– Я слыхивал, тут у вас колдунья, вродь, имеется и может заговаривать лошадей. Слушаются они её, говорят, беспрекословно – что скажет им, то и делают. Может и моего конягу надоумит, чтоб на скачках прибёг первым? Усмехнувшись и посмотрев искоса на Катерину, Сергей прошёл дальше в сторону парней, собирающихся на скачки. Вдогонку ему понеслись всякие шутки-прибаутки с подковырками и без. Катя заметила, как многие молодки с завистью посмотрели в её сторону. Сергей в тех скачках не был первым, но в Катином сердце с того времени он таковым стал навсегда. Впоследствии они часто вспоминали тот момент и Сергей, смеясь, выговаривал Катерине за её отказ заколдовать лошадь, чтоб стать на тех скачках первым. Потом весело добавлял, что вместо коня она околдовала его самого.

– Какая из меня колдунья?! – тоже со смехом возражала ему Катя. – Просто любая домашняя животина – хоть лошадь, хоть курица, чувствует ласку и добро. Я с ними со всеми стараюсь говорить «по душам», а души, наверное, и у них есть, только они немые и ответить словами нам не могут.

Сергей всегда удивлялся глубокому смыслу слов жены, а также счастливой судьбе, что свела их вместе. А, ведь, совсем недавно их судьба могла сложиться совсем иначе.

5.

Праздник в Шумиловке закончился и снова потянулись однообразные тяжёлые будни. Ежедневные крестьянские хлопоты от зари до темна изматывали и тело, и душу так, что в сознании людей не оставалось места ничему иному, как только мыслям об отдыхе и хлебе. Катерина, несмотря на свой юный возраст, работала наравне со взрослыми бабами, а если требовалось, выполняла и мужскую работу. За всеми этими нескончаемыми делами она почти совсем не вспоминала о том разговоре с Сергеем. Жили они на разных концах села, отчего встречаться им случалось крайне редко, да и то чаще всего мельком. Редкие встречи не способствуют укреплению чувств, да она и сомневалась, что то шутливое короткое общение с ней Сергея имело какое-то особое значение для него, оставило в его душе хоть маленькое доброе воспоминание о ней. Редкие мысли о Сергее приходили Кате по вечерам, когда она ложилась спать, в короткие мгновения, пока дневная усталость окончательно её не поглощала в глубокий сон. Летом, после ужина, семья Поварят делилась на две половины: глава семьи с матерью и младшие дети укладывались спать в доме, а старшие – отправлялись на ночлег в сенную ригу и коротали там ночи, весной на остатках прошлогодней соломы, а после первого покоса, на свежем душистом сене. Катя любила спать летом на сеновале. Её завораживало в ночи шуршание и дурманящий запах высохшей травы. Вот и теперь, лёжа на сене, она слушала стрёкот сверчков и наслаждалась медвяным запахом трав. Деревня ещё не спала. Слышался во дворах храп лошадей, блеяние ягнят, отдалённый говор людей. Дальний разговор мужиков и трель сверчков начинали убаюкивать Катерину. Вот уже она перестала успевать за своими мыслями и они понесли её в какую-то приятную сказочную даль. Но, вдруг, сознание Кати чётко уловило в приблизившемся разговоре вперемежку с негромким смехом парней, знакомые нотки голоса Сергея. Сон у Кати сразу улетучился. Поворовы жили недалеко от обрывистого берега речки Панды. Сюда, под обрыв, где был глубокий омут, частенько приходили по вечерам парни купаться. Наверное, и сейчас они направились туда – под обрыв, по пути рассказывая друг другу о чём-то смешном. Катя изо всех сил напрягала слух, чтобы понять о чём шёл разговор, однако, разобрать толком ничего не сумела. А как ей хотелось узнать – о чём говорит с парнями её Сергей и почему это вызывает у них смех? Может, рассказывают они о девчонках? А вдруг о ней тоже!? Неожиданно Катерине взбрело в голову – пойти сейчас на обрыв и тайком в сумерках подслушать сплетни ребят. От такой мысли она вдруг покраснела, потому что ясно себе представила, что могла там не только услышать, но и, возможно, увидеть при свете костра, без которого не обходилось ни одно ночное купание парней. Её с раннего детства бабушка Лиза брала по воскресеньям на утреннюю службу в церковь. Храм, куда они ходили, находился в селе Трескино в пяти верстах от дома. Катерине не хотелось просыпаться рано утром на службу, но её занимали бабушкины рассказы по пути их в церковь. Эти беседы бабы Лизы оставили в её сознании глубокий благодарный след и потихоньку вели её к православной вере. Пока она себя не чувствовала глубоко верующим человеком, т.к. не все каноны церкви удавалось ей соблюсти как требовалось. Вот и сейчас, лёжа на сеновале, вдруг у неё появились такие греховные мысли, а ведь начался Петров пост. От этого Катерине стало не по себе. Но постепенно она успокоилась и незаметно погрузилась в свои приятные девичьи сны.

О ночном разговоре Сергея с друзьями Катерина узнала на следующий день от своих сестёр, когда они ворошили высохшую траву в прокосах. Две её старшие сестры – Агафья и Дарья, были по возрасту «девки накануне выданья». Отец уже не запрещал им в воскресные и праздничные дни посещать молодёжные вечера-посиделки, где парни и девчата за разговорами с семечками и песнями под балалайку или гармонь, могли узнавать друг друга поближе, а если повезёт находить себе суженную или спутника жизни. Вчера как раз Ганя, так звали они Агафью, и Дарья побывали на очередных таких посиделках. Теперь, за сгребанием сена, они делились с Катей вчерашними ночными новостями. Вначале сёстры рассказывали о том, кто во что был одет и о вновь услышанных смешных частушках. Катя слушала, но в разговор не вступала, видимо, рассказы сестёр её не очень занимали. Когда же Дарья начала расспрашивать сестру о Прохоре, с которым Агафья встречалась и в ближайшую осень ждала от него сватов, Катерина замедлила работу граблями и впервые проявила явное любопытство к разговору, т.к. давно знала, что Прохор и Сергей крепко дружат с самого детства. Ганя узнала от Прошки, что Сергея вот уже как с месяц зовёт к себе работать барыня Кутукова, по прозвищу Кукла. Помещик Кутуков, муж Куклы, не так давно умер от старых ран, полученных ещё во время русско-турецкой войны, оставив ей в наследство неплохое поместье и двух дочерей-двойняшек четырнадцати лет. Барыня была миловидной женщиной лет сорока-пяти, любила хорошо поесть и нарядиться, отчего походила на какую-то заграничную куклу, почему и получила у местных жителей своё прозвище. Сергея она определила быть помощником управляющего Игнатия, поскольку тот был уже не молод и потерял былую сноровку. Сергей поделился с Прохором, что хотя он и окончил церковно-приходскую школу, умел читать и писать, всё же ему невдомёк, почему барыня позвала именно его в помощники? Ещё поведал он Прошке, что с первых дней барыня обходится с ним чрезвычайно любезно. Прохор, выслушав недоумённый рассказ Сергея, пошутил над своим другом:

– Барыня – бабонька ещё сама «груша-ягода» хоть куда! Глаз Кукла на тебя положила, поскольку мужик ты, Серёга, на деревне заметный, одного росту целый сажень.

После таких слов оба весело и дружно расхохотались. А Катерине от услышанного было не до смеха. Женская интуиция ей подсказывала, что в этой шутке есть большая доля правды. От дурных мыслей Катю отвлекли сёстры, напевавшие вчера услышанные задиристые частушки:

Вы ребята – удальцы,

Хоть чубища, хоть усы.

Ну, я ж девка – лепота,

Что мордища, что бока!

6.

Когда Александра с Клавкой подошли к своему дому, на улице разыгралась позёмка и повалил крупными хлопьями снег. Мохнатые снежинки, величиной с гривенник, косо падали на землю и тут же уносились ветром. Клавка пыталась их поймать, бегая из стороны в сторону от дорожки. Противный северный ветер редко позволял ей удовлетворить любопытство и как следует рассмотреть красивые сверкающие снежинки. От такой занятной беготни Клавкины щёки заалели ещё сильнее, превратив её милое личико в ярко-красный помидор, особенно заметный на занесённой белым снегом дороге. Разыгравшаяся недавно метель ещё не успела занести следы, видневшиеся во дворе дома. Сашка заметила их и поняла, что в дом кто-то пришёл не свой и даже не деревенский, т. к. оставленные кем-то отпечатки не походили на следы от валенок или лаптей. Ей даже и в голову не пришло, что этот «не свой» как раз что ни на есть – самый близкий и родной ей человек. Обмахнув веником снег с валенок, Сашка вошла в полумрак сеней. Как только затих скрип затворённой двери, она услышала радостный крик Клавки, прошмыгнувшей в дом чуть раньше матери. Сердце у Александры радостно забилось в предчувствии чего-то особенного, а в голове у неё пронеслось: «– Что же так могло развеселить дочь? Неужто близкий и родной ей человек? Может это Иван?». Сашка перекрестилась, прося Господа сбыться её предположению, и дёрнула дверную скобу в хату. Её обдало лёгким запахом махорки и самогона. Иван стоял посреди передней комнаты спиной к входной двери, держа Клавку на руках и что-то у неё шутя выспрашивал, а она весело ему отвечала. Говорили они шумно и увлечённо, отчего не услышали вошедшей с улицы Александры.