Через неделю после отъезда Шорина позвонил Иван Иванович и сказал, чтобы приезжал за паспортом и документами. Передавая мне их, он спросил, не хочу ли я видеть Самсонова. Мне не хотелось его видеть, но чтобы успокоить Ивана Ивановича, я твёрдо заявил, что мне это тоже необходимо и буду звонить. Вечером я договорился с Самсоновым и Рощиным о встрече завтра у меня на заводе. Евгений Рощин выглядел, как и должен был выглядеть начальник цеха крупного провинциального завода. Немного за 40, среднего роста, полноватый, с мягкими манерами, готовый на улыбку и компромисс. Жил и работал он всю жизнь в Коломне, жена и взрослый сын тоже коломенские. Пересекаться раньше нам не приходилось, но внешность его была мне знакома, а если мне так показалось, то и начало разговора нашлось само собой. «Если нет возражений, будем на ты, и скажи мне, Евгений, где мы могли раньше столкнуться? Надеюсь, не в милиции?» – просиял я, крепко пожимая ему руку. « Встречались мы на выставке « Станки» на Красной Пресне на стенде Южмаша, где я был с нашим директором. Вы как раз об автоматических линиях спрашивали что-то, по-моему, была спецуха, а может, я не точно формулирую»,– рассудительно и спокойно сказал Рощин. «Ну, вы, так вы, – подумал я, – будем вместе работать, посмотрим».

«Давайте по делу. Вам когда на визу подали и знакомы ли Вы с теми двумя рабами, которые будут Вам подчиняться и отчитываться?» «На визу мне и двум приёмщикам подали недели две назад. Я звонил Шорину, он сказал, ждите, и дал телефоны Степанова и Бокия. С ними я связывался, они – на стрёме. Видеть я их не видел, но отзывы хорошие, оба – начальники цехов. Надо – я Вас сведу»– включился Рощин. « Пока не стоит, Вы с нашим Министерством связь держите, они Вам скажут, когда визы будут готовы, а технические вопросы обсуждать будем пока только с Вами и с Самсоновым, которого Вы, наверное, знаете». «Самсонова Илью Акимовича я давно знаю»,– как-то даже весело отозвался Рощин. И тут одновременно со стуком в дверь появился как чёрт из табакерки запыхавшийся Илья. «Так вот вы где, заговорщики!– улыбаясь, воскликнул он, пожимая нам руки со значением.– У тебя, показал он пальцем на меня, виза есть. Советую тебе с отъездом не тянуть, всё равно будешь жить в общежитии, да и ребята там. Приедешь – всё организуешь, со всеми договоришься. Практика – дело великое. Я через неделю еду. Вон Шорин уже пиво пьёт с венским шницелем, он уже там клинья подбивает и к фирме, и к торгпредству. Связь у него со всеми и в Москве, и в Австрии, и в Германии имеется. А меня зачем звали?» «А расскажи нам, уважаемый Илья Акимович, как там с проектом и с составом оборудования, где наша, где фирменная ответственность»,– поддержал я тон разговора. «Проект вчерне готов и завизирован сторонами. Устанавливать оборудование будем в уже существующих цехах, поэтому будем всё подгонять, так как цеха строились для другого производства. В зависимости от типа станков, веса и габаритов придётся менять фундаменты, коммуникации и многое другое. Проектировщики будут приезжать в Австрию и Германию, их специалисты в Союз. Работы – непочатый край. А пока возьмите копии планов производственных помещений и часть схем установки оборудования со спецификациями. Это пока основное. Главное – пробить финансирование и выехать всей группой. База заложена колоссальная, поддержка есть на самом верху, но пахать придётся…– затуманился Илья. – Телефоны у меня ваши есть, буду звонить. Пока ясно, что дело тёмное», – на ходу оптимистично прогудел Самсонов и исчез, наверно, опять в табакерку. Рощин сидел и рассматривал бумаги, оставленные Самсоновым, переворачивал, водил пальцем, сопел. «Да, – изрёк он, – это же сотни миллионов долларов, а учитывая, что станины и другое крупное литьё остаётся за нами, может в сумме и на миллиард потянуть. Ну, ничего, не мы первые, не мы последние, «Станкоимпорт» притянем, химию, металлургию, да что там говорить… Часть станков, особенно прецизионные, придётся закупать за наличные, а потом копировать, хотя очень сложные они не продадут. Конечно, всякие сверлилки – строгалки тоже заковыристыми бывают, особенно с ЧПУ, видно, их заказывать придётся, чтобы заинтересовать австрияков и немцев. Ладно, сами подзаработаем и, глядишь, пользу принесём. Я возьму это всё домой, проштудирую, с кое-какими боевыми ребятами – экспертами поговорю. Всё это не обязательно, однако…» Слово «однако» у Рощина можно было считать фишкой, так как в зависимости от контекста, ударения и выражения лица оно придавало разговору особенный колорит. Он, видимо, спешил, да и мне ему на настоящий момент сказать было нечего, тем более что мне не терпелось показать жене и детям паспорта и, наконец, поговорить серьёзно. Договорились звонить друг другу, имея в виду, что до отъезда времени уже оставалось немного…

Мне не захотелось сразу лететь домой, а появилось желание посидеть и подумать. Несмотря на то, что в Москве, как правило, спокойно размышлять не принято, а всё планируется на бегу, я решил перебрать имеющиеся на данный момент факты, наметить план и забить его в подкорку. Что касается семьи, будем действовать на основании полученных из разговоров с различными источниками данных и пожеланий трудящихся (членов семьи). Берём всё для жизни в общежитии: посуду, одежду, постельное бельё и остальное только в меньших количествах. Учитывая, что всё взять невозможно, контрольные функции принимаю на себя: я контролирую жену, жена контролирует детей. Если согласия нет, вопрос откладывается на время и потом решается сам собой – признанный философами надёжный метод существования. Командировку мне оформит завод или одно из министерств, на основании которой мне будут переводить рубли. Командировочное задание в адрес торгпредства мне выдал Иван Иванович, там выдадут и подъёмные. Что будет дальше, наверно никто не скажет, всё будет зависеть от финансирования проекта. Направление в железнодорожные кассы у меня на руках, осталось определить дату выезда. От неё зависят такие формальности, как увольнение с работы, выписка детей из школы, звонок товарищу Шорина, договорённости с фирмой и с Рощиным. Вот вроде успокоился, теперь в бой, то есть домой. А дома меня уже ждали. Жена потерянно сидела на кухне с полотенцем на коленях, в мойке горбилась немытая посуда. Дочка читала что-то интересное, впрочем, как всегда. Сын носился по квартире, по грязным коленкам было понятно, что ещё не все машинки найдены, хотя, глядя на собранную кучу, напрашивался вывод, что больше просто быть не может. Оставив машинный вопрос на потом, чтобы не настраивать «личный состав» на сопротивление раньше времени, я прошёл к бару, даже не спросив Людмилу, выпьет ли она немного вина. Было видно, что выпьет. Налив бокал белого сухого (для беседы красное несколько уступает белому) и щедро плеснув в стакан виски (подарок шурина), я плюхнулся на стул, предварительно зацепив горку льда из холодильника, и вопросительно посмотрел на жену. Пользуясь демократическими устоями в нашей семье, дети быстро заняли места в ложе бенуара (ложа в театре больше кухни, но всё равно красиво) и подозрительно притихли. Сделав глоток прохладного напитка и закусив крекером, я, как мне показалось, твёрдо и с оптимизмом сказал: «Ну что, поехали?» Дочка как-то удивлённо посмотрела на меня, жена переложила полотенце на другое колено, а сын, крутя колёсики машинки, незаинтересованно спросил: «Куда?» «Знаешь, Вить, – назидательно проговорила Люда, ты всегда шутишь, причём серьёзно, вот и получается…» Пришлось достать паспорта. Увидев краснокожие документы, дети как-то поутихли, поняв, что это серьёзно, что их жизнь изменится в ближайшем будущем. Мудрая жена, не позволив детям мусолить документы, забрала их себе, а младшие члены семьи встали рядом с ней и внимательно наблюдали, как она листает страницы, даже не думая отдавать паспорта в их жаждущие ручонки. Оставив Люду с её тяжёлыми женскими мыслями и небыстрым перевариванием ситуации, я проследовал в гостиную, пытаясь уложить в голове план действий на ближайшее время и сочиняя ответы на приближающиеся вопросы жены. Рассматривая вискарь как инициатор мысли, я добавил чуть-чуть и уселся, видимо, наморщив лоб. Прежде всего, надо посетить Шлиттера и сообщить ему о своём выезде, приблизительно обозначив дату. Понятно, что ему это «до лампочки», но вдруг что-то полезное скажет, да и мне ещё раз помелькать перед его очами не помешает. После визита звонить Шорину и получить одобрение своих действий. Одновременно уволиться с работы, и жене тоже, и получить справки в школе. Рощина проинструктировать, дать ему все фамилии и телефоны. Пусть выезжают втроём. А потом вошла жена! А потом позвонил Шорин! А потом позвонил Рощин! И оказалось, что берём с собой самое необходимое, надо составить список. Что-то всё равно придётся купить на месте. Борис с торгпредством договорился, поэтому выезжать нужно как можно быстрее, тем более что он этого «птичьего» языка не понимает, а переговоры ведёт каждый день то с переводчиком от фирмы, то на английском (боже мой!). Офис практически готов, и места достаточно. Телефоны Шорин мне продиктовал, но попросил, чтобы приёмщики по ним не звонили и замыкались только на меня. Решать мне надо всё самому, а ему нужна от меня дата приезда, чтобы организовать встречу, проконтролировать выделение жилья и обустроить место в офисе. С Жанной связываться не обязательно, о ней есть кому побеспокоиться (много чести, хоть и секретарь представительства). Рощин со всем сказанным мной соглашался, даже казалось, что кивал головой при этом. Его роль и значение в разворачивающейся пьесе пока окончательно не прорисовалась, но он мне заранее нравился своей спокойной логикой. Его совковая убеждённость, что о нём побеспокоится система, успокаивала и вселяла уверенность, что много беспокойства он не доставит.

Дата?! Ох, не успеем, не успеем! Дети, уборка, купить, родители, друзья, школа, работа! Квартиру сдать? Значит, звонить товарищу Шорина и предложить квартиру для одного из их сотрудников. Надёжнее и не придумаешь. Заодно провентилировать удобную дату отъезда. Вот с этого и начнём завтра. Люду это сразу устроило. Все любят откладывать на потом, вроде бы послабление, зато как расслабляет. На следующее утро был опять ноябрь, моросил мелкий дождь, и коллега Шорина со всем соглашался, и толку от него не было никакого, даже обидно. Чтобы успокоиться, позвонил Шлиттеру и договорился встретиться. Через полтора часа мы уже беседовали на смеси немецкого с русским и были друг другом довольны. Или это так кажется при международных контактах, когда дружелюбие лучится из глаз, а в кармане фига. Директор представительства рассказал, что все документы по финансированию проекта завизированы и находятся в Минфине. Общие цифры пересматриваться не будут, утверждён список поэтапных платежей. Речь идёт о первом транше, указание, о переводе которого будет получено, как он надеется, в ближайшее время. Шлиттер поддерживает контакт с курирующим замминистра, отношение к проекту доброжелательное, и у него нет сомнений, что дело вот–вот сдвинется. Мне удалось его немного сдвинуть с денежной колеи и коротенько коснуться технической стороны дела и своего отъезда. Директор сказал, что он сообщит о нашей беседе в головную фирму в Вене и попросил перед отъездом ему позвонить. Расстались мы довольные друг другом.

Директора завода не было, в отделе кадров начальница любезно мне сказала, что приказ о командировке подписан, осталось только вписать дату. Опять дата! Понял, что кроме жены вопрос с датой, конечно приблизительной, решать никто не собирается, и позвонил ей на работу. У неё приняли заявление об увольнении в связи с командировкой мужа, осталось получить резолюцию директора института с указанием даты. Договорились встретиться у железнодорожных касс и обрубить концы. Паспорта и требование на билеты были при мне. Приближались ноябрьские праздники, поэтому решили ехать после них. А пусть будет десятое! Действительно, почему бы и нет? С билетами на руках мы стояли у станции метро «Белорусская» и чувствовали, что домой идти не хочется, тем более что с детьми осталась тёща, время которой было не лимитированным и бесплатным. Значит, шашлычная напротив гостиницы «Советская», куда можно было дойти пешком. На ходу как-то не разговаривалось. Шашлычная под названием «Шашлычная» была, по-моему, одной из лучших в Москве и марку свою держала. Заказав закуски, шашлык и вино, начали, перескакивая с темы на тему говорить о насущном. Оказалось, что страсти остыли, и мы уже свыклись с мыслью об отъезде. Все практические жизненные вопросы прояснились, остались только болезненные: родители, друзья, детские проблемы. Родителей и мою сестру решили объехать, а друзей накоротке собрать. На работе «фуршеты» – ведь когда-нибудь надо будет возвращаться. А остальное – по списку, в процессе, по обстоятельствам, вычёркивая и приписывая снова. Ну, за 10 ноября, чинь-чинь! И затуманились. Дома тёща была само внимание, дети с наглыми мордами построены, однако после сообщения о дате отъезда тёща как-то грузно опустилась на стул и затравленно взглянула на дочь. Люда с присущей ей дипломатичностью стала лукавить, упирая на то, что мы ненадолго, что дети часто будут в Москве, да и вообще это недалеко. «Перед отъездом мы обязательно заедем повидаться, да и вопросов будет куча, без вас нам не справиться…» Тёща засобиралась, пряча лицо. Дети занимались своими делами. Коллега Шорина солидно всё записал, сказал, что проинформирует о дате. С Рощиным связался только вечером, обменялись шутками, что мне очень импонировало. Вопросов он не задавал, только проверил номера телефонов. После слов «до связи» я его из списка неотложных дел вычеркнул. Переписав список и расположив вопросы по их значимости, я понял, что надвигаются пьянки, а сборы будут между ними. Список друзей был невелик: один самый-самый ещё со школы, двое из института и курсов немецкого языка, двое из институтской команды по самбо и мой зам., с которым мы хлебнули много неожиданного и проверили друг друга на заводской ниве, что не забывается. Толя, школьный друг, знавший обо всех моих приготовлениях, был свободен как ветер и в любое время. Остальных я обзвонил и назначил время. Вот теперь надо всё покупать и готовить. Оставшиеся после сабантуя закуски и напитки будут пополнены, и образуется фуршет на работе. А с учётом имеющегося запаса спирта для протирки оптических осей и клюквенного морса есть надежда выслушать о себе много хорошего. Заводом займёмся на заводе, а сейчас примем челобитную от жены, к которой придётся отнестись благосклонно, хотя известно, что хорошее отношение очень затратное. В домашнем хозяйстве я соображал весьма поверхностно, что мне и доказала Люда, построив правильно беседу, где каждая часть завершалась оптимистично: «Ну, это мы решили», «Вот увидишь», «Это просто обязательно» и другие истины, проверить которые можно только в будущем. По ходу дела я заслужил похвалу, когда сказал, что завтра принесу упаковочные коробки, которые применялись на заводе, и, надо признаться, пользовались популярностью, всегда были в наличии и в строгих отчётах не фигурировали. Список был утверждён даже с большим количеством галок, которые обозначали предметы, находящиеся пока в магазинах. Жену, как единственную дочь, баловали, поэтому деньги в разговоре не упоминались. Поражённый быстрым достижением результата, включил телевизор.

На следующее утро меня принял директор и, как будто продолжая разговор, подытожил: «Рублёвые выплаты в положенном размере на время командировки завод тебе обеспечит. В отделе кадров и бухгалтерии дадут бумаги, а ты дай свой номер банковского счёта и, что надо, подпиши. Потом заходи». Всё сделал, зашёл. Директор стоял у окна, вид у него был расстроенный. Понял, как он постарел, и как я возмужал. «Не топчись (любимое выражение), садись, давай по рюмке, а то когда ты народ соберёшь, не до меня будет, поговорить едва ли удастся, – задумался, потом выдохнул. – Ты честный, надёжный человек, таких немного, и я тебя обратно возьму, конечно, если сам здесь буду. Только, знаешь, я тебе как близкому скажу, будь как-то настороже что ли, не допускай всех подряд к себе, анализируй, больше интуиции доверяй». «Спасибо, я учту, тем более, очень вовремя, мне это точно пригодится» – сказал я, принимая из его рук бокал со щедро налитым директорским напитком – коньяком – и вспоминая последние нетипичные для меня события. Посидели, поговорили, как-то исподтишка разглядывая друг друга. Время болезненно сжималось, и я, понимая, что всё уже переговорено, распрощался, предварительно испросив разрешение собрать коллег в своём кабинете. Обойдя заводоуправление и пригласив тех, кого положено и кого хотелось, позвонил Люде и договорился посвятить вечер покупкам. По ходу дела затарился у хозяйственника дюжиной коробок. Дома я продемонстрировал жене удобство такого вида тары. Не утерпели и набили пару коробок постельным бельём и кое-чем бьющимся. Поставили номера и составили опись. Теперь заклеить скотчем и перевязать шпагатом. Увидев результаты труда, который занял от силы полчаса, Люда успокоилась и пошла что-то готовить. Решив, что это хороший знак, я пошёл спать. Удивительно, но мне ничего не снилось. Утро выдалось спокойное и не суетливое. Почистил картошку, порезал подготовленные Людой овощи для салатов и стал ждать дальнейших указаний, прокручивая в голове свои планы и дальнейшие действия. Раздвинул стол, застелил его скатертью, поставил приборы и пошёл на кухню разделывать селёдку. Разделал и с селёдочницей, ножом и разделочной доской, прихватив колбасу, окорок и сыр, вернулся в гостиную и всё порезал. Посмотрев сбоку, удовлетворённо произнёс: «Правильной дорогой идёте, товарищи!» и вернулся на кухню, где жена пекла пироги, ради которых и раньше захаживали гости. Ответив правильно на все вопросы, я вернулся опять к столу, протёр тарелки, рюмки и все инструменты, что было лишним, и уселся к телефону названивать родителям и сестре. До отъезда осталась одна неделя, а 9 ноября – день рождения мамы. А может быть, и отметим, поезд же 10-го. Вечером подтянулись все приглашённые, кроме моего зама все громкоголосые и не очень скромные. От холодной водки эти качества только усиливались. Юра, выучивший после немецкого французский и прочитавший несколько юмористических французских детективов в оригинале, цитировал героя Сан-Антонио, который, как и Юра, не скупился на сальные шутки до такой степени, что иногда смеялся один. Другие в основном спрашивали что, где, когда, давали советы и хвалили пироги. Самбисты вспоминали соревнования, сборы, хвалили меня за верность команде, но получалось так, что меня спасала не техника, а сильные ноги, на которые редко кто мог провести болевой приём. Но вполне доброжелательно, так как никто из нас спортом уже не занимался, если не считать рыбалку и сбор грибов. Расходились поздно, расслабленные, обнимались, желали удачи. Утром позвонил Толя и предложил помощь. «Спасибо, да!» И начал дорезать недорезанное. Верная подруга мыла овощи и варила яйца. Работа пошла интенсивнее, когда подъехал товарищ, но недолго, так как мужчины отправились в магазин. Сделав круг по району, купили всё, что смогли найти, забрали закуски и бутылки и пока ждали такси, выпили по одной за дружбу. Позвонил заму и попросил заказать Толе пропуск, и ждать нашего приезда, чтобы всё поднять наверх в правление от проходной.