тщательно прятал документы? Сомневался? Хотел прежде все проверить?

«Сама разберусь! С кем-то же дед делился, советовался? Во-первых, Инта. Во-вторых, коллеги. В-третьих… Ладно, пусть сначала “во-первых”…» – Лиза допила холодный чай, по вкусу похожий на сладкое мыло, и хрустнула остатками багета. Часы показывали половину шестого утра. Вряд ли Инта в такое время будет расположена к беседе.

Пришлось отправляться в свою комнату и ждать, пока старушка проснется. «Уж я-то точно заснуть не смогу!» – подумала Лиза, закрывая глаза.

Лиза проснулась, когда солнце уже вознеслось над соседской крышей и стало нестерпимо палить в лицо. С Интой она встретилась на кухне – та как раз намеревалась обедать.

– Дорогая, ты сегодня поздно встала. Плохо себя чувствуешь или провозилась допоздна с архивом?

– Провозилась, – улыбнулась Лиза. – Сейчас выпью кофе и снова заживу. Давайте, я вам тоже сварю? Как вы любите, чтобы сразу на молоке.

– Спасибо, моя милая! Это приятно. Я обычно днем кофе уже не пью, но свари мне самую капельку.

Лиза налила в крошечную фарфоровую чашечку Ломоносовского завода (родительский подарок Инте на Рождество) кремового цвета кофе, себе плюхнула угольно-черного из самой большой турки в толстостенную керамическую кружку и спросила:

– Инта, вы что-нибудь знаете о Герберте Мелдерисе?

– О Мелдерисе? Знакомое имя… Кажется, был такой летчик, но я не уверена… Почему ты о нем вспомнила?

– Да. Летчик. Дедушка о нем говорил?

– Герман? Не помню… Может быть… У него был весьма широкий круг интересов.

Похоже, тут ловить нечего: или Инта действительно не знала, или просто ленилась ворошить слежавшуюся память.

– Инта, а вы не знаете, кто из дедушкиных коллег может мне помочь в этом вопросе?

– Ну, у меня есть телефон Гунтиса. Гунтиса Упениекса. Он специалист по истории Латвии. Профессор. Они с Гербертом много лет приятельствовали. Помнишь его? Он был у нас в прошлом году, когда ты гостила.

Лиза сразу вспомнила пожилого, но ужасно импозантного преподавателя истории и философии, дедушкиного коллегу по Латвийскому университету. Он расспрашивал ее о жизни в России. Такой милый дядька с профессорской бородкой и морщинами в уголках глаз. Он хвалил Лизин латышский и не кривился от ее акцента. А ведь обычно латыши так трепетно относятся к звучанию своего языка, что предпочитают не говорить на нем с иностранцами. Выбирают русский или английский. А Упениекс говорил с Лизой по-латышски, милосердно игнорируя ее фонетические преступления: значит, принял, считал «своей». На прощание профессор оставил ей – лично! – свою визитную карточку, словно она была интересным собеседником, а не просто внучкой старого приятеля.

Лиза позвонила не откладывая. Профессор сразу ее вспомнил: «Какое горе для всех нас, примите мои искренние соболезнования». Посетовал, что научная конференция в Вене не позволила ему присутствовать на похоронах, но он всегда будет помнить, скорбеть, и если ей, Лизе, что-нибудь понадобится, то она не должна стесняться, и все, что в его силах… Лизе, конечно, тут же понадобилось. Упениекс если и удивился, то виду не подал, и сразу согласился встретиться: «Я только вчера вернулся, а сегодня целый день должен быть на факультете. Приходите как сможете. Вы знаете куда? Да. Бульвар Аспазии, пять. Я вас встречу».

Вечер был нежен, поэтому они устроились на бульварной скамейке под деревом и сначала просто умиротворенно молчали, повернув к солнцу лица. «Интересно, что про нас думают? Какая-то студентка сидит с господином профессором Гунтисом Упениексом. А если окажется, что я права насчет героического летчика? Тогда уже будут думать: какой-то профессор сидит с правнучкой самого Мелдериса!» – улыбнулась про себя Лиза.

– Итак, юная леди, чем вам помочь?

– Гунтис, я так вам признательна! Мне очень нужна информация о Герберте Мелдерисе, а я даже не представляю, где искать!

– Судя по всему, вас интересуют источники? Интернет в вашем случае не помощник. Но почему именно Мелдерис?

Лиза принялась рассказывать, стараясь быть убедительной. Сейчас, когда она проговаривала вслух версию о тайне дедушкиного рождения, эта история – такая очевидная ночью – казалась какой-то жалкой и несостоятельной. Будто она героиня пошлого ток-шоу, которая выдает себя за родственницу звезды, чтобы получить хоть минуточку славы и внимания.

Упениекс слушал, время от времени одобрительно кивал. Когда рассказ девушки иссяк, он, держа задумчивую паузу, достал из кармана манерный серебряный портсигар.

– Вы позволите?

Лиза кивнула. Гунтис закурил, выпустив дым таким образом, чтобы не тревожить обоняние собеседницы.

– Все это весьма интересно… Я не исключаю, что ваше предположение о родстве Германа и Герберта Мелдериса может оказаться правдой. Совсем не исключаю! Мелдерис до войны был очень популярен в Латвии. Как бы сейчас сказали, суперзвезда: летчик, герой, красавец. А ваша прабабушка была из старинного рода, с традициями. Медемс в Латвии – это как, например, Долгорукие в России… Но я, к сожалению, мало чем могу помочь. До сорок первого года жизнь Мелдериса проходила весьма публично: статьи в газетах, много фотографий. А с началом боевых действий он как будто превратился в невидимку. Есть документальное свидетельство, что в сорок третьем он вступил в легион «Ваффен-СС». Но больше мне ничего не известно…

Упениекс снова задумался. Лиза терпеливо ждала. Аббревиатура «СС» ее совершенно не смутила. Ватную пропаганду, трубившую в канун Девятого мая на всех углах: «Не забудем, не простим», она глубоко презирала. Лучше бы о заградотрядах Смерша рассказывали! О том, сколько их хваленые советские маршалы людей положили зазря! Здесь легионеры хоть за свободу Латвии сражались.

– А знаете, возможно, вам что-нибудь удастся узнать в Даугавпилсе.

Лиза удивленно посмотрела на профессора. Это было одно из немногих мест в Латвии, где она ни разу не бывала.

– Почему именно в Даугавпилсе?

Упениекс, кажется, почувствовал себя неловко. Выглядело так, будто он в приличном обществе начал рассказывать анекдот и вдруг понял, что в конце – сплошной мат.

– Видите ли, по некоторым данным, в сорок втором Мелдерис получил какой-то пост в городской администрации. Точно не скажу, но возможно, там сохранились документы или какие-то свидетельства. В конце концов, в Даугавпилсе есть свои краеведы, они наверняка более компетентны.

– Спасибо, Гунтис! Вы не представляете, как я вам благодарна – и за встречу, и за разговор! Одного не понимаю: Мелдерис – национальный герой, знаменитый летчик, авиаконструктор, писатель. Почему никто не взялся за его биографию?

Профессор еще больше смутился, неловко сгорбился и спрятал ладони под мышки.

– Понимаете, в Латвии сейчас перед наукой стоит очень важная задача. Все ресурсы направлены на другой исторический период – время, когда наша страна находилась под оккупацией СССР… Необходимо как можно более полно зафиксировать все преступления советского режима, пока живы свидетели, пока большинство документов доступно.

Лиза понимающе кивнула. Упениекс тепло улыбнулся девушке.

– Возвращаясь к Мелдерису: его фигура, честно сказать, связана с определенными рисками…

– Что значит «связана с рисками»?

– Во-первых, его служба в легионе… Поймите меня правильно: конечно, ничего зазорного в этом нет. У нас никто не сомневается, что легионеры только формально были на стороне Германии. Их истинная цель – освободить Латвию от коммунистического диктата. Попытки путинской пропагандистской машины это извратить – просто смешны. Они не выдерживают никакой критики! Но приходится признать, что иногда в рядах легиона оказывались люди… с сомнительным прошлым. Сами понимаете: в бочке меда есть ложка дегтя – так, кажется, у вас говорят? В общем, если выяснится, что Мелдерис запятнал себя чем-то предосудительным, то Москва или, например, тот же Израиль начнут мусолить подробности…

Лиза больше не могла сдерживать возмущение: в чем таком предосудительном мог быть замешан этот благородный человек, которому даже животных было жаль! И это в то дремучее время, когда большинство людей о вегетарианстве даже и не помышляло!

– Простите меня, Гунтис, но я уверена, что самые большие грехи Герберта Мелдериса – пренебрежение дисциплиной и готовность раздавать автографы влюбленным девицам!

– Скорее всего, вы правы, – улыбнулся ее пылкому замечанию Упениекс. – Дерзайте! В конце концов, кто, если не вы! М-да… Судя по напору, вы, безусловно, правнучка своего прадеда! Герман ни с кем не говорил об отце, хотя, конечно, что-то знал… Но до провозглашения независимости времена были не такие, чтобы заниматься генеалогическим каминг-аутом, а после… возможно, не успел… Да! Чуть не забыл! Хотел вам кое-что отдать. Это принадлежало вашему покойному дедушке.

Профессор порылся у себя в планшетной сумке и вынул небольшую плотную пластиковую папку-конверт.

– Вот. Лежало на кафедре. Когда Инта забирала вещи, меня не было, вот и забыли про конверт.

Лиза тут же заглянула внутрь: пара ветхих документов, точнее, на первый взгляд листочки напоминали документы: вензеля, штампы.

– А что тут за бумаги?

– Свидетельство о браке и свидетельство о рождении. В общем, все это ваше. Сами сможете во всем разобраться. А теперь позвольте мне откланяться. Только вернулся, тут же навалились дела. Был безмерно рад вас видеть и надеюсь, что эта наша встреча не последняя.

Он встал, Лиза подскочила следом. Гунтис на мгновение тронул ладонями девушку за плечи – видимо, этот жест обозначал объятия – и направился к зданию факультета, она же не торопясь зашагала в сторону трамвайной остановки. Ей было о чем подумать.

Добравшись до дома, Лиза укрылась в своей комнате. На кровати и на полу она разложила содержимое портфеля, присовокупив те два документа, которые передал ей Упениекс. Один листочек был на немецком – сплошь ломаная готическая гарнитура, – но распознаватель текста совместно с гугл-переводчиком не дали пропасть. Это было свидетельство о браке Герберта Мелдериса и Магды Медем, заключенном 22 мая 1943 года. Вторая бумажка, оформленная куда скромнее, была советского образца и, естественно, на русском: свидетельство о рождении Германа Медемса от 10 июня 1945 года, выданное в городе Риге. Мать – Магда Медем, а в графе «отец» – прочерк.

Лиза как заведенная расхаживала по комнате взад-вперед. Все сходится! Какие могут быть сомнения? Герман действительно был сыном Герберта! То, что в свидетельстве о рождении Магда не указала отца, произошло потому, что Красная армия тогда уже взяла Ригу, и по очевидным причинам мать решила скрыть происхождение ребенка. Разумно. Лиза бы тоже не стала афишировать. Нечего тянуть! Надо скорее ехать в Даугавпилс! Собрать максимум материала и тогда… Что именно случится тогда, она еще не придумала, но, например, почему бы ей не взять себе двойную фамилию: Елизавета Сперанская-Мелдере?

– Зачем тебе в Даугавпилс? Ты же там никого не знаешь. – Инта изумленно смотрела на Лизу поверх очков. Свет из-под икеевского абажура, похожего на бочонок, придавал ее лицу сходство с совиным. – Была я там лет десять назад. Ужасный город: советский индустриальный стиль, одни русские, грязь и свинство. Ничего хорошего в таком месте быть не может!

Лиза присела перед ее креслом на корточки, накрыла, мягко поглаживая, ее руки своими ладонями.

– Я все понимаю. Если вы против, конечно же, я останусь. Но мне нужно туда съездить ради дедушки. Его архива. Это важно. Касается истории нашей семьи… Обещаю, что вернусь как можно скорее!

– Ну если это так необходимо… Но пожалуйста, не забывай звонить и не очень там задерживайся.

– Обещаю!

Лиза аккуратно поцеловала Инту в обе щеки и улизнула обратно к себе. Надо было лечь пораньше, чтобы не проспать первый поезд на Даугавпилс. Автобусом тоже можно, но поезд – это гораздо романтичнее, да и удобнее.

В семь утра, бодрая, как персонаж из рекламы кофе, она уже маячила на перроне. Лиза умудрилась обойтись одной дорожной сумкой, чем заслуженно гордилась. При том что в Даугавпилсе, возможно, придется задержаться на пару дней. Ночевать она решила в гостинице «Латгола», которая, если верить отзывам в Сети, вполне для этого годилась.

В вагоне было от силы человек пять. Лиза развалилась одна на двух креслах и стала смотреть в окно. Все складывалось совсем не так тоскливо, как ей казалось еще пару дней назад. Разыскать следы красавца-летчика, которого она уже с полной уверенностью считала прадедушкой – само по себе захватывающее приключение. А кроме того, историческое расследование такого рода – настоящая сенсация. Она напишет работу! Как водится, понадобятся соавторы с авторитетными фамилиями. Но ее имя будет в этом списке первым! В двадцать один заслужить признание в научной среде – это неплохой старт для карьеры. Совсем неплохой. Ей грезились заголовки в новостных лентах: «Латвия обрела имя забытого героя», «Беспосадочный перелет через забвение» и прочее в том же ключе. Утреннее солнце, как блеск славы Герберта Мелдериса, грело ее лицо через оконное стекло. Она прикрыла глаза и задремала.