– Может быть, может быть. Но самое главное я сказал. Что ж, по коням!

– По кентаврам.

– Да, каждому своё. Ах, как улыбка красит даже красивую даму!

– Опять вы шутите. До свиданья.

– Будь умницей.

«Ах так!» – решила Лаева и побежала в библиотеку. Там она нашла труды Лавникова, по ним – названия издательств, по издательствам прикинула возможное учреждение, села за телефон, и вскоре таинственный герой проявился преподавателем одного из вузов. Остальное можно было легко узнать на его кафедре. Вскоре у Лавникова случился забавный разговор с секретаршей кафедры Галиной Сергеевной.

– Максим Андреевич, нашла вас аспирантка?

– У меня нет аспиранток.

– То есть она ещё только поступать хочет, вас искала.

– Искала, так найдет. Только я никого не планирую брать.

– Её возьмёте. Она сплошное очарование.

– Мы принимаем не за очарование.

– Какая она умница, вы бы только видели. И как обаятельна в общении и мила. А глазищи синие-синие, ласковые. А фигура! Вы знаете, я не люблю женщин, а в неё влюбилась с первого взгляда. Я бы сказала «богиня», если бы в Бога верила. Шеф увидел, поздоровался, а потом спрашивал: «Что за девушка?»

– Пусть шеф и принимает.

– Нет, она только к вам хочет. Книги ваши читала, о вас расспрашивала, боится вас очень.

– Правильно сделали, что напугали.

– Я сказала, что вы – наша гордость и мой идеал и что она сделала блестящий выбор.

– Галина Сергеевна, вы путаете Божий дар с яичницей. Постороннему человеку чепухи наговорили.

– Моя чепуха в сто раз правильнее ваших планов. Такой девушке невозможно отказать, вы и сами поймёте. Я ей и телефончики ваши всунула. Вы уж её не обижайте.

– Да не нужны мне аспиранты.

– Так для меня возьмите.

– И вы будете её консультировать.

– Консультировать будете вы, а она – для меня. Ну что вам стоит!

– Ну, если вам так надо…

– Надо! И всем вам надо. Потому что так мало хороших людей на свете, и красоты, и нежности мало.

– Да с чего вы взяли, что она хорошая, а не притворщица какая-нибудь? Откуда она, как зовут?

– Не знаю. Но не принимайте меня за дурочку. Я знаю, что говорю.

Однако девушка больше не появлялась. Оробела, решила Галина Сергеевна и всё сокрушалась по поводу того, что не догадалась взять её телефон. Не раз потом она вспоминала необычную гостью:

– Какие у неё волосы! Золотистые, сияющие, волнами, волнами рассыпаются на плечи. А кожа нежная, прозрачная. И родинка около правого уха, как у овчарки. А речь её, знаете какая? Завораживающая. Журчит – и вы таете. И походка как у нимфы на картине Боттичелли, невесомая, порхающая.

Заметив как-то родинку около правого уха Ламоры Матвеевны, Лавников подумал: «Как у овчарки» – и сразу вспомнил восторги Галины Сергеевны. Ему вдруг показалось, что существует явная связь между таинственной аспиранткой и Ламорой Матвеевной. Чем больше он об этом думал, тем крепче становилась эта связь, хотя понимал, что не могла Ламора Матвеевна проситься в аспирантки и проявлять к нему повышенного интереса. Однажды он спросил, не была ли она в Кибернетическом институте. Она оживилась, но ответила неопределенно:

– Не помню. Может быть, и была. Я во многих местах бываю. А почему вы об этом спросили?

– Кажется, я вас там видел.

– Нет, видеть вы меня не могли, – категорично возразила она.

– Почему вы так уверены?

Она как будто растерялась, и он заметил это, но нашлась:

– Потому что вы, как вежливый человек, непременно уделили бы мне чуточку внимания. Да я бы и сама вас высмотрела.

На другой день Лавников молча показал Галине Сергеевне вырванную из стенгазеты фотографию работников отдела с участием Лаевой.

– Где вы её нашли? – обрадовалась она.

– Расскажите мне подробнее, о чём вы говорили, – перебил её Лавников и с интересом выслушал всё, что не хотел слушать раньше. А потом при случае спросил Лаеву:

– Вы часто говорите неправду?

– Не поняла.

– Зачем вам понадобился маскарад на моей кафедре?

– Я непременно должна отвечать?

– Мне ваш визит может очень дорого стоить.

– Он был в ваших интересах и интересах темы и, по-моему, успешным. Если я ошибаюсь, то готова исправиться, если сумею. Говорите как.

– Нет, всё в порядке. Но могло быть плохо.

– Вы меня всегда недооцениваете.

– Извините. Но остается какая-то тайна, она меня беспокоит.

– Забудьте. Визит и его форма были вынужденными, с целью предотвратить беду. Собирались ехать ваши инженеры. Я случайно узнала и взяла всё на себя. Теперь там никто не узнает о вашей новой несанкционированной работе. Не понимаю, как вы об этом узнали.

– Вы не понимаете. А меня секретарша извела. Требует принять вас в аспирантуру. Влюбилась, видите ли, с первого взгляда, родинка около вашего уха понравилась. Что я с этой чепухой делать буду?

Лаева весело рассмеялась.

– Смеётесь. А неплохо было бы объясниться с ней.

– Зачем? Вы её идеал, кумир, гордость и многое другое. Сами управитесь.

В этом Лавников уловил оттенок женственного кокетства и поспешил распрощаться:

– Спасибо за службу.

– Родина оценит.

– Ни больше, ни меньше?

– Угу, – и она упорхнула своей боттичеллевской походкой. Он же подумал: «Странная девушка, наивная, зачем-то печётся о других, красивая, легко располагающая к себе. Но об этом мне думать ни к чему».

Лаева, со своей стороны, нашла его также странным: формалист, ни разу не улыбнулся, не сказал доброго слова. «И как он меня вычислил? Всё было продумано и выверено, нет никаких улик, нигде он меня не видел, нигде я не представлялась. Кумир, идеал! Как можно бросаться такими словами! Не дурак, конечно. Но ведь машина бездушная, милиционер в стакане. Я, правда, мало его знаю, и с какой стати ему со мной любезничать. Галине Сергеевне, возможно, он кажется не таким. Но всё равно не спрячешься: так замкнуться, отгородиться от людей, лишить себя их тепла, превратиться в льдышку – зачем?»

Оберегала же она Лавникова от грозивших ему неприятностей, конечно, не без помощи начальника отдела, любившего посещения своей помощницы и воспринимавшего их как дуновение освежающего ветерка, как эликсир жизни.

– Присаживайся, Ламорушка.

– Я вот с чем пришла к вам, Селен Васильевич. Если будут спрашивать, работает ли у нас Лавников, говорите «нет».

– Он серьёзно смотрел на неё открытым изучающим и размышляющим взглядом. А у неё, как обычно в таких случаях, вертелось в голове одно и то же: «Возражений не будет, шуток тоже. Пусть даже не отвечает. Я же вижу: сейчас я поднялась ещё на одну ступеньку к его уровню. Возможно, будет комплимент». Она подождала ещё немного и сказала:

– Ну, я пошла.

– Надеюсь, ты не осчастливишь подобной просьбой женщин бухгалтерии или канцелярии?

Она усмехнулась, словно отрезала: «Жалок педагог, уличающий своих учеников в глупости». Он вздохнул: «Служба».

Но, оказавшись в коридоре, Ламора Матвеевна хлопнула себя по лбу и понеслась в бухгалтерию. Конечно, глупая, корила она себя, до сих пор не догадаться проверить документы, а не сочинять версии. Она перерыла расчётные ведомости сотрудников отдела и, не найдя то, что не хотела найти, заспешила в канцелярию изучать приказы за последние месяцы, а потом снова к начальнику отдела.

– Селен Васильевич, надеюсь, вы догадались, что я просила вас говорить только правду?

– Стар и недогадлив! Ай-ай-ай! Ну и начальник. Одно утешение: вдруг ещё кто-нибудь не догадается.

– И другие догадаются.

– Значит, совсем пропал человек. Но верить ли даме?

– Я проверила: они просто, кроме правды, ничего не знают, в отличие от нас да ещё нескольких человек.

– Разве не одного? – он смотрел насторожённо. – Ещё трое неспокойны. У них знакомый оказался на засекреченной территории. Я его нейтрализовала, да ведь чужая душа потёмки.

– А как ты думаешь, Ламорушка, справится Соловей-разбойник с тремя богатырями или нет?

– Ну, если при поддержке дамы…

– Отлично! Ламорушка, я, признаюсь, что-то утаил от тебя?

– Что вы, вам показалось.

– Мне отмщенье, и аз воздам? Ах ты плутовка!

– Ну, если хотите, только один вопросик. Как у нас с овсом: хорош ли, достаточно?

– Какой кошмар! С кем я работаю! Какое невежество! Не знать азбучных истин. И кому! Воспитателю, вождю и учителю всех народов отдела! Сейчас и поквитаемся. Милая первоклашка, доверяю тебе великую тайну всех цивилизаций: каков наездник, таков и овёс. Ибо, накинув лассо, вместе с правом приобретаешь святую обязанность заботиться о пленённом. А ты спрашиваешь меня! Детский сад, а не научное учреждение.

Ламора Матвеевна смеялась.

– А лассо-то кидали вы, Селен Васильевич, – сказала она и вышла из кабинета.

Вступив на поле битвы с богатырями, Соловей-разбойник опешил: все три богатыря стояли на голове, упираясь руками в пол и ногами в стену.

– Почёт ударникам социалистического труда! – сказал он.

– Здрасте, – кое-как промычали они и продолжали свой моцион.

Потоптавшись между ними и обойдя стойку макета, он предложил:

– Вам не кажется, что на ногах стоять сподручнее?

– Нет, – отвечали они, переворачиваясь на ноги.

– Разве что перед старшим, – добавил Скрипач.

– Рад, что вежливость вам не чужда, что не воспринимаете меня в качестве пугала. Но служба обязывает меня к любопытству.

– А мы, Селен Васильевич, не нарушаем. Нам рекомендовано пять минут в час делать разминку. Из графика не выходим, и эффект потрясающий – Удобный даже курить бросил.

– Не понимаю, какая тут связь.

– Как же, дым не из тех мест вылезает.

– А ты не бросил?

– Нет, у меня мышцы крепче.

– Врёт он. Шлюх своих боится растерять: они же все курят, – отомстил Удобный.

– Подруги, Юрий Валентинович. Экий ты грубиян!

– Весело живёте, – заметил начальник отдела, – но несовершенно: головой по грязному полу, ботинками по стене. Фу!

– Эх, нам бы мат сюда, Селен Васильевич.

– Очень может быть. Но это не мой стиль. Так вот что, новаторы. Мне давно в кабинет ковёр навязывают, а я маловато знаю о вашей работе. Как бы не промазать.

– Вы шутите. Неужели ковёр дадите? А как же вы?

– Ковёр должен быть там, где он нужнее. Давайте-ка это и выясним. Приглашаю к себе.

– Нет, Селен Васильевич, не сейчас. Если позволите, после восемнадцати.

– Почему так?

– Мы на службе. А это дело наполовину частное.

– Чудеса! Начальник вызывает, а ему условия ставят.

– Согласитесь, Селен Васильевич, так лучше.

– Что ж, будь по-вашему.

«Яйца курицу учат, – удивлялся он. – То и дело эта молодёжь преподносит сюрпризы».

Не забыл он о полученном уроке и к концу рабочего дня:

– Располагайтесь, новаторы, поудобнее. А где же третий?

– Сына из садика забирает.

– Ну ладно. Признаюсь, вы меня удивили. Со всеми совещаетесь после работы или только со мной?

– Со всеми.

– Это опять рекомендация или сами додумались?

– Придумал, конечно, завлаб и отшил всех праздношатающихся. А через пару дней мы признали его правду и теперь сами с усами.

– И меня, значит, отшили?

– Не цепляйтесь, Селен Васильевич, вы же нас понимаете. Дело принципа: правила либо выполняют, либо только треплются.

– Отрадно. И грустно, что не мной придумано. Извне о ваших делах я кое-что знаю, а изнутри – почти ничего. Вскоре нам предстоит решать судьбу вашей лаборатории: ликвидировать её или, наоборот, укрепить, как быть со штатом, менять ли завлаба. Ваши взаимоотношения и интересы нам небезразличны. И я надеюсь, мы не унизимся до фискальства и лицемерия. Мне нужна помощь коллег. Устраивает вас такой уровень диалога?

– Да.

– Отлично! Хотелось бы услышать, в каком состоянии макет, как идёт работа, закончится ли в срок. Кто начнет?

– Фаназоров, он у нас командор.

– Разве вам Максим Андреевич не докладывал?

– Делаем всё возможное, говорит, и всё.

– Значит, мы ничего добавить не сможем.

– Засекречено, что ли?

– Нет, просто некорректно, – добавил Скрипач.

– Прекрасно! Но вы сами-то верите в успех?

– Верим.

– На чём же основана ваша вера?

– На нём.

– Может быть, помощь требуется?

– Да вы не беспокойтесь, Селен Васильевич, он вам сам всё скажет. Вы ведь и так всё для нас делаете в первую очередь, мы же видим. А людьми не поможешь: их же обучать нужно, то есть отвлекаться.

– Молчите, партизаны. Похвально. Но кто мою веру укрепит?

– Вы верьте.

– Легко сказать. Вы хоть не сбежите с работы раньше времени?

– Мы – нет, про Лавникова не знаем.

– А что, может?