11.

Учебный год шел к концу. Весенние дни пролетали, как перелетные птицы, возвращавшиеся с юга. Валерий Иванович и Лиза, с которой он подружился за полтора месяца после поселения в ее доме, и даже нередко вместе гулял у реки, начав такие прогулки с наблюдения за ледоходом, незаметно для себя постепенно сблизились, хотя чувства их друг к другу были разными. Лиза по уши влюбилась в молодого учителя и теперь только и думала о нем и их возможной совместной жизни. Горела этой идеей, но таила ее в душе, боясь выставить наружу. Она буквально не могла надышаться на предмет своего обожания. А молодой человек, отлично видевший все это, еще не забыл свою Наташу. Он втайне, хотя все реже, вздыхал о ней в минуты досуга и тянулся к ней душой через оттаявшие и вскрывшиеся своей чернотой, зеленью и синевой дали. Между тем он замечал, что внимание юной хозяйки дома ему не только льстило, но и было приятно. Иногда в его голову закрадывались даже грешные мысли, которые он, впрочем, старался тут же отогнать от себя. Выходил во двор или на огород и по-хозяйски наводил там порядок. Соседи Мордвиновых, заметив такие усердные занятия молодого учителя, одобрили их – слава Богу, не белоручка воспитывает детей в школе. Видно, что руки у него из нужного места растут. Да и голова имеется, не зря же математик! Но за своего бурьяновского его все-равно не принимали. Держались, хотя и с почтением, но на дистанции.

Так оно и должно быть. – Не обижался на них молодой учитель. – Они ведь простые крестьяне, а я все-таки преподаватель, учу их детей. К тому же горожанин, вместе в речке без штанов не купались…

Когда снег сошел полностью, и земля отогрелась и подсохла, Валерий Иванович с Лизой целое воскресенье провели на огороде. Вскапывали вилами почву, освобождали ее от прошлогодней ботвы и травы, готовили к посадке картофеля и овощей. Земля, сверху сухая и сероватая, вся, словно в оспинах от стоявшей и просачивавшейся к грунту талой воды, чуть глубже была влажной и тяжелой. Копать ее еще было нелегко. Молодой человек уже через час после такой копки почувствовал, что мышцы на ногах, поначалу приятно размявшись и разыгравшись, теперь подустали и наливались почти свинцовой тяжестью. А Лиза, выросшая в селе и с детства привыкшая к нелегкой крестьянской работе, словно не замечала этого. Она стремительно вгоняла поблескивавшие под солнцем отточенные зубья вил в податливую почву, и пласт за пластом открывала ее преисподнюю божьему свету. Неповторимый запах весенней земли втекал в ноздри и дурманил голову. Но девушка старалась не думать об этом. Она, как автомат, ритмично нажимала и нажимала левой ногой на плечико вил и постепенно уходила от своего постояльца вперед.

Валерий Иванович, чаще останавливавшийся, чтобы передохнуть с минутку, с нежностью смотрел ей вслед и любовался задорными движениями молодого девичьего тела. Как легко у Лизы прогибалась в наклонах спина с крепкой, как у лани, талией, когда девушка подхватывала с земли ботву и отшвыривала в сторону. Как играли у нее ягодицы, обтянутые старыми джинсами, когда она давила и давила ритмично поднимавшейся и опускавшейся стройной ногой на вилы! Ну, чем не сельская богиня! – подумал про себя молодой учитель. – И если такую богиню раздеть, то…

У него от представленной картины даже дух захватило и пересохло в горле. Валерий Иванович воткнул вилы в землю и пошел по направлению к саду, немного прикрывавшему мордвиновский дом. Там на сколоченном из досок и посеревшем от времени столике стоял кувшин с водой. Нужно было пропустить глоток.

Валерий Иванович на ходу сообразил, что, наверное, и Лизу уже мучит жажда от такой горячей работы. Поэтому, еще раз взглянув на нее сзади, он окликнул:

– Лиза, я пойду, воды попью, тебе принести?

– Ага, принесите, если не трудно. Вы, Валерий Иванович, сильно не напрягайтесь, а то поломаетесь с непривычки. Завтра спину не разогнете и на ноги не встанете от такой пахоты.

– Ну да, ты что же, думаешь, если я городской, то никогда в земле не ковырялся? Да у нас же дача за городом была. Мы там с мамой цветы и овощи сажали. Тоже копались.

– Да какой там у вас участок был – наверно, шесть соток, с гулькин нос! – рассмеялась Лиза. – Для баловства только. А тут тридцать соток. Они нас кормят!

Вскоре Валерий Иванович сам попил водички и принес ее Лизе. Та пила, а он любовался ее влажными, словно спелые черешни, губами, светло-золотыми прядями русалочьих волос, развевавшимися под легкими порывами ветра. Нежными и полными прелести и неоткрытых тайн голубыми славянскими глазами. Красавица, одно слово красавица. И не ленивая. Какая трудолюбивая и заботливая! Вот кому-то повезет с такой после женитьбы.

– Спасибо! – протянула опорожненную кружку девушка и тепло взглянула Валерию Ивановичу прямо в глаза.

Он на мгновение почувствовал, что этот взгляд, будто прожег его изнутри и наполнил тело теплом и истомой. Учитель протянул руку, чтобы взять кружку. На мгновение их ладони соприкоснулись. Словно разряд легкого тока прошелся от ладони через плечо к самому сердцу. То же самое почувствовала в тот момент и Лиза. Короткое божественное "замыкание" оставило озорные и настороженные искры в их глазах. Но нужно было копать землю и готовить ее к посадке картофеля и овощей. Митю они отпустили погулять на улицу. И с раннего утра часов шесть кряду копали и копали теплую и так дурманившую их весеннюю землю. Валерию Ивановичу вдруг показалось, что ничего прекраснее в жизни он не ощущал. Копал раньше почву на даче, но особенно не усердствовал, а тут неловко было отставать от молодой ученицы. "Напахался", как говорится, вдоволь. И запахов земли в себя втянул столько, что почувствовал такую близость и расположение к Лизе, которых никогда раньше не было. Но руки и ноги уже не слушались его. Спина ломила от такой весенне-огородной "пахоты". И постепенно он стал тускнеть, злясь на себя за свою слабость. Лиза заметила, что Валерий Иванович постепенно с непривычки сдает. И чтобы уж совсем не расстроить его, вдруг вскрикнула, с отчаяньем вонзив вилы в землю: "Да ну ее к лешему – эту работу! Вот замучила! И я вас замучила, Валерий Иванович, бросайте все, пойдемте, умоемся да пообедаем"!

Действительно, умыться после такой работы и пролитых потов, постоянно щекотавших ноздри и щипавших глаза, было очень даже кстати. Валерий Иванович воткнул вилы в землю и согласился с хозяйкой: "В самый раз, потом закончим. Отдохнем и еще покопаем".

– Может, Вам колонку включить, чтоб душ принять?

– Не помешало бы. – Еле передвигая ноги, направляясь к дому, согласился Валерий Иванович.

– Только ты, давай, первая искупайся, я посижу на скамеечке и передохну. – Присел он на лавку в садике за домом.

Лиза согласилась. Ведь ей нужно было не только освежиться, но еще наспех приготовить обед, сварить хоть "скорый" суп и картошечки. Она быстро, словно не было усталости, прошла в дом и прошлепала босиком через сени в ванную комнату, пристроенную и оборудованную отцом по настоянию матери, которая не хотела каждый раз, особенно зимой, идти для помывки в имевшуюся у них неподалеку от дома русскую баню. Там они парились и мылись по воскресеньям, зачинали детей. А ванная служила для ежедневных гигиены и туалетов. Поэтому отец поставил на чердаке бак для воды, пополнявшийся через проложенный к нему резиновый шланг с насосом на конце, опущенным в колодец. Этот бак служил для хорошего напора воды, когда они включали газовую колонку и нагревали воду. В общем, все у них было, как у людей, не хуже, чем в городе. Но только теперь, оставшись без родителей, Лиза начинала это понимать, чувствуя тепло отцовских и материнских рук во всем, что создавало уют и удобства в их доме. Девушка вошла в ванную, пустила воду, зажгла колонку и на минутку присела на край чугунной ванны. Задумалась о своем. Потом словно спохватилась, вспомнив про свои обязанности, быстро разделась и залезла под душ. Теплая вода, выбивавшаяся упругими струйками из смесителя, щекотала груди, шевелившиеся в наплывах солнечного света, пробегая по телу, ласкала живот и бедра. Лиза взяла в руки мыло и, намыливая их нежной ладошкой, чувствовала все нараставшие в себе новые и новые желания. Весна наполнила ее своей весенней энергией и теплом, любовью и предчувствием уже близких мужских ласк, как прекрасный кувшин из тонкого фарфора, просвечивавшийся на солнце. Лизе стало душно, и она приоткрыла одну створку окна, чтоб впустить в ванную свежего воздуха. День был не по – апрельски жарким. Солнце нагрело южную сторону дома, где как раз и находилась ванная. Так что простыть от сквозняка девушка не боялась, с наслаждением продолжала купаться, поливая себя из никелированного смесителя.

Валерий Иванович с минуту посидел в тенечке на скамейке в садике. Но почувствовав, что тут не совсем тепло – спина начала остывать, – решил пройти через садик во дворик и устроиться для отдыха на бревнах, с южной стороны дома. Он прилег на паре широких и теплых бревен, с наслаждением втягивая через ноздри запах нагретой солнцем сосновой смолы, и прикрыл, словно уснув, глаза. Солнце просвечивало кожу век, перевитую мелкими кровеносными сосудами, и создавало какую-то полуфантастическую картину. Вспомнились уже отдаленное годами детство в небольшом заволжском городке до переезда в областной центр, родная улица, дом, рядом с которым он вот так же когда-то сидел по весне на почти таких же бревнах, привезенных для какого-то строительства. Рядом с ним тогда были друзья детства из семей рабочих и служащих (заводчан, врачей, учителей и т.д.), родители – инженеры-нефтяники, горячо любившие друг друга и его, как самый дорогой плод их любви. Удивительно, но и будучи уже пожилыми, они, как и в молодости, а, возможно, и больше, оставались нежными друг к другу. Продолжали, хоть и скрытно для него, целовать и ласкать друг друга. Перед мысленным взором Валерия Ивановича на оранжево-бежевом фоне, созданном веками, пронизанными солнечным светом, он, как наяву, увидел почти сексуальную картину близости двух людей, и почувствовал, что по его телу разливается приятное весеннее тепло.

Глаза он приоткрыл после того, как скрипнула рама окна и одна из его половинок, закрашенных голубой и успевшей полопаться краской, неожиданно распахнулась. В проеме окна, не видя его, боком к нему, стояла обнаженная и обливающаяся искрившейся в солнечных лучах водой Лиза. Валерий Иванович от этой картины остолбенел. У него перехватило дыхание. Шумом его он боялся спугнуть и поставить в неловкое положение эту прекрасную и действовавшую на него уже, как дорогое, хмельное вино, девушку. Он прикрыл ладонью глаза на случай, если Лиза обнаружит его, раздвинул пальцы, и продолжал любоваться обнаженной красавицей. О Наташе он словно забыл в эти минуты. Да он ее, собственно, вот в таком виде, моющейся, никогда и не видел. Валерий Иванович, как ему казалось, вовсе и не смотрел на Лизу, а буквально пил из ее сосуда, выпивая всю ее несказанную красоту капельку за капелькой. Неожиданно в нем возникло непреодолимое желание сблизиться и слиться с этой девушкой, стать одним целым с ней. Но он, как в далеком уже детском сне, когда ему снилось что-то пугающее и страшное, не мог даже пошевелиться, и едва дышал.

Неожиданно, словно почувствовав взгляд посторонних глаз на своем обнаженном теле, Лиза резко повернула мокрую головку по направлению к глухой стене соседнего дома, под которой лежали бревна, и чуть не вскрикнула, заметив взобравшегося на них и разлегшегося Валерия Ивановича. Хотела прикрыть окно, но остановила руку, подумав, что тот заснул, разомлев на солнышке. А он, продолжая любоваться ею, боялся хоть чем-то выдать себя и разубедить ее в этом. Оставался в том же положении, с прикрытым ладонью лицом. Наконец, девушка все же засомневалась в том, что он спит, и торопливо просунув мокрую руку в окошко, закрыла приоткрытую створку. "Кино" закончилось. А по телу Валерия Ивановича продолжали ползать бесы.

С тех пор он ждал повторения подобного "сеанса" и буквально мучился оттого, что не мог видеть обнаженную Лизу снова и снова. В один из теплых майских вечеров он вошел к ней в комнату под предлогом того, что хотел бы взять у нее книгу Жоржи Амаду, стоявшую в этой комнате на полке, да так там и остался на всю ночь. Девушка сама давно ждала его.

Вначале они поговорили о том, о сем. Он полистал расхваленный Лизой роман, почувствовал искру от одной из любовных сцен, на которые наткнулся в книге буквально сразу. Прочитал вслух несколько строк, описывавших момент любви доны Флор и Гуляки – ее первого мужа. Словно наяву увидел ту картину, наполненную безумной страстью, и не смог удержаться, отложил книгу и обнял Лизу. Девушка чуть не вскрикнула от такого приятного объятия, и вся затрепетала, прильнув к нему и еще неумело, чуть стыдливо, уклоняясь от его жарких поцелуев, которыми он обсыпал ее с головы до ног. Потом раздел и продолжая целовать, шептать горячие слова, осторожно склонил на кровать.

За окном стояла полная луна, наполнявшая все вокруг своим колдовским и всепроникающим светом. Рано расцветшие в этом году вишни заливали через приоткрытую форточку Лизину комнату каким-то чарующим ароматом нежнейших лепестков. В ожившем саду разливанно пел неутомимый соловей, которому бездарно, но постоянно вторили голоса влюбленных сверчков. Весь мир был наполнен любовью и лаской, божественным благоуханием. Ну, как тут было устоять!..

Они наслаждались друг другом до утра. А выйдя по утру со двора, бледные от усталости, но счастливые, вместе направлялись к школе. Встретив их на улице, соседка тетя Люба внимательно посмотрела им вслед и, словно что-то заподозрив, долго оставалась посреди дороги, как вкопанная, мучаясь от собственных догадок. Проходившая мимо Сучкова даже пошутила: "Что, смотришь? Забыла, как сама в девках ходила? Вспоминаешь?"

– Тьфу ты, дура! Напугала до смерти! – очнувшись, грубо ответила она насмешнице. – Кому же за девкой, как не мне, ближайшей соседке, посмотреть? Мне и Анна, ежели чего случится, наказывала, а ты насмехаешься! Смотри, чтоб собственной дочке парни подол не задрали, а то вся цветет и пахнет, так и завлекает ребят.

– Да ты что мелешь, стерва, у самой дочки нет, так выливаешь свою обиду на добрых людей. Иди лучше мужу пожалуйся, и не забудь спросить, почему он тебя такой же дочкой не наградил?

– Ну, дура, она и есть дура! Что тут еще скажешь. Иди уж своей дорогой, не задевай, а то тут и останешься, змея.

– Ой, ой, испугалась, вся дрожу! – передразнила моложавую Любу ее соседка Сучкова. Однако задерживаться не стала – знала горячий нрав своей односельчанки. Та могла и за волосы потаскать при случае, если, конечно, ее сильно достанут. Так что уж лучше подальше от греха – решила Сучкова, – и направилась к сельскому магазину за покупками.

А Лиза и Валерий Иванович тем временем приближались к школе. Девчонки-одноклассницы, заметившие их издалека, стоя возле школы, о чем-то нехорошо перешептывались. Наверное, завидуют мне, вот и перетирают наши кости. – Подумала, глядя на них, Лиза.

Но в то-же время ей было как-то неловко от собственного, неожиданно пришедшего к ней, как весеннее тепло, счастья, ночной близости с учителем. Он быстро взглянул на отрешенное и расплывшееся в улыбке лицо Лизы, когда они приближались к школе, и вдруг как-то холодно сказал: "Лиза, проснись, ты уже не в постели. Смотри, не выдай подружкам нашей тайны, не проболтайся, а то у меня будут неприятности".

– Да что ты, вы, – поправилась девушка. – Я понимаю, никому ничего не скажу, не волнуйтесь.