В озерах глаз твоих давно
Русалки горя моего.
Поют мне песни и зовут,
Как будто счастье продают.
 
 
– Купи, купи за право быть,
С любой и счастье получить,
От щедрого царя глубин,
Где царствует порок один.
 
 
Разгул не сватанной любви,
Её любили моряки.
Отдай нам страсть, ты по одной,
Мы пустим в храм тебя морской.
 
 
Расстелем простыни любви,
Ты нам себя всем подари.
Ну, разве хуже мы ее,
Кого ты ищешь так давно.
 
 
У ней всё то же, что у нас,
Ну, хоть попробуй один раз.
Нашу любовь и наше тело,
Чтоб мука страсти не кипела.
 
 
Ну, посмотри на наши груди,
На наши глазки, губы, руки.
И сок любви в грудях кипит.
И на сосках росой лежит.
 
 
Испей, любимым быть велит.
И страсть любви боготворит.
Ну чем не ангелы любви,
И даже есть в паху усы.
 
 
– Свинцом залейте уши мне
Иль утопите страсть на дне.
Молю богов, клялся красе,
Что буду жить с одной везде.
 
 
Зачем, русалки, вам пред мной,
Скрывать богиню под водой?
– Мы отдадим её тебе,
Положим в ложе при луне,
Свечу подержим, и споем,
И даже ноги разведем.
 
 
А если страсти будет мало,
Мы ей потрем любви начало.
Ты от рожденья своего
Такой не знал ни у кого.
 
 
Будет прыгать, и смеяться,
И твоим телом наслаждаться.
Ну что, подписывай контракт,
И мы с тобой идем в кабак,
 
 
Потом завалимся в постель,
Раскрутим страсти карусель.
А коль не так, то нам наскучишь.
И право с нею быть получишь,
 
 
Легко отрубим тебе то,
Что для дам не все равно.
– Нет, я согласье не даю.
Любви такой я не хочу.
 
 
Тогда помучайся немного,
Мы с тебя сделаем святого.
Вот тебе бокальчик с дыркой,
С дамой в страсти очень пылкой.
 
 
Из бокала не напьёшься,
С дамою не развлечешься.
В ней нет того, что есть в бокале
И все прелести в обмане.
– О не пугайте, мне смешно,
Я покажу сейчас кино.
И верность докажу свою,
И соблазн кары вам собью.
 
 
Вмиг спустил с себя штаны
И порубил на пятаки,
Что в них скрывают мужики.
 
 
– И сам не гам, и нам не дам. —
Русалки бросились к ногам.
– Кому ж ты нужен вот такой?
Будут смеяться над тобой.
 
 
Какой же глупый, хоть седой,
Ну что поделать, черт с тобой.
Мы отдаем твою любовь,
И ты не кашляй, будь здоров.
 
 
Люби её, хоть так, хоть эдак,
Дурак, наверно, был твой предок.
Без этого с тобой она
Другого будет ждать всегда.
 
 
Ну, вот она сама идет,
В постель ложится, счастья ждёт.
А я шепчу ей: «Не могу».
Она: «Не бойся, помогу».
 
 
Коль даже женщины друг другу
Приносят радости по кругу,
То вам, мужчинам, горевать
Нельзя, надо уметь ласкать.
 
 
Она ко мне прижала грудь,
Нагнула голову и чуть
Коснулась воспаленных губ,
И рухнул весь русалкин суд.
 
 
Вином с бокала грудь залила,
Его меж ними пить просила.
Потом его испил с пупка
И меж ногами у лобка.
 
 
Святое грешное вино,
Лакал уже меж ног её.
Увидев то, как муж ласкает
И дама в счастье замирает,
 
 
Они от зависти своей
Решились к каре посильней.
– О, ты, проклятие над нами,
Ты даешь счастья чудесами.
 
 
Тебе, однако, есть глазами,
Достаточно для наслажденья с нами.
Но мы лишим тебя и глаз
За то, что ты отвергнул нас.
 
 
И оскорбленная душа,
С карой низвергли небеса.
– Мы так мечтали и желали,
Чтоб ты испил и страсти наши,
 
 
Но отказался от русалок,
Вот и проклятье лишь в подарок.
– Я не делю страсть на других,
Кого не суждено любить.
 
 
И остаюсь во снах своих
С любовью для сердечных лиц.
Месть, мной не избранных душой.
Не изменит судьбы моей.
 
 
– Ты ошибаешься, глупец,
Получишь кару как венец.
И яркая краса девиц
Померкнет в слепоте десниц.
 
 
Ведь красота глазам слепца
Будет совсем уж не нужна.
Уродство тела на обзор
Кары исполнит приговор.
 
 
Пусть лишь уродина, старуха
Тебе составит радость духа.
Ты не увидишь прелесть тела,
И до него не будет дела.
 
 
Ни пальцев, губ, ни языка
Мы не оставим для тебя.
Чтоб нечем было тело знать,
Его забудешь ты искать.
 
 
Нужна ли будет страсть слепая?
Пусть будет даже золотая.
Души порой благотворенье
Тебя утешит на мгновенье.
 
 
Как евнух зренья и урод,
Ты не продолжишь уже род.
На ощупь ждать будешь любви
И не получишь ласк, не жди.
 
 
Так кара женского суда
Ни зги надела на глаза.
Обрезав губы ласк, язык
И пальцы, в сон ворвался крик.
 
 
Проснулся весь в поту, ругаюсь,
Каре русалок усмехаюсь.
Сон муками, за что карает?
Чью воль мести выполняет?
 
 
Судьба сначала в спину бьет,
Потом как обухом и в лоб.
И в чем спасенье, Бог не знает,
Душа страданья проклинает.
                                             * * *
 

Он принял это послание как недоразумение, наподобие спама или некой телефонной ошибки. Все бы так и забылось, но через некоторое время служба доставки принесла мне в клинику огромный букет роз с тремя огромными ромашками посередине и маленький аквариум с золотой рыбкой. Ромашки всегда присутствовали в его букетах, отличая их от других. Они ещё раз напоминали о нем и его преклонению ромашкам, как Ксюшиным глазкам. В этом букете роз лежало письмо со стихотворением.

 
Прощай
 
 
Ну, вот и все, и я никто,
Прощай, влетевшая в окно.
Я твоим воздухом дышал,
В глаза смотрел, себя искал.
 
 
Ты, что мне в снах постоянно являлась,
А на взаимность любви не решалась,
Но осветила глаза мне прозрением,
Душу, заполнив красы упоением.
 
 
Вот, подскажи, чем судьба отогреется?
Может, в монахах у бога утешится?
Что пригорюнилась и призадумалась?
В сердце красы моя боль не прослушалась?
 
 
Я вас лелеял и часто ласкал,
В очарованье ночей своих звал.
Ну, отпустите ж меня наконец
Или казните, коль в чем-то подлец.
 
 
Как развенчать мне образ ваш
И грезам высказать «шабаш»?
По зову сердца своего
Я утоплю их все, как зло.
Но, видно, хрупок мой сосуд,
 
 
А бремя лет – заросший пруд.
Ладья любви для молодых.
Над гладью пруда годов крик,
Души, хватавшей счастья миг.
 
 
Я ваш утопленник давно,
В глазах целующий им дно.
Вы мне когда-то улыбнулись
И в сердце радостью забились.
 
 
Теперь прощайте навсегда,
Любви свершается судьба.
Ну, вот голубкой залетели
И на коленки мене сели.
 
 
– Что ждете? Не любви ль обета?
Не поученья ли с Завета?
Иль излиянья из души?
Во взгляде нет опять любви.
 
 
– Я к вам явилась, вы не рады?
Во мне не видите отрады?
– За муки страсти вы награда,
Просите дар, вниманье свято.
 
 
– Ну, вот, я этого ждала,
Немного дай мене огня,
Из сердца счастья своего,
В груди моей совсем темно.
 
 
Хочу, как вы, жить и любить,
И жаром страсти засветить.
Нет в моих чувствах упоенья,
И мне не снятся сновиденья.
 
 
А мгла ночей моих, прости,
Не теребит моей души.
Не вижу мигов для блаженства,
Манящих снов до искушенья.
 
 
– Ну что ж, испей, испей огня
Из сердца, где парит роса.
Что, трудно жить вам без меня?
Огня, огня хочет краса?!
 
 
О, ты, пленящая особа,
Любви и верности до гроба,
В разорванной моей груди
Лакай огонь мой до зари.
 
 
И в спешке крыльями огня
Глаз не гаси ни уголька.
Краса тихонько, боже мой,
Произнесла: «Прости, седой.
 
 
Не виновата я, беда,
Нет в сердце жара у меня.
Разбита этим вся судьба.
Любовь наука забрала.
 
 
Хочу кого-то я любить
И этот жар ему дарить.
А жара уже в сердце нет,
И нет звезды, дарящей свет».
 
 
– Мне, может, в птицу обратиться,
Чтобы огнем в любви делиться?
Как вам явить огонь для счастья?
С чем-то должны вы распрощаться.
 
 
У лебединого причала,
Где любовь вечностью звучала.
Ребро любви нужно сменить
И где-то новое вам вшить.
 
 
И разродитесь вы яйцом
Большой любви, её теплом.
Теперь исчезните, летите,
Крылом мне только помашите.
 
 
Огонь из сердца будто жертву
Пока дарю в полет, как песню.
Как фату завтрашнего дня,
С огнем и песней без конца.
 
 
Но вот фату огня, что я
Подарком сделал от себя,
Другого сердца не заденет
Да и обрадовать не смеет.
 
 
Её порвет печаль измены,
В душе оставив накипь пены.
И лишь ребенок из яйца
Вас будет радовать любя.
 
 
Прости, влетевшая в окно,
Что так в глазах моих темно.
 
 
                                             * * *
 

Мой друг аспирант не знал, от кого этот букет, и передал мне, но когда я прочла письмо, то скорее расстроилась, чем обрадовалась. Его заинтриговало моё выражение лица, и он стал интересоваться причиной. Я ему все послания показала, но правильно разъяснить не смогла, и он сказал, что это бред выживающего из ума немолодого мужчины.

Меня этот ответ расстроил, и я, спросив себя, почему, ответа не нашла. Вечером, придя к себе домой и собрав все его послания, еще раз прочитала их. Вот незадача, опять расстроилась, ведь уже седой мужчина, а впал в юношескую стихотворную романтику. Тут поймала себя на мысли, что он напоминает мне чем-то моего отца. Вспомнила и то, что и сама в юности писала стихи. Когда мои стихи, в которых я выворачивала интимность своей души, привели к трагедии, я зареклась никогда больше не писать.

Стихи требуют откровенности, а у каждой женщины должна быть тайна.

Боже мой, говорила я сама с собой, он в стихах довольно смел и, похоже, не думает о возможности своего осуждения. Мне казалось, что его стихи терроризируют сознание и провоцируют смутные, и даже непристойные, мысли, требующие какого-то поступка. С этими мыслями я уснула.

Проснулась от удивления странному сну. В этом сне я как будто попала на какой-то банкет артистов. Сначала видела, как он со сцены, похожей на улицу большого города, читал свои стихи от мужского имени. Перейдя к стиху от женского лица, он вышел в женском обличии матрешки. Такая же разухабистая, девчонка в платке подыгрывала ему на гармошке, а гулящая молодежь развлекалась вокруг него танцами и прыжками в чехарду. Толпа женщин из её глубины зала, увлекаемая его стихами, то надвигалась, обступая его, то как будто в ужасе от них отступала снова. Однако из зрительного зала после его выступления осмелились вынести ему только один букет цветов две молоденькие девушки. Они поцеловали его в обе щеки и быстро сбежали со сцены. Он достал один цветок из букета и бросил в зал. Он как будто попал мне в руки, я взяла цветок и вижу, это не цветок, а листок бумаги. На листке были следующие стихи, которые он только что прочел от женского имени. Он назывался:

 
Сновиденье
 
 
Что же делать? Что же делать?
Что же делать, как мне быть?
Как мне счастья, как мне счастья
Своего не упустить?
 
 
Ну, вот и замуж уж зовут,
И не один, а трое ждут.
Трое, трое, трое ждут
И выбирать мне не дают.
 
 
Оком, оком, оком, оком
Я прикинула дела.
Каким боком, каким боком
Я терять кого должна.
И приснилась мне судьба,
Будто я уже жена
И Ивана, и Коляна,
И кудрявого Степана.
 
 
Ой-на-на, нет, ой-на-на, нет,
И так и сяк, и сюда нет.
И сюда нет, и туда нет,
И как решить мне свой сюжет?
 
 
По моральному контракту заключила договор.
И у Бога попросила узаконить уговор:
В воскресенье я жена у Ивана.
По субботам я жена у Степана,
А в рабочие дни у Коляна.
Квадрат любви.
О, Бог, прости.
 
 
Ла-ла-ла-ла-ла. Лям-пам-пам,
Я вызов бросила людям.
 
 
Любить троих зовет душа,
По зову сердца день за два.
Я краса не народная,
Но в душе благородная.
 
 
А мне говорят: «Ты что?
Ты греха натянула ярмо».
А я им в ответ: «В чем беда?
Все довольны друзья, ну и я.
Не убили за меня никого.
От любви взахлеб хорошо».
 
 
Мне и счастья другого не надо.
Родила я всем трем мальчугана.
И сейчас три отца у меня.
Полигамная семья, как мечта.
Но проснулась от сна и рыдаю,
О постели со всеми мечтаю.
«Что за чушь? – так сказала мне мать. —
Надо просто с тремя переспать,
Пробной постелью, чтоб душой не страдать,
Но в мужья для семьи одного выбирать».
 
 
Ла-ла-ла-ла-ла. Лям-пам-пам,
Пошли вы, сны, ко всем чертям.
 
 
Но что же делать, как мне быть?
Быть вообще или не быть?
Может, всех мене забыть?
Чтоб судьбу не бередить.
 
 
Трое замуж зовут,
Трое любят и ждут.
И ночами со слезами я их все-таки люблю,
И всё думаю, думаю думу свою.
 
 
                                             * * *
 

– Странно, – промолвила я, прочтя их, – в стихе пишет о какой-то мечте матриархатного многомужества, а на сцене ему проявляют полигамную любовь дамы. При всем этом он проявляет знаки внимания ко мне. Меня это удивило, если не сказать возмутило, но я, как будто гонимая неведомым желанием, уже на банкете решила взять цветы со своего столика и преподнести ему. Это вышло само собой, скорее из чувства жалости или долга взаимной благодарности за проявленное внимание. Видно, оно обострилось еще тем, что на заключительном выходе артистов его не было. Не было его и в дальнейшем выступлении артистов, которое состояло из песен и коротких инсценировок, вроде как для избранных.

Окончательно подтолкнул меня на этот поступок официант, который поднес мне большой торт, на котором был изображен мой седой поклонник. Он в виде шоколадной куклы сидел на диване в таком же

шоколадном браслете, держа над собой большую ромашку.

– Оригинальный торт, – воскликнула я, – и очень похож на выступавшего здесь поэта. А где можно найти этого человека?

Он мне подсказал, и я, взяв торт и цветы, пошла к указанному столику. Подойдя, увидела, что он сидит в окружении тех двух красивых молоденьких девушек, которые подносили ему цветы на сцене. Я неожиданно растерялась, но, собравшись все-таки, преподнесла ему этот торт и цветы, поблагодарив его за стихи. Чтоб не быть голословной, отметила их образность, которая не может оставлять женщин равнодушными. Он принял подарок и, усмехнувшись, поцеловав мне ручку, посадил рядом с собой. После поцелуя он как будто сразу помолодел. Я удивилась, а он сказал, что это закономерно, ведь любое небезразличное прикосновение к молодости мужчину делает моложе.

– Разве общения с этими молодыми девушками вам недостаточно? Зачем вы пытаетесь ухаживать за мной? Я ведь гораздо старше их.

– Эти девушки из моей молодости, – отмечал он. – Они остались такими молодыми потому, что такими я их воспел в своих стихах. Теперь и вы останетесь такой же молодой на века, потому что я вам тоже посвятил свои стихи.

Я посмотрела ему в глаза и тихо произнесла:

– Спасибо, но почему вы их бросили?

Он посмотрел на меня сверху вниз и, задумавшись, ответил:

– Первая была очень красивая, и я её любил. За ней ухаживало много парней, а она была как неприступная крепость. Только когда её обманули и бросили, она дала мне согласие и ответила взаимностью. Неудачный пробег по любви, однако, не научил её любить. Даже после нескольких лет жизни она была холодной, как дохлая кобыла в постели, и совершенно без эмоций. Одним словом, была никакой женщиной в постели и жизни. Моя страсть вскоре исчезла, я привык к её красоте и уже не замечал её. Отсутствие эмоций, внимания остудили и мои эмоции, это и стало причиной расставания.

Вторая девушка была не столь красивой, как первая, но была очень эмоциональной. Она всегда разжигала меня и внесла в мою жизнь моменты счастья. Я её защитил от насилия, но её любовь была всего-навсего благородной благодарностью. У нас не было ничего общего, кроме семейных забот, и бытовые проблемы не позволили её благодарности перерасти в настоящую любовь. Её периодические жертвоприношения в виде прощения моих грехов не могли того же возродить во мне.

Я не знала, как реагировать, а он как будто обнял меня и стал говорить:

– Я все думаю, почему красивые женщины, или очень недоступные, или уверенные в своей притягательности, совсем наоборот, очень доступны. Как обычно они холодны и всегда хотят подчинить мужчин себе, чем рано или поздно отталкивают. Менее красивые, если не эгоистичны, обычно более счастливы. Они стараются служить мужчине и обычно менее трагичны к небольшим нарушениям супружеской верности.

– По-моему разуменью, основой семьи должна стать душевная гармония, – вроде как освобождаясь от его объятий, возражала я.

– Да, да, душевность чувств и единая занятость при общих интересах – это важно, но общие интересы порой подменяют любовь душевных чувств. Плохо это или хорошо? Не знаю. Похоже, они порой ложно провоцируют людей на любовь. Сомневаюсь и в наличии вечной любви. Пока бытовые и имущественные проблемы не будут исключены, то проблемы человеческого счастья будут постоянны. Индустрия секса в скором разовьется так, что даже полностью импотентные мужчины и фригидные женщины этим не будут создавать проблем друг другу. Тогда и наступит время настоящей любви, если люди сумеют исключить имущественную значимость любовников. Развитие услуг бытового характера со временем освободит семьи и от бытовых проблем. К сожалению, сегодня это дорого. Я таких услуг себе позволить не могу. С радостью преклонюсь перед женщиной, которая ответит на мою любовь искренней взаимностью и исключит былые проблемы, которые меня мучили с другими.

– У вас с таким общением и поклонением не могло найтись достойной женщины? Что-то это меня не убеждает.