– Мне очень хотелось на свою землю вернуться, вот и вернулась. Мать дождалась моего приезда, да вскоре и умерла. Я похоронила мать сама, некому ведь больше. Отец давно умер, а я – единственная в семье. На могилке материнской поклялась, что буду постоянно бывать, что не уеду никогда с родной земли. Поистратила все денежки, которые прикопила, а здесь особо не заработаешь, платят копейки. Кормиться, одеваться – везде деньги, да деньги нужны. А сколько их понадобится, чтобы вновь уехать в столицу и начать всю жизнь сызнова. Правда, есть там у меня друг хороший, когда учились – дружили, кстати, он меня и до сих пор не забыл, письма постоянно пишет. Зовет туда. Да неловко мне написать всю правду: что денег нет, что продать дом не могу, что не могу вырваться отсюда без помощи людской. А к нему обратиться за помощью – стыдно. Вот так и живу, так и терплю все оскорбления и унижения от людей, которые и сами-то ничего собой не представляют, Ванька, к примеру. Да и сам бригадир тоже хорош, собирает всякие глупости обо мне.

Сказав это, Анастасия склонила голову, чтобы не видел Виктор, что ее глаза полны слез и замолчала. Тронутый такими откровениями и расчувствовавшись, он протянул руку к женщине, коснулся ее головы и погладил, тихо приговаривая:

– Все пройдет. Успокойся, пожалуйста. Ты очень хорошая. Не место тебе здесь. Уезжай.

Звон разбитого стекла привел их в реальность. Они вскочили с лавки, а перед ними вдруг зашевелилась занавеска на окне, красная волосатая рука рывком откинула ее, ухватилась за подоконник, и в разбитом проеме рамы появилось пухлое лицо Ваньки. Он что-то прошипел по-марийски для испуганной Анастасии, лишь затем угрожающе заговорил по-русски, адресуя сказанное Виктору:

– Я давно слежу за вами! Еще раз ее тронешь – убью. Она – моя! Понял? – сказав это, он исчез из виду.

Велики ли осенние дни. На улице уже темнело, между туч появились звезды. Анастасия принесла из сеней большой кусок картона, Виктор замерил разбитое окно, аккуратно вырезал прямоугольник и вставил его в проем, перекрыв холоду путь.

Немного успокоившись, Анастасия проговорила:

– Не знаю, не знаю, что мне делать. Так, я жить не смогу, да и не буду. Посоветуй, ты умный.

– Да, уж. У тебя такой институт за плечами, а ты тут томишься, как в плену каком-то. Уезжать тебе нужно, – от души советовал Виктор.

– Помоги! Помоги уехать отсюда. Всю жизнь буду помнить тебя, – в отчаянии просила Анастасия.

– Дай подумать. Все это непросто сделать. Самое главное, что нет денег ни на дорогу, ни на первое время на новом месте. И мне тоже их не найти, – паренек задумался. – Мысль есть одна, только это нужно отложить на завтра. Давай, доживем до утра. Поговорка есть такая: «Утро вечера мудренее».

– Хоть сказал бы, что надумал.

– Завтра. Давай, все скажу завтра. Где мне можно лечь?

Анастасия принесла постельное белье, подушку с одеялом, быстро заправила постель на стареньком диване, стоявшем почти у самого порога избы, выключила свет в комнате и, пожелав парню спокойной ночи, удалилась за занавеску в свою спальню. Там вспыхнул свет, на занавеске появилась тень переодевающейся хозяйки, затем свет погас, и заскрипели пружины кровати. Все смолкло.

Лежа в постели на диване, Виктор пытался о чем-то думать, но сказалась психическая перегрузка от всего произошедшего, умного ничего в голову не шло. Вскоре сон пересилил молодого человека, и он уснул. Спал он тихо, по-детски подложив руки под щеку и подогнув в коленках ноги.

Разбудил его стук, стучали не в дверь, а будто чем-то массивным по стенам дома. Проснувшийся Виктор долго не мог сообразить, где он и что это так стучит, словно строители машиной вбивают сваи в грунт. Из-за шторы выскользнул высокий силуэт и, чертыхаясь женским голосом, вышел в сени. Послышалась перебранка на марийском языке, затем забрякал откинутый из петли металлический крюк, раздался вскрик женщины и топот шагов по половицам в сенях.

В такой ситуации Виктор оказался впервые. Сердце учащенно забилось, но привыкшие к темноте глаза позволили ему предпринять кое-какие действия. Он встал сбоку от входных дверей, и стоило только появиться на пороге мешковатой фигуре соседа Анастасии Ваньки, Виктор нанес ему сильный удар между глаз. Охнув, Ванька выпал за дверь, оставив ноги в кирзовых сапогах внутри избы.

Перешагнув через ноги лежащего человека, вошла Анастасия. Вспыхнул свет. Зажимая пальцами кровоточащий нос, женщина спросила стыдливо прикрывавшего свою наготу Виктора, который был в одних плавках:

– Что-то не шевелится Ванька. Ты не убил его, случайно? Отвечать не пришлось бы за это дерьмо.

Сосед Ванька вдруг захрапел. Анастасия с Виктором успокоились, жив Ванька. Анастасия, остановив кровь из носа, плеснула водой в лицо храпящего буяна, тот вздрогнул, стал отплевываться, сел на порог и, крутя головой, спросил:

– Обо что это я так ударился?

– Пить нужно меньше, тогда и вопросов не будет, – нравоучительно ответила ему Анастасия, тоже по-марийски.

Красно-синие круги вокруг глаз Ваньки обозначались все ярче, словно изображение на фотобумаге, лежащей в проявителе, к тому же, место это опухало, словно на дрожжах и вскоре на лице соседа остались только две узкие полоски, через которые он подглядывал на окружающий мир.

Ванька поводил по глазам грязными руками, почему-то подозрительно посмотрел на раздетого Виктора, но, увидев его худобу, хмыкнул и перевел взгляд на Анастасию, стоящую поодаль с красным и распухшим носом. Кряхтя, он поднялся с порога и направился на выход, видимо – домой, вернулся, кому-то пригрозил кулаком и ни к селу, ни к городу прохрипел:

– Вот я вас! – и ушел окончательно.

Анастасия вышла, заперла на все запоры дверь в сенях и, вернувшись в избу, села на табуретку, стоящую у печи.

– Так каждый день бывает? – спросил Виктор.

– Не каждый день, но часто, – сухо ответила она, но тут же, закрыв лицо обеими ладонями рук, завыла, запричитала, словно плакала по покойнику, несвоевременно ушедшему из жизни родственнику.

Виктор ужасно растерялся, не зная, что делать в таком случае. А Анастасия продолжала выкрикивать:

– Господи! В чем я перед тобой провинилась, за какие грехи наказываешь меня? Долго я должна еще терпеть такие издевательства? Что я натворила? – она плакала, рыдала голосом, проклиная такую жизнь.

Виктор так и не посмел сказать ей в утешение ни одного слова. Что-то уже начинало бунтовать в его сознанье, появлялось желание сейчас же побежать к соседу Ваньке и устроить ему «Варфоломеевскую ночь». Но здравый рассудок побеждал: нужно дождаться завтрашнего дня и решить проблему только мирным путем.

Анастасия и Виктор, посидев еще немного и успокоившись, залезли в свои постели, но уснуть после такого стресса было трудно, каждый о чем-то думал. Уже засыпая, Виктор подумал, сколько же за один сегодняшний день произошло с ним всяких приключений, плохих и хороших. И завтра предстоит ему еще многое сделать. Взялся за гуж…

Остаток ночи прошел спокойно, никто больше не стучал и не ломился в дверь дома. Виктору даже приснился хороший сон, но досмотреть его не дала Анастасия. Она разбудила его чуть свет и полусонного посадила за стол. Накормив, отправила в контору, куда должны были собраться все прикомандированные рабочие. Люди подходили поодиночке, время еще было. Воспользовавшись этим, Виктор подошел к бригадиру:

– Поговорить бы надо, – мрачно сказал он.

– Че, Настасья ночью мешала? Не затащила она тебя в свою постель? А то она это может сделать.

– Тебя что ли затаскивала? – вспылил Виктор. – Или видел, что кого-то затаскивала?

– Да нет, – смутился таким выпадом в его сторону бригадир. – Дак, ведь люди сказывают, что Ванька хвалится, будто эта «артистка» его больно шибко привечает.

– А ты меньше слушай сплетни, лучше бы пришел, да поинтересовался, в каких условия она живет. А Ваньку давно в тюрьму упрятать надо, – все пуще распалялся Виктор.

– А вон он, идет Ванька-то. Легок на помине. Только, что это с его рожей? Пчелы, что ли накусали, да вроде пчел нет уже. Где это тебя так угораздило? – спросил бригадир у подошедшего к столу Ваньки.

– Дома, о косяк стукнулся, – ответил сосед Насти. – Вот и пришел сказать, что не могу сегодня на работу выйти, не вижу совсем ничего. Вот около тебя стою, а не вижу тебя.

– Спички вставь, – посоветовал кто-то из собравшихся рабочих.

Дружный смех людей разозлил Ваньку:

– Подождите, спадет опухоль, вы у меня посмеетесь тогда. Вот я вас всех! – он погрозил всем кулаком и ушел.

– А что, парень, не ты ли ему так сообразительно припечатал по глазам-то, – спросил бригадир Виктора, глядя испытывающее на него. Хотел пошутить, глядя на его тощую фигуру, но не получилось.

Паренек кивнул головой. Гул восхищения парнем пронесся по избе.

– Потому и сказал тебе, что поговорить надо, – сказал Виктор бригадиру.

– Ладно, людей вот сейчас на работы отправлю, а ты останься пока. Раз надо, значит надо! И баста! Главное, чтоб с пользой для дела все происходило.

Бригадир за считанные минуты разогнал людей по работам, прибывшей из города бригаде дал отдельное поле, с которого нужно было убрать все, что на нем выросло и отправить в овощехранилище.

– А тебя, дружок, попрошу остаться здесь, запурхался я с бумагами, дел-то много сделали люди, а по бумагам выходит, что нет ничего. Но у меня все записано вот в этой вот тетрадке, – он протянул Виктору лохматую школьную тетрадь. – Поди, разберешься как-нибудь. Дак, ты, что хотел сказать-то?

– Дело серьезное, Колька… Простите, не знаю, как вас величать.

– Николай Иванович! Да не к чему это величие. Раз все зовут Колькой, зови и ты так. Что уж там.

– Да нет, не привык я называть человека, который старше меня больше, чем вдвое, как себе ровесника. Тем более что вы еще и начальником моим будете, хоть ненадолго, но все-таки. Так что привыкайте, буду звать вас Николай Ивановичем.

– И на том спасибо. Ну, говори, что там вчера у Настасьи произошло, что с ней?

Виктор от начала и до самого конца пересказал бригадиру о том, что стряслось в доме Анастасии. Сказал он и о разбитом стекле, и о ночном визите Ваньки, сказал и о том, что не смог сдержать себя и врезал этому мерзавцу от души за обиженную Анастасию. И еще он сказал, что очень хочет Анастасия в Москву поехать, да нет сил. Нет для этого ни денег, ни поддержки, хоть и ехать есть куда и к кому, только гордая она, просить помощи не хочет ни у кого. А вот его, Виктора, она просила помочь ей выбраться отсюда. Жаль, очень жаль ему Анастасию, не предназначена она по жизни стать работницей на земле. Может быть, пропадает в ней великая актриса.

Говорил Виктор долго и убедительно, пробрало Николая Ивановича до слез. Когда Виктор смолк, бригадир решительно встал и столь же решительно высказался:

– Так вот, что я надумал. Пропадет эта актриса здесь. Уедешь ты, заступиться за нее некому будет и сведет этот Ванька ее в могилу. Прав ты во всем. Хорошо, что разглядел правду насчет судьбы молодой женщины. Молодец! – он помолчал, снял фуражку, погладил лысеющую голову рукой и продолжил. – Разложил я тут по полочкам все у себя в голове и выходит: будут у твоей Настасьи деньги на дорогу и на первое время для жизни в большом городе. Я ей дам эти деньги. Просто дом ее не продать, никто не купит, у каждого есть свой дом, но для дела он очень подойдет, вот для прикомандированных рабочих, например, таких, как вы. Пригодится этот дом, обязательно пригодится. Иду прямо сейчас к Настасье, а ты здесь оставайся, приведи в порядок документы. Я твою просьбу выполню, а ты – мою. Идет? – Николай Иванович протянул руку улыбающемуся Виктору.

– Еще как идет, дядька Николай! – ответил Виктор.

Ночью сосед Ванька вновь закатил скандал, выбил все стекла в доме Анастасии. К утру приехала милиция, забрала скандалиста в город. А Анастасию увез в город сам бригадир на собственном стареньком Запорожце. Он же посадил Анастасию в поезд до Москвы, купив ей билет в купейный вагон и оставив туго перевязанный платком сверток с деньгами.