Глава 2

После завтрака Августа хотела проведать смотрителя маяка и взяла Мартина с собой. Они шли вниз по заснеженной улице. Снег хрустел под ногами. Зимнее солнце, поигрывая льдинками, слепило глаза. Город просыпался. Из лавки булочника разносился аромат свежеиспечённого хлеба, витрина щеголяла пряничными нарядами. Аптекарь убирал снег с крыльца, приветливо махал рукой, здороваясь с редкими прохожими. Центральная улица заканчивалась пристанью. В обычное время пристань была полна народу. Лодки прибывали и убывали, сновали носильщики, кричали торговцы, им вторили шумные чайки. Но во время зимних штормов это была самая пустынная часть города. Недалеко от пристани возвышался утёс, ограждающий бухту от ветра, облюбованный огромными птичьими колониями, гнездящимися на отвесных скалах. На его вершине, словно палец каменного великана, стоял старый, маяк. Излюбленное место летних забав местной детворы и пристанище старого Эрни. Мартин любил там, оттуда открывался потрясающий вид на небольшой городок, расположенный на склоне горы. И море с его просторами, украшенными, как праздничный пирог свечками, парусами рыбацких лодок.

К маяку от пристани вели крутые ступеньки, и Августе пришлось несколько раз остановиться и перевести дух, несмотря на желание побыстрее попасть наверх. Мальчик нетерпеливо оглядывался на бабушку, но далеко вперёд не убегал.

– Погоди, Мартин, – задыхаясь, крикнула бабуля. – Погоди. Давай передохнем.

Мартин повернулся и нехотя начал спускаться. Они остановились около одной из лавочек, спрятанных от ветра за выступом скалы. Лавочки стояли как раз для такого случая, потому что мало кто мог подняться на маяк без передышки.

– Знаешь, – сказала бабуля, усаживаясь. – Мореходы рассказывают, что этот маяк зажгло само солнце.

– Как это?– удивился Мартин.

Бабушка улыбнулась:

– Давно это было. Попал как-то отважный рыбак в шторм, и унесло его бушующее море далеко от берега. Не мог он найти дорогу домой и совсем отчаялся. Несколько дней бросали волны его лодку из стороны в сторону. Кончились еда и вода. Вдруг видит, парит в вышине огромный белый альбатрос. Позвал человек птицу:

– Могучая птица альбатрос, ты с одним взмахом крыла пролетаешь столько, сколько мне идти целый день. Сделай милость, лети к моим родным берегам и скажи моей жене, что меня штормом унесло в открытое море и не найти мне дорогу назад. Простись с ней за меня.

Пожалел альбатрос рыбака, развернулся и ринулся к берегу. На берегу он увидел прекрасную печальную женщину, она стояла у кромки воды, осыпаемая брызгами.

Позвала его женщина:

– Могучая птица альбатрос, ты с одним взмахом крыла пролетаешь столько, сколько мне идти целый день. Не встречал ли ты лодку в бушующем море.       Спустился альбатрос и сел перед ней на качающиеся волны:

– Видел я в море рыбака, его штормом отнесло далеко от берега, и он не может найти дорогу назад. Он просил меня проститься с его женой.

– Это мой муж! Он ещё жив! – обрадовалась женщина. – Сделай милость, могучая, мудрая птица, возьми мой платок и горсть родной земли, отнеси мужу. Они помогут ему найти дорогу домой.

Согласился альбатрос, взмахнул белоснежными крыльями и полетел в открытое море. Долетел до дрейфующей на волнах лодки. Обрадовался рыбак, взял платок жены, поцеловал и тут же почувствовал, как земля потянула его к родным берегу. Потому моряки всегда берут с собой горсть родной земли.

– А при чем тут солнце?

– Куда торопишься, сейчас расскажу. Слушай. Альбатрос быстро достиг берега, где ждала мужа рыбачка.

– Он возвращается, – прокричала птица с высоты. – Судя по ветру, будет после захода солнца.

Опечалилась женщина:

– Как в темноте ему найти родной берег, как не разбиться о коварные скалы, как не сесть на мель? Сделай милость, могучий альбатрос, догони Отца Солнце, попроси продлить день, пока мой муж не вернётся на родной берег.

Взмахнул крыльями могучий альбатрос и помчался вслед за солнцем. Он летел быстрее ветра, но не успел. Светило едва виднелось над горизонтом. Тогда он ухватился за последний волосок, видневшийся над морем, но не смог вернуть Отца Солнца. Наступила темнота, только в клюве могучей птицы золотом сиял вырванный волос. Делать нечего, вернулся альбатрос к рыбачке:

– Я летел через все небо за Отцом Солнцем, мчался быстрее ветра, но не успел его остановить. Я ухватился за единственный оставшийся волосок, потянул, и случайно вырвал его из головы Отца Солнца. Прости меня, прекрасная рыбачка, но мне не удалось выполнить твою просьбу.

– Покажи мне этот волос, – попросила женщина.

Все побережье озарилось солнечным светом.

– Ой, спасибо, могучий альбатрос. Ты спас нас! Тебе не удалось остановить Отца Солнце, но ты принёс свет в тёмную ночь. Взяла она золотой волос, да положила в хрустальный кувшин, и поставила на самую высокую скалу. Осветилось море на много миль, и рыбак, обогнул отмели, коварные скалы и вернулся домой. Так и повелось с тех пор. Люди стали ставить маяки и зажигать их, наполняя сердца моряков надеждой на возвращение. А у солнца отныне на макушке маленькая проплешина. Иногда, когда оно садится в море, эта проплешина видна, и вместо прощального золотого луча мореходы видят зелёный.

– Солнце – это звезда, у него нет волос, нам в школе учитель говорил, а Земля круглая и вращается вокруг.

– И пусть крутится, мне-то что, – резко ответила бабушка.

– А как же наука, она же все объясняет?..

– Не говори ерунды, – оборвала его бабушка. – Наука не может ответить на вопрос, что такое душа. Наука все знает о теле, но ничего не знает о душе. Сказка и есть душа. Пусть наука изучает тела, а сказки раскрывают душу. Сказки учат, что у всех есть душа. К примеру, лежит на дороге камень. Лежит и лежит себе. И что? И ничего. А если представить, что этот камень положил великий небесный зодчий, который строит величественный чертог? И этот валун станет завершающим его великое творение. Значит, камень лежит и ждёт, когда придёт его время. Он лежит не просто так, а его нахождение здесь и сейчас имеет смысл. А без сказки он был бы просто безобразным валуном, который топчут ногами. Я хочу, чтобы ты это понял и не говорил больше попусту.

– Прости, бабуля, я не хотел тебя обидеть.

– Ничего. Хорошо, что ты спрашиваешь и сомневаешься. Хуже, если бы ты был жутким занудным всезнайкой, как большинство пустоголовых людей. Спрашивай, сомневайся, спорь, ищи и найдёшь ответы на свои вопросы.

– Но ты все равно ответишь мне на них.

– Все ответы никто знать не может, Я тоже была молодой и постоянно спорила со своим дедом, а он, в свою очередь, со своим. И так с начала времён. Молодые всегда сомневаются, а старики думают, что на все вопросы уже могут ответить. Но это не так. В своё время я тоже изводила всех вопросами, так что твои мне не в новинку, сама их по сто раз задавала и получала ответы, Я так считаю, что когда в мире закончится последнее детское «почему?», то настанет конец света, ибо ему незачем тогда существовать.

– А почему?

– Не дразнись! – улыбнулась бабушка. – Ладно, пойдём потихоньку, а то я что-то стала замерзать. Надеюсь, у этой копчёной камбалы Эрни найдётся что-нибудь покрепче горячего шоколада.

Ветер, словно выждав момент, когда путники покажутся из-за скалы, набросился, сбивая их с ног, и с двойным усердием стал кусать за щеки. Пригнувшись под порывами ветра, они добрались до двери и, не постучав, нырнули в неё, спасаясь от шквала.

В комнате царило запустение. Солнечные лучи, заглядывая в окно, тихо покачивали оседавшую на них пыль. Было холодно и пустынно.

–Эрни! – позвала Августа. – Эрнест, ты здесь?

– Да тут я! Кого это нелёгкая принесла? – донёсся ворчливый голос Старого Эрни. Он, покачиваясь, вышел из кухни. Мартин даже сразу и не узнал его. Обычно Эрни встречал гостей с улыбкой, предлагал чай или горячий шоколад и на каждое слово отвечал невероятно интересной и забавной историей. Сейчас же Эрни больше походил на тень самого себя. Лицо осунулось, глаза впали, одежда помята и заляпана чем-то бурым, борода торчит в разные стороны. А главное – не было той смешинки, которая обычно пряталась у него на лице. Эрни дрожащей рукой заслонил глаза от солнечных лучей и посмотрел на вошедших:

– Это ты, Августа. А я-то подумал, кого это в такую рань принесло.

– Во-первых, здравствуй, Эрни! – строго проговорила Августа. – А во-вторых, скажи, пожалуйста, что это мы сегодня такие ершистые, неприбранные и злые?

– А надоело всем улыбаться. Всем что-то от меня надо. А мне, может, надоело все. Пятьдесят лет одно и то же. Что, я не человек, что ли? Могу я хоть раз сделать так, как мне хочется, а не как вам всем надо?

– Что случилось, Эрни? – с тревогой спросила бабуля. – На тебе лица нет.

– С чего ты взяла, что у меня что-то случилось?

– Да посмотрела на тебя и поняла все. И ночь сегодня была нехорошая. Плохое предчувствие. Холодом как-то потянуло. Зло было рядом. Вот и решили с Мартином тебя с утреца проведать.

– Спасибо за заботу. Наше вам с клешней, держите в обе руки! – пробурчал Эрни. – И Мартин здесь? Как дела, малыш?

– Спасибо, хорошо, – ответил Мартин.

– Что в дверях топчетесь, заходите, коль пришли, – проворчал Эрни, – пошли на кухню, сообразим что-нибудь горяченькое.

Они вошли в кухню. Там царил страшный кавардак. Горы грязной посуды соревновались в высоте, скатерть была покрыта разноцветными пятнами, вся в подпалинах, закапанная воском. Огонь в камине давно погас, из дымохода ощутимо тянуло холодом. Августа села на одиноко стоявший у окна стул. Огляделась:

– Что-то совсем не узнаю я тебя, Эрни!

Старик что-то искал в недрах буфета. Когда он разогнулся, в его узловатых руках покачивалась пузатая бутылка зелёного стекла. Таким же неуверенным шагом он дошёл до шкафа, вытащил пару стаканов, оценивающе посмотрел сквозь них и, поставил на стол, плеснув в них по приличной порции тёмного напитка из бутылки. Один он протянул Августе, та помедлив, брезгливо повертела его в руках.

– Твоё здоровье, Августа, – произнёс он и залпом осушил стакан.

– И твоё, Эрни, – ответила она, немного пригубив. – Теперь рассказывай, что такого стряслось, если ты сам на себя не похож.

– Не люблю я жаловаться. Видимо, не с той ноги встал. Как проснулся ночью, выглянул в окно, и так эта серость надоела! Маяк этот проклятущий. Сижу тут, как краб в панцире, как килька в банке, только в окошко поглядываю да лампы и зеркала чищу, чтоб маяк ярче горел. А кому это надо? Мне? Да ничего мне не надо. Рыбаки вон неделями в море не выходят, шторма пережидают. И какого ляда мне напрягаться?

– А с чего это ты посреди ночи проснулся? – со всей серьёзностью спросила Августа.

– Да сам не знаю. Защемило что-то в груди, как доской по голове огрело, и главное – мысль паршивая в голове свербит: а зачем все это надо? Так и просидел почти всю ночь, обдумывал. Поднялся на маяк, смотрю – тускло горит. Вроде горит, а мглу не рассеивает. Я его чистил, чистил, лампы мыл, зеркала протирал, ничего не помогло. Под утро замёрз, плюнул на это дело, спустился на кухню, откупорил бутылку. А тут и вы нарисовались.