9.

Митя устроился в мягком кресле рядом с торшером напротив телевизора и смотрел футбол, явно довольный тем, что чаепитие не затянулось допоздна, и никто ему теперь не мешает своими разговорами. Лиза, быстро и ловко прибралась, и прошла в родительскую комнату, где она теперь жила. Здесь все напоминало об отце и маме – их портреты на стене, одежда в полированном платяном шкафу, запахи духов на трюмо и на подушках. Как будто еще вчера только родители встали с них, и ушли в свое далеко, из которого не было возврата. А может, они видят меня с небес, взглянув на икону в углу, и перекрестившись, подумала девушка. Говорила же мне мамочка, что она всегда будет рядом со мной. Как бы мне сейчас хотелось увидеться с ней и поболтать о своем, поделиться своей радостью! Как бы она ко всему этому отнеслась? Наверное, отругала бы меня за мое легкомыслие и раннюю влюбленность в молодого учителя? Отговорила от сближения с ним.

Лиза подошла поближе к иконе, встала перед ней на колени и помолилась за упокой души своих родителей. Потом попросила у Бога помощи и поддержки в ее вдруг вспыхнувшем чувстве к Валерию Ивановичу. Шептала молитвы про себя, чтобы учитель, не дай Бог, не услышал их и не подумал чего плохого. "Отче наш, сущий на небесах! – шептала Лиза. – Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе: Хлеб наш насущный подавай нам на каждый день; И прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого". Потом она взяла со столика под иконами Библию и стала читать эту толстую Святую Книгу, вновь и вновь удивляясь мудрости ее создателей. "Бог есть любовь! – что бы это значило"? – в который раз задавалась она вопросом, и искала в Библии ответ. Листала страницы, вчитывалась в статьи "Бытия". "И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей: она будет называться женою, ибо взята от мужа. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут двое одна плоть…"

– Как это – одна плоть?– тихо спросила сама себя Лиза.– Разве можно двум разным людям, тем более мужчине и женщине, стать одной плотью? И какой-то внутренний голос, словно змей в Раю, подсказывал: наверное, можно, раз пишут. Умные люди, тем более создатели Библии, не стали бы зря писать такое. Она скользнула взглядом по пожелтевшей от времени странице Святой Книги и прочла еще одну строфу: "И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому, что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у обоих, и узнали они, что наги."… Наги – повторилось в сознании Лизы. – Наги … В этих словах есть какая-то магия. Вот бы на все такое посмотреть своими глазами. – Подумала она и снова перекрестилась своим грешным мыслям и желанию. – Точно, есть магия, как и лукавый на свете, не зря Бог проклял его пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми, положил ему ходить на чреве его, и есть прах во все дни жизни его. А вот по поводу того, что Господь решил положить вражду между Адамом и женою его, и "между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пятку" она, во-первых, не все поняла, а с тем, что поняла, не хотела соглашаться. "Ну, как же так? – задавалась Лиза вопросом. – Полюбят два человека друг друга, поженятся, а дети их будут поражать родителя в голову, а он своих чад в пятку? Как же тогда понимать сказку про одну плоть? Она еще несколько минут поразмышляла над этим, но так и не найдя ответов, стала листать Библию дальше. А когда дошла до "Песни песней" Соломона, то словно упилась ею, как сладким вином.

– Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина.

От благовония мастей твоих имя твое – как разлитое миро; поэтому девицы любят тебя. – С явным удовольствием и завистью читала девушка.

– Влеки меня, мы побежим за тобою; – царь ввел меня в чертоги свои, будет восхищаться и радоваться тобою, превозносить ласки твои больше, нежели вино; достойно любят тебя!– Эти слова ласкали слух влюбленной девушке. Она с жадностью негромко вслух читала дальше. У нее на сей раз не только терпения хватило для чтения целых глав из Библии, но, к ее удивлению, появилось непреодолимое желание – читать ее дальше и дальше.

– Дщери Иерусалимские! черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Саломоновы.

Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня: сыновья матери моей разгневались на меня, поставили меня стеречь виноградники, – моего собственного виноградника я не стерегла.

При этих словах Лиза посмотрела на свои смугловатые еще от солнечного загара руки. Потом быстро разделась донага и стала перед зеркалом трюмо, разглядывая себя с головы до ног. Все у нее было свежим и нетронутым ни безжалостным временем, ни тяжелой работой (мама ее берегла и нежила), ни чьими – то похотливыми руками. Золотисто-пшеничные локоны большими и плотными волнами спускались с головки на округлые и слегка отсвечивающие, почти прозрачные, словно пчелиный воск, в электрическом свете, смугловатые плечи. Нежные руки, похожие на лебединые шеи, едва прикрывали белоснежные, не тронутые летним солнцем и чьими-то смелыми губами, упругие девичьи груди с торчащими призывными розовыми сосцами, еще не обсосанными младенцами и не обмякшими, как у ее матери. Лиза нежно погладила себя теплыми и чуть влажными ладонями по грудям, до сей поры не знавшим мужских ласк. Лишь однажды их ощупал нахальный одноклассник после того, как они накупались на реке и валялись разморенные под солнцем на горячем и белесом песке. Тогда она, резво вскочив с песка, облапанная Петькой, отвесила ему хорошую оплеуху, которую он помнил до конца дней своих. Так как никакой другой близости и непосредственного физического ощущения нравившейся ему девушки больше никогда не испытал. А за груди схватил Лизку только потому, что видел – так поступали со своими подругами парни постарше, купавшиеся на реке в излюбленном молодежью месте неподалеку от упавшей в воду, но еще удерживаемой корнями, старой осины. Целые игрища устраивались вокруг этого дерева. На его стволе иногда любила посидеть в одиночестве и Лиза. Но такие минуты покоя и мира здесь выпадали редко. То мальчишки, то рыбаки занимали дерево для своих игр или рыбалки. И, чаще всего, в летнюю пору тут стоял настоящий ребячий гвалт, сопровождаемый частыми бултыханиями нырявших в воду односельчан. Теперь, спустя два года, Лизе самой вдруг захотелось, чтобы кто-то согрел своими ладонями ее белоснежные и полные желания груди. Поцеловал их своими горячими губами. Она не заметила, как стала ласкать себя сама, раскинувшись на освещенной почти абрикосовым светом родительской постели и продолжая читать "Песнь Песней".

– Скажи мне, ты, которого любит душа моя: где пасешь ты? где отдыхаешь в полдень? к чему мне быть скиталицею возле стад товарищей твоих?

– Если ты не знаешь этого, прекраснейшая из женщин, то иди себе по следам овец и паси козлят твоих подле шатров пастушеских.

– Кобылице моей в колеснице фараоновой я уподобил тебя, возлюбленная моя.

Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях;

Золотые подвески мы сделаем тебе с серебряными блестками.

– Доколе царь был за столом своим, нард мой издавал благовоние свое.

Мирровый пучок – возлюбленный мой у меня, у грудей моих пребывает.

Как кисть кипера, возлюбленный мой у меня в виноградниках Енгедских.

– О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные.

– О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас – зелень;

– Кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы.

– Я нарцисс Саронский, лилия долин!

– Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами.

– Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей.

Он ввел меня в дом пира, и знамя его надо мною – любовь.

Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви.

Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.

Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или полевыми ланями: не будите и не тревожьте возлюбленных, доколе ей угодно.

– Голос возлюбленного моего! вот, он идет, скачет по горам, прыгает по холмам.

Друг мой похож на серну или на молодого оленя. Вот, он стоит у нас за стеною, заглядывает в окно, мелькает сквозь решетку.

Лиза при этих словах сама взглянула в окно, выходящее в яблоневый сад – не подглядывает ли и за ней кто? С мальчишками такое сбудется. Любят по селу шастать да заглядывать в чужие окна, надеясь застать там какую-то фривольную сцену, увидеть обнаженных и занимающихся любовью молодых супругов или любовников. Она снова настроилась на чтение и, чувствуя в теле сладкую истому, полушепотом стала бормотать строки Святого Писания:

"Возлюбленный мой начал говорить мне: встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!

Вот зима уже прошла; дождь миновал, перестал;

Цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей;

Смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!

Голубица моя в ущелье скалы под кровом утеса! покажи мне лицо твое, дай мне услышать голос твой, потому что голос твой сладок и лицо твое приятно.

Ловите нам лисиц, лисенят, которые портят виноградники, а виноградники наши в цвете.

– Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему; он пасет между лилиями.

Доколе день дышит прохладою, и убегают тени. Возвратись, будь подобен серне или молодому оленю на расселинах гор.

– На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его.

Встретили меня стражи, обходящие город: "не видали ли вы того, которого любит душа моя?"

Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя, ухватилась за него, и не отпустила его, доколе не привела его в дом матери моей и во внутренние комнаты родительницы моей.

Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или полевыми ланями: не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно…"

Лиза дочитала до этих слов и попыталась представить себе любовную сцену в спальне своей матери. Нет, это не подходит. Лучше я перенесусь за тысячи лет и километров в древний Израиль и увижу желаемое там, решила она, и закрыла глаза. Девушка уснула и неоднократно перечитанная ею на досуге "Песнь Песней", словно ожила. Она увидела молодого и богатого царя Соломона с чуть бледным и влюбленным лицом Валерия Ивановича, его роскошную свиту, состоявшую из отборных и великолепно одетых воинов в латах с мечами на боку. Они сопровождали царя во время его прогулки по окрестностям, расположенным вокруг его дворца. Носильщики несли царя на одре, сделанном из дерев ливанских. Столпцы его были вылиты из серебра, локотники – из золота, седалище из пурпуровой ткани. Внутренность его убрана с любовью дщерями Иерусалимскими.

Откуда-то с небес или от гор доносился голос невидимого глазу, а только слышного сердцу, повелителя: "Пойдите и посмотрите, дщери Иерусалимские, на царя Соломона в венце, которым увенчала его мать, в день, радостный для сердца его.

Елизавета заснула еще глубже. Этот сон был приятен ей, и ожидаем ею. Она увидела себя во сне в образе юной восточной красавицы, которой добравшийся до нее царь уже нашептывал сладкие сердцу слова:

– О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои – как стадо коз, сходящих с горы Галаадской;

Зубы твои – как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной нет между ними;

Шея твоя – как столп Давидов, сооруженный для оружий, тысяча щитов висит на нем – все щиты сильных;

Два сосца твои – как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями.

Доколе день дышит прохладою, и убегают тени, пойду я на гору мирровую и на холм фимиама.

Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе!

Со мною с Ливана, невеста! со мною иди с Ливана! спеши с вершины Аманы, с вершины Сенира и Ермона, от логовищ львиных, от гор барсовых!

Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста! пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей.

О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! о, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов!

Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!

Запертый сад – сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник;

Рассадники твои – сад с гранатовыми яблоками, с превосходными плодами, киперы с нардами.

Нард и шафран, аир и корица со всякими благовонными деревами, мирро и алой со всякими лучшими ароматами;

Садовый источник – колодезь живых вод и потоки с Ливана.

Поднимись, ветер, с севера и принесись с юга, повей на сад мой, – и польются ароматы его! – пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его.

Пришел я в сад мой, сестра моя, невеста; набрал мирры моей с ароматами моими, поел сотов моих с медом моим, напился вина моего с молоком моим.

– Ешьте, друзья, пейте и насыщайтесь, возлюбленные!