– Хорошо, Григорий Васильевич. Сделаю. Булыжник уберем, привезем песок, гравий. Все оформим по закону – в порядке шефской помощи городу. На некоторое время выделю вам технику с водителями, но… – строитель вскинул к потолку рыжую голову: – Когда подготовим улицу под асфальт, попрошу помочь мне неквалифицированной рабочей силой.

– С подсобными рабочими проблем не будет! – торжествовал Дамаскин.

И после этих слов им были сказаны слова, которые, когда Комаров уже уедет, а у главы администрации состояние торжественности несколько понизится, заставят Григория Васильевича на некоторое время всерьез задуматься:

– Выведем на воскресник весь город!

Комаров поднялся со стула, поглядев в окно, увидел на улице ожидавший его «уазик», но Григорий Васильевич опять на минуту задержал его:

– Недавно, Иван Петрович, на южной окраине нашего города бурили землю геологоразведчики, искали нефть, но нашли не нужную им минеральную воду – вода до сих пор течет из скважины. Горожане там соорудили копанку, говорят, что после купания в ней хорошо работает сердце. Может быть, ваш бульдозер пройдется еще и у скважины – выроет нам небольшой бассейн?

Комаров и эту просьбу пообещал выполнить.

Все еще утро того же дня, десять часов

Проводив строителя, Дамаскин направился в соседний кабинет, где работал его заместитель Полович. Марк Семенович в это время сидел за столом и, энергично жестикулируя, сердито говорил в телефонную трубку (был он в расстегнутой белой рубашке, пиджак висел на спинке кресла):

– …Изучил я в газете твой, Авдеев, вчерашний опус… Да, «О пользе раков». Эта штука, скажу тебе, посильнее «Фауста» Гете! Особенно впечатлил абзац, где ты подробно рассказываешь об опасностях при ловле ракообразных. Любишь ракообразных, Станислав Николаевич?.. Да не издеваюсь я, а только хочу, Слава, по-дружески спросить тебя: на каком свете ты живешь? Из нищенского муниципального бюджета мы твоей газете выделяем деньги, и ты их тратишь на всякую ерунду! А, например, о том, что на днях администрация открыла летний лагерь для детей, – будто сквозь зубы процедил, два абзаца мелким шрифтом…

Увидев в дверях Дамаскина, Марк Семенович бросил на стол трубку.

Визит насторожил Половича. Обычно глава администрации приходил к нему только при чрезвычайных обстоятельствах, чаще приглашал в свой кабинет (где они и дела решали, и просто по-дружески беседовали – иногда, не глядя на часы, до позднего часа).

– Что-то случилось, Гриша?

Они дружны уже много лет – с той далекой осени, когда, закончив университеты (в разных городах), приехали в Маринск работать в местном педучилище. Дамаскин к тому времени был уже женат, Марк обзавелся семьей через год… В квартире Половича, в гостиной, сейчас висит старая черно-белая фотография: два загорелых молодых человека – с трудом узнаются наши нынешние герои, – черноволосые и гибкие, в спортивных костюмах, неловко обнявшись и дурашливо улыбаясь, облокотились на свои наполовину поместившиеся в объектив велосипеды. Снимку двадцать с лишним лет – в тот год летний отпуск они решили начать с велопробега к морю…

Они учили детей русскому языку и русской литературе. И попутно – своей вере, где главным был завет: смысл жизни – в том, чтобы узнать как можно больше интересного и полезного и добавить к этому интересному и полезному что-то еще и свое.

С тех далеких лет они душой и сердцем приросли к городу. Маринский любитель-краевед Орешкин как-то говорил Дамаскину: когда биополе места – а любое место имеет биополе – совпадает с биополем живущего на нем человека, между человеком и местом возникает комплиментарность. Григорий Васильевич тогда внимательно выслушал краеведа, но свою любовь к Маринску объяснял проще: в этом городе прошли молодые годы – время, когда хочется всего и на все хватает сил.

Сейчас Полович носил густую, чуть вьющуюся, но уже побелевшую шевелюру. На лице его, всегда гладко выбритом, все было несколько крупнее нормы, что, однако, не только не портило лицо, но, по оценкам женской половины администрации, даже добавляло Половичу мужской привлекательности. Роста Полович был среднего, фигурой напоминал спортсмена, уже забросившего тренировки, – еще сохранившимся стремительным движениям заметно мешал выдающийся животик, из-за которого зам Дамаскина вместо брючного ремня год назад под пиджаком стал носить разноцветные подтяжки.

– …Что-то случилось, Гриша?

– Случилось, Марк. Только что у меня был симпатичный гость…

Дамаскин рассказал о визите строителя дорог. Не удержался от восклицаний:

– Представляешь, Марк! Автобан когда еще будет построен, а у нас нынешним летом – асфальт на центральной улице, минеральный бассейн! Бесплатно! У бассейна соорудим городок для детей – песочницы, качели, разобьем еще один парк…

Полович в ответ скупо улыбнулся не разжимая губ – Марк Семенович принадлежал к тем осторожным людям, которые, прежде чем во что-то поверить, сначала обязательно должны это «что-то» хорошо проверить.

– Воскресник говоришь?

– Воскресник! Как когда-то! Помнишь, вокруг педучилища высаживали деревья…

Полович потеребил на голове курчавую седину.

– Недавно проходил мимо тех деревьев, вокруг каждого – гора окурков!

– Балбесничает молодежь.

– Нормальное государство ни в чьи руки не отдаст армию, прокуратуру, полицию, разведку. Почему воспитание сейчас отдано в руки мерзавцев? – вдруг разгорячился Марк Семенович. – Смотришь вечером телевизор – сплошной самодостаточный маразм!

– Не смотри. Или захотелось цензуры?

– Когда-то главным цензором в России был Иван Александрович Гончаров!

– Когда-то… когда-то мы были молодыми. Помнишь девушку Леру – несчастье мое…

Полович упрямо повел подбородком:

– Кто теперь читает стихи?!

Дамаскин покривил рот – вспомнил, наконец, что к Половичу он пришел вовсе не для разговора о стихах.

– Почему ты такой скучный, Марк? С тобой впору отправиться в еловый лес – выбирать елку, чтобы повеситься. А воскресник…

– Воскресник, Григорий Васильевич, – твоя очередная романтическая утопия! Наш народ… – Полович кивнул на окно, не договорив, поспешил взять в руки лежавшую на столе бумагу: – Письмо, Гриша, свежее, еще пахнет почтой: «Уважаемые слуги народа! Где новая школа, почему до сих пор так и не побелили клуб – стоит грязный, как конюшня? Почему не отремонтированы уже готовые разрушиться магазин на улице Кооперативной, городская больница? Был в районе колхоз (между прочим, при черноземе-то не голодали!) – развалили; было педучилище – закрыли…»

Дамаскин вспыхнул порохом:

– Захар Бурба?

– Захар…

– Попал пальцем в небо! Как будто мы с тобой сами не знаем обо всем, что пишет этот праведник! Подсказал бы, где взять деньги на новую школу или на ремонт больницы… а то придуривается, что не понимает, куда делся колхоз…

– Но побелить клуб…

– Не будем! Клуб продали Акулову, он обещал, что там будут и кружки для детей, и самодеятельность, и выставки; но ничего пока не сделал, вся деятельность – снял со стены портреты членов Политбюро и надолго куда-то уехал. Вот пусть приедет и побелит, а у нас кроме клуба есть на что тратить деньги!

– Люди, Гриша…

– Про людей молчи, Марк, все сам знаю: и про глас народа, к которому всегда надо прислушиваться, и про то, что народ всегда и во всем прав, что настроение народа – это важный фермент в организме государства, благодаря которому государство может выиграть самую тяжелую войну или, напротив, не в силах реализовать даже самую мудрую идею…

Полович поднял вверх руки, поморщился:

– Гриша, пощади…

– Ты мне объясни, Марк, – не слушая, продолжал Дамаскин, – почему, когда в районе поделили землю, никто из бывших колхозников на своей земле не кинулся организовывать свое сельское хозяйство? Да, налоги, коррупция, волокита… все знаю, но попытаться-то надо было! Не попытались. По дешевке распродали наделы шустрым проходимцам, выручку пропили, а теперь жалуются, мол, детей нечем кормить. Почему, скажи, такое произошло? Ведь наш народ, как нас учили, а потом и мы учили, – самый умный, самый трудолюбивый…

– Самый читающий, – Полович, улыбаясь, карандашом почесал ухо.

– Читают… как там у Некрасова… «милорда глупого»! Вчера захожу в библиотеку, спрашиваю у Дарчиновой, сколько народу приходит за день, какими книгами интересуются, а она мне – в слезах: за последнюю неделю не было ни одного человека! Ни одного, Марк!.. Наши предшественники в районе обобрали людей и до маразма заморочили им головы… знаешь, почему?

– Знаю. Люди оказались бедными и малообразованными.

– И еще…

Дамаскину вспомнилась сцена, которую на днях, возвращаясь с работы, он случайно увидел за забором возле дома бабки Васки.

Бабка и так и эдак пыталась войти в свой дом, но никак не могла преодолеть расстояние между земной твердью и дверями – две доски, когда-то составлявшие ступеньки порога, сгнили, а, может, просто оторвались. Не осилив крутой подъем, Васка пошла в сарай, вернулась с тремя кирпичами в подоле, пристроила кирпичи к дверям и по ним, наконец, пробралась в дом… Григорий Васильевич знал, что Васка – никакая не старуха, ей сорок с небольшим, а бабкой ее в городе зовут потому, что она любит притворяться старой и немощной, всем подробно рассказывает о терзающих ее «неизлечимых» болезнях, происхождение которых врачи определить не могут, «а только берут деньги». Рассердившись, Дамаскин тогда подумал: «Можно, конечно, убедить бабку найти две доски и прибить их четырьмя гвоздями, но если она привыкла залазить в дом по кирпичам, может, не надо ей мешать так жить?»…

Про Васку рассказывать не стал, только выдохнул:

– Отсюда – и жизнь…

За последние десятилетия жизнь в Маринске и в самом деле не только не продвигалась к лучшему, но, вопреки всем законам эволюции, то и дело норовила развернуться в обратную сторону. В прошлом году окончательно пересохла Дубравка. На усадьбах почему-то перестали вызревать арбузы, потом стала высыхать виноградная лоза, а новая вообще не приживалась. Правда, по-прежнему хорошо росли яблони – каждый год они приносили столько плодов, что большую их часть маринчане ни съесть, ни продать на базарах не могли, излишки скармливали свиньям, а что оставалось от свиней, выбрасывали гнить в специально для этого выкопанные ямы.

О яблоках горожане любили поговорить – в основном делились опытом повышения урожайности. Были, конечно, и другие разговоры. Например, у Ивана Короткина, шофера главы администрации, возле дома хорошо росли анисовка, апорт, антоновка и кальвиль, и, как и у соседей, каждой осенью на деревьях плодов созревало больше, чем вырастало листьев. Прошлой осенью жена Зинка, когда они выбрасывали в яму очередной таз подгнившей, отдававшей спиртом антоновки, пожаловалась:

– У меня, Ваня, от наших яблок только изжога. Может, вырубим несколько старых деревьев, посадим, например, сливы? Они и для желудка полезны.

Иван предложение жены отверг, при этом вспомнил соседа Леньку Шибалова, тоже шофера, водителя городского автобуса. Три года назад Ленька у себя в саду выкорчевал четыре старых анисовки (Катерина, жена Леньки, потом два дня в слезах причитала: «Как пахли яблоньки! Как душисто цвели! Пчелки над ними жужжали – аж во всем доме было слышно!» и грубо обзывала Леньку фашистом). На месте поваленных и распиленных на дрова яблонь Ленька весной вскопал грядки, но там, заглушив все едва взошедшие полезные овощи, самосевом выросла только редька зимняя…

Причину странного поведения чернозема, а также чрезмерной увлеченности населения яблоками городские умники объясняли по-разному. Некоторые утверждали, что «поскольку ось планеты уже сдвинулась на три градуса, скоро у нас будет саванна, потом – Сахара»; некоторые источником всех бед в природе и глупостей в обществе считали популярную современную музыку: «В попсе, говорили они, записана программа изменения климата и зомбирования народа; мы уже давно – как заводные куклы». Были в Маринске и те, кто все проблемы объяснял политическими причинами: «Злодеев, утверждали они, надо искать за океаном. Там, чтобы без войн и лишних трат установить мировое господство, изобрели прибор, который при помощи управляемого луча в нужные им стороны крутит наши мозги».

Слушая толки о сдвинувшейся оси Земли, зомбировании при помощи попсы или дистанционном управлении мозгами, горожане улыбались, а иногда сердились.

…Вернулись к воскреснику:

– Когда, Марк, люди своими руками проложат асфальт, выкопают бассейн… Понимаешь, что в них изменится?.. Народ мельчает от безысходности, а возрождается от успеха. Сколько раз приходилось видеть: человек уже совсем отчаялся, одна за другой неудачи сбивают с ног, все валится с рук, жить нет смысла… Где спасение? Спасает успех, даже самый маленький, хотя бы небольшая удача. Удача – тот ключик, которым человек открывает в себе запасы сил… Сегодня же создам комиссию по организации воскресника!

– У нас сорок комиссий. И ни одна не работает.

– А эта будет работать. Потому что… – Григорий Васильевич состроил лукавую гримасу и сделал многозначительную паузу.

Полович вскинул голову:

– Хочешь поручить это дело мне?!

Дамаскин развел руками:

– А кто, если не ты… Я сейчас позвоню Мишакову, попрошу его в понедельник собрать депутатов. Надеюсь, они нас поддержат… Марк…

Марк Семенович минуту сидел молча. Облокотившись на спинку кресла, он несколько раз поддевал пальцами подтяжки и шлепал ими себя по животу. Наконец, надул губу:

– Ну, если законодатели поддержат…

14 июня, конец дня…

Ночью Дамаскину приснился сон.

Медленно поплыли узкие улочки, огороженные колючими акациями; белые домики с замшелой черепицей на крышах; мостовые с редкой травкой меж камнями; старик на тротуаре с мешком семечек под ногами; серая крепость, пушечное ядро в стене у древних ворот…

«Сколько лет ядру?»

Начав считать, Григорий Васильевич… проснулся. Исчез маленький, приморский город, где когда-то (Грише десять лет) семья Дамаскиных целое лето гостила у близких родственников. Днем тут все накалялось на солнце, а когда сгущались сумерки – пахли ночные фиалки…

В один из тех дней отец предложил:

– А давай, Гришка, завтра утром пойдем на междугороднюю автобусную станцию; не глядя на расписание, сядем на первый подвернувшийся автобус, через час выйдем…

И был автобус, набитый шумной публикой, потом они долго шли пешком – мимо соленого озера, виноградника, на кустах которого уже висели грозди темно-фиолетовых ягод; в попутном селе купили большой арбуз и, спрятавшись в тени придорожной рощицы, съели его, – арбуз оказался спелым и утолил жажду; потом несколько километров проехали в кузове машины, которая везла свежую, только что скошенную комбайном пшеницу; к середине дня вышли к морю.

«И о чем только не говорили!.. Отец любил сказать пофасонистее. «Опорой человеку, например, говорил он, служат три кита: материальная достаточность, физическое здоровье и нравственное богатство. Первые два, Гриша, ничем не отличают нас от животных – те тоже стараются быть сытыми и здоровыми. Человеческое начинается (а может, и кончается) с кита третьего…

Отец умер два года назад – через год после внезапной смерти матери.

Откинув одеяло, Дамаскин включил свет. Часы на стене показывали начало третьего.

И вдруг не то опять во сне, не то вспомнилось наяву (мало ли что вдруг вспомнится человеку, проснувшемуся в два часа ночи!): совещание у губернатора; ужин в ресторане, тосты, водка… Глава Луценска Корнешов наклоняется к уху:

– Говорят, Гриша, ты взяток не берешь.

– Не дают, Степа!

Открыл глаза.

«Дурацкая шутка…» И вслед за ресторанным видением уж точно наяву перед глазами – еще одна картинка: клуб, предвыборное собрание, незнакомый мужик – запомнился его старый пиджак с остро торчащими лацканами – приложил руку к сердцу:

– Ты, Григорий Васильевич, только не воруй…

«Вот такой наказ… Когда-то полуграмотный купец, не сдержавший слово или не сумевший вовремя вернуть долг, стрелялся; сейчас в сознании людей воровать стало нормальным, естественным, природой данным человеку свойством… Чиновник, сидящий на вопросе, просто не может не брать взяток! Люди смеются, когда слышат, что есть политики, для которых сверхкорысть – вовсе не в том, чтобы наворовать по возможности…

А в чем лично моя сверхкорысть?

О, тут долго надо рассказывать… Одно могу пообещать мужику в пиджаке с торчащими лацканами: «воровать не буду!»

Сон подкрался внезапно, когда небо на востоке уже светлело.

17 июня…

1