– Ты, Кузьма Данилович, в этом деле дока. Найди нефтебазу, я знаю, она там у них есть, это информация точная. Мы оттуда должны были заправляться. Найдёшь, я на тебя надеюсь. Впрочем, водители топливозаправщиков из хозяйственного взвода не раз бывали на нефтебазе. Оттуда обязаны снабжать нас топливом. Сам понимаешь, без него мы ничто. Наши снабженцы должны были прибыть с основным составом. Это их хлеб. Так видишь, что получилось. Придётся самим. Но и два танка отправлять на поиск – лишняя трата топлива. Понимать должен. Если вдруг заартачится кто, так от моего имени потребуй. Мол, военное время, то да сё…

С первого дня пребывания в Красной армии к Кузьме обращались чаще всего по имени-отчеству, изредка – по званию. Сам Кольцов относился к этому спокойно, как к должному. Всё-таки и кандидат в члены ВКП (б), и бригадир тракторной бригады в колхозе до службы – это что-то да значит. И здесь, в танковой роте, он пользовался непререкаемым авторитетом среди сослуживцев. Притом не только в кругу солдат, сержантов, но и среди офицеров. Не по годам рассудительный, спокойный, грамотный специалист в своём деле, успевший до призыва в армию окончить пять классов в Слободской школе, он притягивал внимание сослуживцев, вызывал уважительное отношение к себе.

Вот и сейчас ему доверили очень ответственное задание. А где и как искать, если в этой местности Кузьма впервые в жизни? То, что командир роты показал на карте, – это одно, а в жизни, на местности – другое. На командирской карте не указано, что районный центр уже в огне: чёрные, густые клубы дыма стоят над населенным пунктом, достигают своими космами и сюда, в поле, где остановился танк младшего сержанта Кольцова. А решения ему принимать и незамедлительно, время не ждёт.

– Павел! Назаров! – младший сержант принял решение. – Остаёшься за командира экипажа, будь всегда на связи. Обнаружить, найти машину с боеприпасами любой ценой и ждать нас вот на этом месте.

– Есть! – чётко, по уставу ответил стрелок-радист. – Разрешите выполнять?

– Минутку, – Кузьма на мгновение задумался: кого взять с собой из экипажа? Выбор пал на новичка.

– Мы с Агафоном на топливозаправщиках поедем искать солярку.

Танк, взревев, направился дальше по грунтовой дороге, что вела вокруг районного центра куда-то мимо леса навстречу войне.

Водитель машины в засаленной, некогда синей технической форме, и сам такой же вымазанный, скалил в улыбке ослепительно белые на грязном лице зубы, излучал такой оптимизм и жизнелюбие, что Кузьма только диву давался.

– Ты чему радуешься, браток? – не утерпел спросить Кольцов. – Оглянись: вокруг война, горе, а ты… погибшие товарищи, тут не до смеха.

– А плакать зачем? – вдруг став серьёзным, строгим, задал встречный вопрос солдат. – Нам, рядовому составу Красной армии, плакать не позволено по уставу, сам знаешь, не мне тебя учить. Так что… Иль, командир, ты меня за дурака принимаешь?

– Я бы так не сказал, однако… вроде и смех не к месту.

– А вот это ты зря, товарищ младший сержант. Я, может, переживаю не меньше других, если не больше, да только вида не кажу. Понятно тебе? Да, война; да гибнут товарищи; да, беда над нами всеми, над страной. Скажу больше: не далее как часа три назад я похоронил своего дружка Ваську Потапова, он дневалил по парку, когда самолёты налетели. Так вот он не плакал, не страдал, не переживал, а выводил танки да машины из-под обстрела, пока мы все дрыхли, а потом от страха тряслись. Вот этот топливозаправщик, на котором мы с тобой едем, он тоже вывел, спас. И умирал на моих руках, не плакал. И меня просил не плакать, Говорил, что с улыбкой и помирать легче, а он-то знал, что и как говорить в тот момент.

Водитель с силой ударил рукой по рулю, и вдруг снова улыбнулся.

– Это же мой сосед, Васька-то, мы с ним из одной деревни на Алтае, с детства всегда рядом, всегда вместе. И тут война… и тут Васёк … – лицо солдата резко исказила гримаса боли, он заскрежетал зубами, замотал головой, глаза мгновенно повлажнели. – Он просил не плакать, и я не буду, не буду! Я их рвать зубами на куски стану! Улыбаться буду и рвать, рва-а-ать! За себя рвать буду и за Ваську, понятно тебе?!

И уже плакал, плакал навзрыд, не стесняясь бегущих по щекам слёз, успевая вытирать грязным рукавом и без того грязное лицо.

Кузьма сидел рядом, молчал, не успокаивал, ничего не говорил.

Ему, младшему сержанту Кольцову, тоже было не до смеха. Тоже хотелось завыть, заплакать, заорать, наконец, чтобы выплакать, выкричать всю боль, что скопилась на сердце, в душе.

Сам Кольцов считал себя намного старше вот этого солдатика, хотя на самом деле они были одногодками или почти одногодками, одного призыва. Однако, то положение в обществе до службы, а теперь и командирская должность в армии делали его в глазах сослуживцев, в собственных глазах старше ровесников, старше подчинённых. Да, наверное, и не только в глазах, коль к нему так обращаются и солдаты, и командиры.

Наконец солдатик притих, продолжая вести машину, внимательно смотрел на просёлочную дорогу, что уже петляла по околице районного центра.

– Зовут-то тебя как?

– Петькой, Петром меня зовут, командир, Петром Васильевичем Пановым, – он снова улыбался, бросив на Кузьму мимолетный взгляд. – Друг-то Васька, Василий Иванович, а как же Василию Ивановичу быть без верного Петьки? Вот нас в деревне и звали все чапаевцами: Василий Иванович и Петька. И-э-э-эх! – солдат снова с силой ударил по рулю, повернул к соседу теперь уже опять улыбающееся лицо с лучистыми, горящими глазами. – Будем жить, командир! Будем! Несмотря ни на что – будем! Назло всяким Гитлерам и всем фашистам – будем жи-и-ить! И бить их будем, бу-у-де-е-м!

Кузьма ничего не сказал, лишь коснулся рукой плеча солдата, слегка сжал его.

– Слушай, командир, а у тебя накладные на топливо есть? – безо всякого перехода спросил Петька. – Доверенность?

– Какие накладные? Кто бы мне их дал? – младший сержант заёрзал на сиденье, отчётливо понимая всю сложность и безнадёжность своего положения. – Думаешь, на нефтебазе не дадут без них?

– Было бы топливо, а там посмотрим. Я не только смеяться да плакать умею, – вдруг снова жёстко заговорил Петро. – До войны точно бы не дали, я их знаю, этих клизм складских. На драной козе не подъедешь. Мы же здесь прикомандированы уже с месяц на танковом полигоне, всегда на этой нефтебазе заправлялись. Но тогда мирное время было, без накладных, без доверенностей с печатью гербовой, сам понимаешь, ни шагу. Но теперь-то другое дело.

На окраине районного центра горела нефтебаза. Две пожарные машины и одна пожарная конная телега с бочкой воды и большим ручным насосом, запряжённая двумя лошадьми, суетились на въезде, не решаясь заехать на территорию из-за сильной жары, что доставала и до остановившихся в отдалении двух топливозаправщиков.

– Привет, Афоня, – оказывается, Петька знаком и с новым заряжающим Агафоном Куцым. – Теперь в этом экипаже, земеля?

– Да-а, – как-то без особого оптимизма ответил заряжающий. – От вашей машины огонь перекинулся и на наш танк. Вот он и сгорел, холера вас бери с вашими бочками.

– Ну-ну, Афоня, не серчай! Я тебе подарю первый же немецкий танк, не расстраивайся.

– Балабол, чего тут скажешь, – солдат подошёл в Кузьме, взял за локоть. – Что, так и будем стоять, командир? Огонь не скоро погаснет с такими тушителями, – кивнул в сторону пожарных.

Петро в это время стоял и разговаривал, размахивая руками, с каким-то низеньким, толстеньким мужичком с папкой под мышками.

– Вот, товарищ командир, Егор Петрович, заведующий нефтебазой, – солдат подвёл мужичка к Кольцову, слегка подтолкнул вперед. – Придётся ручными насосами качать.

– Оно, и самотёком можно, если машину в низину за эстакадой поставить. Да шланги соединить. Вот только огонь…

И на самом деле: горели бочки с бензином. Ёмкости с соляркой находились в некотором удалении, в углу обнесённой проволокой территории, но от жары к ним нельзя было добраться, чтобы открыть вентиль и наполнить топливозаправщики самотёком или с помощью ручных помп, поскольку электричества после бомбёжки не было. Да и никто не мог исключить, что сами бочки с соляркой взорвутся.

К ёмкости с дизельным топливом подошла одна пожарная машина и стала поливать водой, затем и другая машина пришла ей на помощь. Рабочие притащили шланги, принялись соединять. Топливозаправщики встали под загрузку, а заведующий нефтебазой всё бегал, хлопал руками по ляжкам.

– Берите, берите, парни. А то снова, не дай бог, налетят, и этого не будет.

В подтверждение его слов в воздухе послышались рёв самолётов: на районный центр надвигалась очередная волна немецких бомбардировщиков. Три из них уже пикировали на нефтебазу.

Кольцов с товарищами еле успели отъехать, как на месте нефтебазы горел огромнейший яркий костёр, поглощая в себя всё живое и неживое. Взорвавшиеся ёмкости с топливом разбрасывали вокруг себя горящие брызги на близлежащие дома, ветром пламя сносило дальше, и уже почти весь пригород районного центра был охвачен огнём.

Вторую машину так и не успели заправить полностью: помешал налёт самолётов. Полупустая, она ехала впереди, поднимая шлейф пыли. И вдруг над ними пронёсся самолёт.

Столб земли вырос перед машиной, в которой были Кузьма с Петром. Взрывной волной только колыхнуло топливозаправщик, шофёр еле успел объехать воронку от бомбы.

– Твою мать! Это уже серьёзно, командир! – и резко бросил машину вправо, в поле.

– Куда, ты куда? – заорал Кузьма.

– Не мешай, командир! – с застывшей на лице усмешкой, Петька вёл машину, поминутно выглядывая из кабины. – Ты ему кукиш, кукиш, сержант! Вдруг испугаешь. Или язык покажи: вдруг рассмешишь, твою мать. Он от хохота обгадится, а мы в это время и спасёмся. Помолчи! Я рулю, а ты терпи!

Машина дребезжала, подпрыгивая на кочках, скрипела фанерной кабиной.

Самолёт к этому времени развернулся и направился на топливозаправщик Петра точно по курсу – в лоб. Кузьма вжался в сиденье, безмолвно, неотрывно смотрел на несущуюся с неба смерть, понимая, что он сам в этой ситуации совершенно бессилен. Фанерная кабина была плохой защитой.

До какого-то мгновения водитель не менял направления, шёл прямо навстречу самолёту, когда казалось – всё, конец! И вдруг по одному ему ведомым соображениям снова отвернул резко в сторону, обратно к дороге.

Бомба взорвалась где-то позади машины, и Пётр тут же громко расхохотался. Только смех его был, как и в прошлый раз, на грани срыва.

– Видал, как мы его? – зло произнёс водитель.

Идущий впереди топливозаправщик вдруг начал ходить по кругу, потом совсем остановился, из него повалил густой чёрный дым. В тот же миг Петро направил свою машину в облако дыма, и ещё через какое-то время они и сами уже ничего не видели, стояли под прикрытием дымовой завесы, что образовалась от горевшего заправщика. Однако ветром сносило дым в сторону, и Панов увидел, как из кабины вывалился его сослуживец.

Пётр тут же бросился к товарищу, но ему навстречу уже шёл Агафон и нёс на руках раненого водителя. Самолёт к тому времени улетел, и в очередной раз за этот день наступила тишина, которая нарушалась только треском и гулом горящего топлива да громкими криками Петьки.

– Афоня! Что с Ванькой?

– Не ори, помоги лучше, – дрогнущим голосом ответил Куцый.

Водителя первой машины ранило осколком бомбы в левый бок, выворотив наизнанку кишки, свисавшие теперь из-под грязной одежды. Агафон, положив ношу на траву, стоял на коленях перед солдатом, не зная, что делать, что предпринять. Лишь приговаривал:

– Терпи, Ваня, терпи, дружок. Мы сейчас, сейчас, браток, – голос срывался, руки дрожали.

Кузьма с Петром находились рядом, смотрели, как бледнело лицо раненого, как жизнь покидала солдата, не в силах помочь, спасти.

Танк КВ и обнаруженная машина с боеприпасами, прицепленная за танковый трос, находился там, где и указал Кузьма.

Павел Назаров выбежал навстречу, радостно размахивая руками.

– Командир, командир, мы их нашли почти сразу. Чуть-чуть до нас не доехали. Бензин кончился. А как у вас?

Пока танкисты ждали товарищей с топливом, времени они даром не теряли. Невзирая на протесты водителя, загрузили себе полный боекомплект, зарядили несколько лент к танковому пулемёту и сейчас гордо показывали командиру свои достижения.

Однако уже на полигоне часть снарядов, что загрузил себе экипаж Кузьмы, командир роты приказал изъять, чтобы хватило на всех, и поделил поровну. По два цинка патронов досталось на каждый танковый пулемёт, и это уже что-то. Личного оружия так и не было ни у кого. Говорят, его везли на других машинах.

Заправили баки топливом, и небольшая колонна из шести танков, одной танкетки, одного топливозаправщика выдвинулась на исходный рубеж к деревне Мишино. Резерв командира роты под командованием лейтенанта Шкодина ехал в крытом брезентом газике с прицепленной к нему полевой кухней сразу за командирским танком. Машину тыловиков, что доставила боеприпасы, не оставили на танкодроме, а снова зацепили тросом за танк в надежде на то, что удастся достать бензин и для неё.

Выдвинулись ближе к вечеру, чтобы обезопасить себя от налёта вражеской авиации. Но на всякий случай капитан Паршин приказал стрелкам-радистам быть готовыми к отражению воздушной атаки пулемётами.

Первый военный июньский день не спешил покидать землю, цеплялся за жизнь, как цеплялись за неё тысячи и тысячи людей на этой земле. Они потянулись бесконечной вереницей вглубь страны, подальше от границы, туда, где с большей долей уверенности можно было и сохранить эту жизнь.

Небольшое воинское подразделение из нескольких танков бежало навстречу войне, торопилось туда, где в ночи вспыхивали сполохи пожаров, гремели страшные взрывы.

Кузьма, как и другие командиры экипажей, сидел на краю люка, свесив ноги внутрь танка, смотрел на покрывшиеся волдырями руки, думал, чем бы их замотать. И вдруг до него дошло, что за весь день он так и не вспомнил о раненых руках, обожжённом лице, да они и не напоминали о себе всё это время. Или не болели? А кто его знает? Вроде, как и не болели, или кажется, что не болели? А вот сейчас заболели, напомнили о себе.

Из люка появилась голова заряжающего Агафона Куцего. Грязное, в масляных потёках лицо смотрело снизу на командира выжидающе и строго.

– Чего тебе? – перекричав шум двигателя, спросил командир.

– Там у меня сухой паёк в сидоре. Когда можно будет его распечатать? А то больно есть хочется, да и ребята…

– Терпите, как остановимся, тогда все вместе.

Спустя минуту Кузьма уже слышал в наушниках, как оповещал по внутреннему переговорному устройству сослуживцев Агафон:

– Приказано терпеть, вот так-то, братва. Голодные, злее будем.

– Вот так всегда, – отозвался механик-водитель Андрей Суздальцев. – И где справедливость?

Остальные члены экипажа промолчали или не были подключены к переговорному устройству.

Огромное, почти чёрное в ночи, облако густой пыли висело над притихшей, затаившейся землёй, словно пыталось собой прикрыть её от чужого вторжения.

По рации командир приказал прекратить всякие разговоры, без крайней необходимости на связь не выходить, строго выдерживать дистанцию.

Обогнали несколько колонн пехоты, что так же спешили навстречу войне.

Вдоль дорог то тут, то там горели небольшие костерки, вокруг них суетились женщины, старики, дети; висели котелки с немудрёным варевом.

Нескончаемый людской поток двигался куда-то вглубь страны, подальше от вражеских самолётов, от стрельбы, взрывов, смерти.

Несколько раз навстречу попадались большие гурты скота, которые тоже гнали по полям, уводили от линии фронта. Погонщики скота стояли в пыли, смотрели вслед проходящим танкам, махали руками.

Непреодолимой преградой для ротной танковой колонны стала небольшая, но топкая речушка Щара, что брала своё начало где-то в болотистом Полесье, чтобы соединиться с Нёманом правее местечка Мосты. Ещё бы с час езды, и вот он – рубеж обороны танкового полка, куда так спешила рота капитана Паршина. Но мост через речку был разбомблен.

Они оказались не одиноки: на этом берегу скопилось немалое количество войск. Видны были тракторные тягачи с тяжёлыми орудиями на прицепах; несколько санитарных машин какого-то госпиталя, чуть в отдалении сосредоточились машины с боеприпасами, укрытые брезентом. Пехота расположилась вдоль дороги по обочинам в мелком кустарнике. Некоторые пехотные подразделения пытались форсировать реку вплавь, уходили куда-то берегом, на подручных средствах переправлялись на ту сторону, ближе к войне. Руководил ими, подгонял пехоту сорвавшимся голосом майор, который уже не мог говорить, а лишь сипел, помогая себе зажатым в руке пистолетом.

Как выяснил потом командир роты, это были части 10-й армии Западного фронта, куда и входил танковый полк с ротой капитана Паршина.

Ближе к рассвету началось движение, войска вытягивались в походные колонны, уходили вдоль реки вверх по течению: прошла команда переправляться по только что наведённой переправе.

Ночью капитан Паршин расстарался, и теперь все командиры танков и члены экипажей имели табельное оружие – пистолеты ТТ с двумя обоймами патронов к ним. Правда, пополнить боезапас танков так и не получилось, как не удалось и дозаправить машины. Даже напротив, остатки солярки, что ещё сохранились в пришедшем с полигона топливозаправщике Петра Панова, пришлось раздать тракторным тягачам. И сейчас водитель бегал среди танкистов, жаловался всем:

– Какие хитрые эти трактористы с артиллеристами! Ты добудь соляру эту, как мы добыли; сохрани её, а потом и разбазаривай. Ваньку, Ивана потеряли из-за солярки, а они, а они… и-э-э-эх!

Несколько раз порывался подойти к командиру роты, но так и не осмелился, своё негодование высказывал экипажу Кольцова.

– Нет, ну вы посмотрите?! А кому я сейчас нужен с пустым топливозаправщиком?