© Виктор Девера, 2019

ISBN 978-5-4496-1956-3 (т. 2)

ISBN 978-5-4496-1957-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Леди грёз
Роман

«Право господина» Василий Паленов, 1874

«Право первой ночи» Жюль-Арсен Гарнье, 1872

Предисловие к роману

Краткое содержание

Сюжет романа начинает развиваться в больнице между лечащим врачом и его слепнущим пациентом, который влюбляется и в снах признается в этом ей. События проходят в снах и воспоминаниях довоенного и военного времени. Трагедия заключается в том, что в отношения любви включается осознание разности в возрасте, ревности коллеги и нетрадиционное целомудрие женщины. По ходу сюжета женщина-врач расстается со своим целомудрием ради мифического прозрения мужчины путем наложения повязки из девственной крови ему на глаза. Соединение всех этих обстоятельств ведет к трагедии.

Читателю

Читатель, многоуважаемый читатель, самый строгий и бескомпромиссный, только вы можете сказать, жить или не жить этому нестандартному роману. Сюжет романа составляет философско-эротическая трагедия девственной любви, рассказанная в стихах и прозе.

Поднята, можно сказать, щепетильная тема, требующая особого раскрытия, осмысления и такта, которая потерю невинности традиционно делила жизнь девушки на «до» и «после». В настоящее время она уже становится товаром, если не привилегированным правам хозяина, как в старые времена.

Порой кажется, и не стоило, как обычно в романах акцентировать внимания на этой теме. И что делать? Все-таки поднята, скорее к своему несчастью и разочарованию, так как чувствую шквал недовольства приличной публики. Что в романе удачно, неудачно? Вам решать.

Примите извинение за назойливое вступление и за интимную откровенность, которой не удалось избежать по сюжету романа.

Часть 1-я

«Встать! Суд идет!»

Собравшиеся встали, и когда суд уселся, все вновь сели. Прокурор зачитал обвинительное заключение. Потом дали слово потерпевшей, или скорее основной свидетельнице.

Молодая женщина лет тридцати в черном платке, повязанном на голову как берет, стала рассказывать историю произошедшей трагедии. Конечно, она воспроизводила историю не так подробно, но подробности она и её окружение раскрывали как просто в беседах, так и следствию. Для ясности читателям все они включены в ее повествование этой истории в суде.

– Я увидела его первый раз в стенах своей глазной больницы, – рассказывала она. – Он поднимался по лестнице. Со своим врачом из ординатуры мы обсуждали текущие проблемы по новому поступлению больных. Обратив внимание на двух симпатичных женщин в белых халатах, седовласый, но стройный мужчина пошутил:

– Говорят, что после отбоя здесь мужчин переводят в женские палаты. Это правда?

Я, повернув голову и с безразличием посмотрев на него, несерьезно ответила:

– Не знаем, не знаем, а в какое отделение вас положили, у вас это может быть и правдой, но в нашем отделении одни пенсионерки. Зачем они вам?

– Неужели ничего путного нет? А я губы раскатал, – ответил он и как будто смутился. Встретившись с моим взглядом, улыбнулся и прошел дальше. Потом опять остановился и, уже лукаво улыбаясь, обратился как будто ко мне.

– Скажите, солнышко, а тем, кто с утра Мальвина, а к вечеру Буратино, отдельной палаты не выделяют? У меня в мужской палате по утрам бюстгальтеры будут рваться. А сны – ну просто авария: с вечера кого-то насилую, а утром в них уже рожаю.

Моя напарница, усмехнувшись, ответила ему:

– Не переживайте, мы это устраним и лишнее обрежем, проблем не будет. Будете как все, тем, каким поступили.

– Вот так всегда, всех под одну гребенку, даже Змей Горыныча и Химеру в одну палату положите.

Я помахала ему рукой в знак того, чтоб он удалился и не мешал. Он скрылся за дверью.

Как глазной врач и хирург нашей бесплатной больницы, уже давно привыкла к разным людям, поступающим к нам на лечение. Вся наша больница была похожа на большой конвейер. Люди месяцами ждали операций, одну две недели лежали и выписывались, их места занимали другие. Ко всем им я выработала себе правило – относиться внимательно и с уважением, даже если поведение их могло показаться странным. Через мои руки прошли сотни людей, и я практически выделить и вспомнить кого-нибудь никогда не могла. Только сложность операции, которая требовала особого подхода и вызывала интерес в моей научной и практической работе, выделяла в памяти человека. Точнее, я помнила случай решения проблемы, а не самого человека, такова специфика работы каждого врача.

К моему удивлению, мужчина, с которым мы встретились на лестнице, оказался пациентом, приписанным на лечение ко мне, и я ему должна была делать операцию. Это выяснилось, когда я зашла в ординаторскую и начала вести осмотр своих больных. Как обычно, сначала знакомилась с историей болезни, тут вновь вошел он и задал опять дурацкий вопрос:

– Тут в одной из палат у некоторых больных повязки ниже пояса и сзади. Неужто вы им операцию на глаза делали через прямую кишку?

– Да, – ответила я ему, – мы делаем так операции, если глаз и язык растет не оттуда, как положено у всех. По блату и вам можем сделать такую же. Я распоряжусь, и вам сделают клизму прямой кишки, а заодно и мозговой оболочки, чтоб чушь не несли. Садитесь к прибору, покажите мне свои глазки, я их посмотрю.

– Я стесняюсь, – опять съязвил он, но покорно сел на стул передо мною.

– С языком и юмором у вас, кажется, все в порядке.

– Вы мой лечащий врач?

Я подтвердила его догадку и представилась по полной форме. Мужчина внимательно посмотрел на меня и перекрестил.

– Какая молодая, хоть галстук подвязывай, пионерка. У меня язык поломается сказать Ксения Андреевна – Ксюша, и дай вам бог удачи.

Осмотрев всех остальных, добавил:

– Я вообще, кажется, в пионерский лагерь попал. Галстуки хоть всем подвязывай. Расплывусь от такой красоты, как манная каша от масла.

Кто-то из присутствующих врачей усмехнулся. Моя напарница, сидевшая недалече, добавила:

– Это не значит, что к врачу можно обращаться только по имени. Это выражение неуважения.

– Да вы все красавицы, принцессы, и вам подойдет только ласковое обращение, – ответил он и уже после осмотра назвал меня опять «солнышком».

Я за годы своей практики привыкла к множеству случаев такого необычного обращения и не стала возмущаться, приняла это как возможное. Он пожаловался на боли в груди. Я попросила раздеться до пояса, чтоб осмотреть, и пройти за мною в другую комнату.

– За вами хоть куда, – ответил он и добавил: – А раздеться до пояса от ног али как?

– Али как и без шуток.

– Я как дочь попова: к любви и верности всегда готова, – уже без особого оптимизма, скорее по инерции отреагировал он.

Я оставила его очередную шутку без внимания. При осмотре груди обратила внимание на его опухшие соски. При сдавливании их он чувствовал небольшую боль. Мне показалось, что при всем его внешнем, казалось бы, легкомысленном флирте с женщинами, он вел довольно аскетическую жизнь. То, что он давно не имел никаких половых контактов, для меня стало ясно как божий день.

– Как у вас с сексуальной жизнью? Мне кажется, что её у вас нет, – сказала я ему.

Он сконфузился слегка, но сразу отшутился:

– Выкиньте эти мысли из головы, все нормально, и эрекция есть, и выходит хорошо, и обратно не сложно.

– Так вот, чтоб обратно несложным было всегда, нужно иметь регулярную половую жизнь, а не изображать донжуана. Вы еще красивый, хоть и седой мужчина. Рано завязывать. Иначе придется действительно положить в женскую палату и выписать справку с разрешением ходить только в женскую баню.

Я дала ему еще несколько советов относительно серьезности его симптомов и через день объявила об операции. Он от неожиданности скорой операции не знал, как отреагировать. Согласившись с моим решением, с благодарностью удалился, назвав меня, как положено, по имени и отчеству.

Однако в день операции, когда он уже лежал на операционном столе под наркозом, он, как в бреду, при ощущении обострения боли повторял: «Ксюша, Ксюша, Ксюша – юбочка из плюша». Когда же мы его просили смотреть на ноги, он отвечал, что не видит ни своих, ни наших ног. «О, если б я погладил их, то чувство боли сразу потерял. Красота для меня как наркотик. При её ощущении у меня и ноги раздвигаются, и глаза разбегаются».

– Нет, вы посмотрите, какой больной, несет всякую ерунду и лицевой наркоз не берет, – прошептала ассистентка.

Под ножом он вел себя неспокойно и при слабом ощущении боли напрягался или неудачно шутил. Так, видимо, он пытался заставить себя не думать о боли, но это мешало спокойно вести операцию. Мне приходилось его успокаивать и постоянно что-то говорить или отвечать на его несуразные вопросы.

– Милый мой, терпите, вы же мужчина, – шептала я ему обычное утешение, – и уже в его духе пытаясь его отвлечь и успокоить, даже заметила: – А ноги вам лучше сжимать, а не раздвигать, вы не дама. У каждого врача свой подход к пациенту и ничего необычного, как мне казалось, я не говорила. Однако он, похоже, воспринял моё обращение по-своему, хотя все равно и это слабо действовало на него. Обращаясь к своей напарнице, пожаловалась, что мне всегда попадаются неудачные пациенты, у других больные на зависть ведут себя более спокойно. Он, слыша наши разговоры, соглашался со мной, подтверждая тем, что с детства был чувствительной натурой, не любил ни уколов, ни шприцев, ни тем более ножей и не способен лежать дохлой кобылой ни под ножом, ни в любовной постели.

Призывая его к спокойствию, терпению и расслаблению, я не уставала напоминать ему, что он является представителем мужчин, и хвалила его, когда он расслаблялся. Моя напарница, наоборот, требовала жестко выполнять мои просьбы и указания, а порой просто заставляла его замолчать и не моргать, так как это мешало работе. Когда операция закончилась, я с облегчением вздохнула. Вечером, перед уходом, я зашла в вестибюль и, остановившись перед зеркалом, решила подкрасить губы.

– Вам помочь? – услышала я сзади знакомый голос.

Несколько часов назад прооперированный мною больной с перевязанным глазом стоял сзади и, мило улыбаясь, продолжал:

– Я сделаю это не хуже вас, и не только на губах.

– Боже мой, – обернувшись, промолвила я: – Вам нужно лежать, вы еле стоите, от наркоза еще не отошли, а пытаетесь оказывать внимание женщине.

– Не волнуйтесь, пока меня ещё с горшка не сдувает. Я нормальный мужчина. Вышел посмотреть на вас и, наверно, поднялся бы ради этого из могилы. Такое желание вызывают не все женщины.

– Это вас и спасает от моего гнева. А еще вы напоминаете мне одного любимого артиста кино. Правда, вы старше, но говорят, что истинная красота мужчины проявляется с годами.

– Просто с годами мужчина больше ценит красоту женщины, особо внутреннюю. Хотя говорят, что любая красота, пусть и святая, имеет под собой греховное начало и сильное увлечение всегда опасно сильным разочарованием.

– Вы неисправимы, а вам и рассуждать опасно. Покой, сон и опять покой.

Я подозвала сестру и попросила его увести в палату. На следующий день, посмотрев его глаза, результатом операции была не совсем удовлетворена. Ему я сказала что-то неопределенное, требующее еще наблюдения и дополнительного лечения. Несмотря на то, что для радости пока оснований не было, он принес в ординаторскую букет из больших ромашек и при всех врачах вручил мне. Это было приятно, однако моя напарница спросила: «А мне?» – и он, достав несколько шоколадных плиток, вручил ей. Она обрадовалась и спустя немного времени мы сели пить чай.

Так повторялось каждый день, он после осмотра или перед ним заносил нам в ординаторскую что-нибудь к чаю. Однажды даже угостил парой баночек черной икры. Интересно то, что поначалу он подал их мне. Я отказалась. Он предложил другим – последовал такой же отказ. Тогда он, обидевшись на нас, положил их на стол. Одну банку все съели, а другую отнесли мне на кафедру, которая была моим личным кабинетом. В нем я периодически общалась со студентами и занималась с молодыми последипломными специалистами, как кандидат медицинских наук.

После того как он узнал, что у меня есть отдельный кабинет, он стал приносить подарки туда. Мне было приятно, и я принимала, хотя всегда говорила, что ничего не надо, что он и так закормил нас всех сладостями. Мы не знали, что за подарками ему постоянно приходилось выходить за пределы больницы и, похоже, холод отрицательно влиял на его глаза. Я как-то осматривала его глаза и, как обычно, просила его смотреть то на ножки, то на себя. Он смотрел на мои глаза, восхищался ими и просил сделать ему такие же, говоря:

– Если у меня были бы такие глаза, как у вас, женщины с моих рук не слезали бы. Они все просили бы утопить их в моих глазах. И в них они плескались бы как божественные русалки. Выходили по ночам и пели свои песни, засыпая меня венками из лилий. Те, которые хотели бы мальчиков, жили бы у меня в правом глазу, а те, кто хотел девочек, жили бы в левом глазу.

Я усмехнулась и помахала пальчиками, чтоб он остановился в своих восхищениях, и он замолчал, добавив:

– У вас же глаза, лелеющие очарование, таёжные озера чистой воды любви.

– Ну, уж наговорили. Большие глаза всего лишь фактор женственности. Говорят, наличие женских гормонов как-то влияет на величину глаз, но это не безусловный факт. У моей напарницы тоже глаза большие, почему вас волнуют мои глаза?

– Ваши глаза лучезарны, а на маленьком, с невинной теплотой лице они как большие теплые и солнечные ромашки. Голубые, голубые и в загадочную крапинку, как небо в ясную погоду и после дождя. Они создают уникальный аромат божественной симфонии красоты. Мимо них равнодушно пройти невозможно.

– Маленькое лицо у меня потому, что уже давно оно высохло от старости. Сзади я ещё пионерка, а спереди, если хорошо присмотреться, уже пенсионерка.

– Неправда. Я бы дал вам лет двадцать пять, но учитывая, что вы давно имеете ученую степень, то вы почти бальзаковская красавица. Роковой для женщины возраст, определяющий её дальнейшую судьбу, если она не замужем. Вы, мне кажется, посвятили свою жизнь науке, но можете оказаться в ней соломенной вдовой. Отдаться науке – это все равно, что отдать душу Богу и быть вечной его невестой. Её же надо отдавать не Богу, а любимому человеку. Божьих ласк в благодарность вы не дождетесь.

– Ну, знаете, не знаю даже, что вам сказать, – в замешательстве от его некорректности отвечала я, подыскивая возражение. – Было бы кому служить. Не каждая женщина ждет ежедневной мужской заботы, как и имеет силы также проявлять ее мужчине. Современная жизнь действительно требует большой отдачи человека работе.

– Вот-вот, она и обожествляется корпоративной этикой, и мы, как социальные скопцы, уподобляемся служителям божьим в монастырях, служа работе как святому делу. Это плач нашего времени, – заметил он.

– Это наша общая судьба, где служение призванию как Богу подменяет все радости жизни.

– Кто-то из нас рожден для семьи и детей, кто-то идет за своим призванием. Эмансипация нас оторвала от традиционной семьи, где женщина была подчинена ей. В жизнь некоторым женщинам нужно право на другую форму семьи, без бытовых забот. Одно другое отрицает. Хотя и отношения любви требуют чего-то нового. Любовь делает человека слабым и уязвимым.

– Зато счастливым, если её не делать оружием, и нужно выбирать, – возразил он.

– А что выбирать? Я получаю от работы удовольствие и всегда вижу результаты своего труда в виде благодарности от своих больных. Не каждая женщина получает такую благодарность в семье от мужа и своих детей. Мужчин достойных того, чтоб им посвятить свою жизнь, в настоящее время не видно. Настоящие мужчины все в работе, им тоже не до женщин и детей. Быстрый завтрак на ходу и такая же быстрая любовь – вот символ нашей бегущей действительности, если не отказ от неё. Любовь, говорят некоторые, выдумали бедные, чтобы иметь удовольствия на халяву. Сейчас мужикам легче купить женщину, удовлетворить страсть и не обременять себя постоянной заботой о ней, если не существует бытовых проблем. У меня тоже есть свои друзья, свои любимые места отдыха, я не хочу отказывать себе в этом ради друга, с которым свои желания надо будет согласовывать или даже отказываться.

– Это же апокалипсис, человечество с таким развитием вымрет или настоящим мужчиной будет считаться тот, кого каждый второй ребенок будет считать своим папой. Во время революции революционерка А. Коллонтай выдвинула в любви теорию стакана воды. По ней любить, это как утолить жажду чувств. Испил стакан любви и пошел дальше, к победе коммунизма. За границей Симона де Бовуар тоже ратовала: «Ни брака, ни детей, только свобода любви». Любовь же рассматривала не как самопожертвование себя возлюбленному, что сравнивала с самоубийством, а рассматривала её как возможность самоутверждения. Отдала себя полностью науке. Её книга «Второй пол» наделала много шума. У той и другой любовь не была самоцелью, и они её оттесняли на второй план, не понимая того, что в самопожертвовании может быть и социальная среда самовыражения. Та и другая всё-таки выходили замуж и измену мужьям простить не смогли, так как любовь для них не была социальной формой полного взаимного самовыражения. А условия брака не фиксировали общественную необходимость. Ввиду этого детьми ни мир, ни себя так и не осчастливили. То, что их взгляды для развития общества не рациональны, жизнь доказала.

– Если общество будет ориентироваться на прирост биоматериала, то это не такая уж сложная задача, но она слабо связана с личным счастьем, – возразила она. – Эти великие женщины, о которых вы упомянули, были бесконечны в стремлении к своему счастью. Каждому надо давать своё.

– Ну, если так рассуждать, общество может свою репродуктивную значимость потерять.

– Это проблемы общества, а не личности.

– Нет, нет, ни в коем случае, вы ошибаетесь, одиночество – это трагедия и женщины. Здесь, скорее всего, нужны условия, на которых женщина и общество были бы в согласии, и условия узаконенного секса как любви определяли и ту и эту необходимость. Прав я или нет, время покажет. Перед женщиной всегда стоит выбор жертвенности своему «Я», мужчине, детям.

– Может быть, может быть, вы и правы, но пока социальные условия не учитывают этого, их матрица требует жертвенности только семье или работе. Конфликты счастья этим и определены.

– Пока общество не научится находить во всех случаях приемлемо-обобщающее согласие развития жизни, оно не сможет называться благим, и женщины будут жертвовать одним ради другого.

– Вы, медицинские работники, сестры и братья милосердия, разве не служители Бога, неужто допустите того, чтоб женщины жертвовали продолжением своей плоти?

Я усмехнулась.

– Ваши умозаключения смешны.

– Ничего и не смешные. Изначально служители бога занимались и телесным, и духовным здоровьем людей, а значит, и счастьем, и любовью. Почему бы ныне вам не вменить эту обязанность? Для этого нужно только видеть, что любовь – это инстинкт продолжения рода, получения счастья и здоровья. Не находит человек этого счастья в жизни – болеет. Представьте, вы в руках с крестом спасения с молитвой даете пилюли спасения или жрицу духовного исцеления. Нужен всего лишь врач в исцеление с отделом духовного дообследования. Всё сразу упростится.

– В чем-то вы правы. Сестры милосердия были первыми медицинскими спасителями на войнах. Мы и сейчас несем этот крест.

– Женщина, как святая энергия красоты, всегда возбуждает любовь и уже этим исцеляет и с этим призвана Богом идти по миру.