Именно Фартей обучил Виталия теннису и монолог с упоминанием лейб-идеолога имел место благодаря ему. О другане наш будет повествовать Кате изрядно, и даже познакомит, однако умолчит о том, что товарищ не так давно звонко кинул любезного. Речь идет о грандиозной афере с прокруткой через оффшоры колоссальных сумм, в которой участвовали пара весьма высокопоставленных лиц и руководитель самой крутой, уралмашевской, группировки города, теперь бывший депутат городской думы, потому как покойный. И от которой отцепляли разную шушеру, коей Виталию довелось случиться. Примечательно, как его кучерявили. Ну, во-первых, банально закрыли. Несколько дней держали в камере, и каждый день демонстрировали записи телефонных переговоров и даже разговоров кухонных – они и были самыми компрометирующими – о разборках и иных, прямо скажем, не самых праведных делах. Сволочи, скрипел зубами Виталий, ведь он видел подозрительную десятку, недели две торчащую неподалеку от дома. Далее привезли в коммуникационный офис и компания вышеупомянутых прохиндеев – Фартей, гнида, вышел по неотложке – журила, перечисляя факты, за которые прямиком тут же, «легко», можно отправляться в незабываемое, и сопровождая каждое журилово ласковым пожеланием: «Тебе это надо?» Далее представитель славного трудового социума Уралмаш вывел Виталия вне и очень приватно пообещал содействовать в любых недоразумениях. Утешил себя Виталий единственно тем, что несколько дней позже подъехал к зданию, где располагался монстр, напихал в рожу водителю Фартеевского мерседеса, и на оном же укатил восвояси. Владей, соболезновал Фартей с широкого плеча.

Жилось в житнице привольно. Забубенил себе Виталий четырехэтажный коттедж. Еще квартиру трехкомнатную содержал – здесь обитали его люди: Коля Ташкентский, Волк, Франц. Кстати, когда Фартей приезжал, его здесь же селили: раскладушечку раздвинут – лежи, не барин. Девиц квартира полна. Молодки на Украине гарные: волоокие, губощекие, при формах и желании лет с пятнадцати. При этом мужская сила у Виталия отменная. Раз буховастенек на квартире той уснул и все сон какой-то тревожный, нервный. Проснулся, ну жаловаться – дескать, ерунда лезла. Соколы давай ржать. Чего это? – обиделся Виталий. Да тебя ж, пока спал, Оксана полчаса имела.

Разумеется, помимо стали существовали иные делишки. Ресторан. В нем обреталась вся незаконопослушная крутизна Житомира. Он любил поутру расспрашивать Валентину, чего душенька просит. Та, отчасти из понимания, отчасти из глупости, кочевряжилась. Требовала, скажем, молочного поросенка и Виталий в трубку, перемежая властные и любезные ноты, наказывал повару исполнить в кратчайший срок.

– Послушайте, неуважаемый, – холодно сует голову Виталий к особи, – вы разговаривайте намного тише. Поскольку ваш голос несколько противен.

Особь незамедлительно и визгливо возмущается:

– Как вы смеете! Вы много на себя берете!

– А я люблю брать. Испытываю, знаете ли, приязнь к данному методу земельного бытия.

– Я обращусь…

– Заткнись, – больно тычет его пальцем в грудь Виталий, – за-ткнись, – палец, прямой и суровый, оказывается подле глаз пострадавшего.

Гражданин сопит, глаза переполнены.

– Ну вот же, – Виталий разводит руки, – сейчас бы мама тобой гордилась. Ты становишься человеком.

Имели место и невзгоды – Катугин. Тут кость на кость получилась. Катугин жил без отсидки, но мазуту имел внятную – чеченцы, азеры (стандартная схема: бывший мент, Чечня). С этими – дело бесполезное. Виталий еще в Екатеринбурге сподобился. Там накат был на его площадь, Виталий приехал на разборки. Частный домик из дерева, сидят пять человек, суп хлебают. На поясе гранаты висят. Проходи, говорят, угощайся, гостем будешь. Отведал Виталий и вопрос задает:

– Зачем у реализаторши деньги забрали?

– Дэняк нада, – отвечают, – супь вкусный.

– У вас же своя территория есть.

– Есть.

– Зачем на чужую лезете?

– Дэняк нада, супь вкусный.

– Вы что, войны хотите?

– Ми лубим…

По Катугину Виталий нерв сурово надсадил. Двоих Разуваевских потаскали Катугинские отменно, Волку ногу преломили. Без смерти не обходилось. Здесь с Зимой хорошо подоспело – Виталий после той ездки часто наведываться с дипломатом стал и прочухал расклад (Зима пояснил, что Катугин широко велся) – затеял комбинацию. (Катугина просто убивать было нельзя, чеченцы могут для настроения или урока отомстить – кровниками русские не становятся, только единоверцы, – и Виталий на то первая фигура.) Вычеркнули коммерческую единицу – через этого дядю Катугин операции оформлял – а подставили одного вора. Там началась бойня, и Катугин в ментовскую зону сбежал – здесь не достанут.

Зарисовка. На этот раз Виталий собственными силами пользоваться не стал, а взял человека со стороны. Из приватных соображений. Найдется, к месту, занимательное. Когда Виталий начал Украину обживать, тут происходила благодать. У нас-то валили людей на полную, а хохлы вполне мордобитием обходились. Виталий, пообщавшись с местными, такой словесной жути нагнал – ну, это-то первое дело – что те за три метра начинали руку тянуть. Пошли кавказские войны, и хохлы полюбили наемно воевать – бедно живет житница, право. С войн приходили совершенно отмороженные. Резво сформировалась киллерская рать. Одного такого Виталий и приурочил. Да не угадал. Народ совершенно пошлый – наркотники. При расчете поганец начал свои условия ставить. Глаза грустные, белые. Виталию пришла мысль, что тот его сейчас хлопнет, и просьбу выполнил.

Здесь же к рыбалке пристрастился… Курьез. Раз перепились друганы, один хохол, Колесник, речь гнилую на хмельной браваде завел. Пьянющий в зюзю Волк достал пистолет, без предисловий плюнул выстрелом. Промазал. Колесник улыбался, отступал, душевно и проникновенно остужал, вытянув руку с поднятой ладонью, как бы заслоняясь:

– Кончай, Волчара, охота тебе пистолетом баловаться.

Волк еще пульнул. Парень схватился за плечо, взвизгнул. Ошалело и раздраженно посмотрел на Волка – тот досадливо и, пожалуй, безмозгло смотрел куда-то в район парня. Колесник на всякий случай упал, держась за плечо, скрючился, сучил ногами; азартно и осуждающе верещал:

– Ты шо, дур-рак, ты жешь умазал!

Волк подошел поближе, ухватил свои волосы на загривке, заинтересованно и недоверчиво вглядывался в парня. Выстрелил ему в голову и тот перестал ерзать.

Виталий, богу привет, не особенно хмельным был, пустился хлопотать. Волка срочно восвояси, на Урал отправил, денег местным не пощадил. Через пару месяцев, однако, закрыли. Правда, обращались аккуратно – занимался только что образованный отдел борьбы с оргпреступностью: ребята сплошь молодые, собой довольные, галстуки к костюмам подобраны.

– Та шо ж ты нам мозги вертишь, колы девять машин твоих. Вот жешь папирка – уси номэра уписаны (на самом деле Виталию принадлежали шесть) … А рэсторан, а две хаты! На кой така обуза?.. Колесник, к примеру, схынув, а тэбе нипочем – Оксану Глушко по курортам возишь, пока батька ее в раде холовой за народ страдает. Нема квита.

Словом, пришлось лишиться – «геть кацапов».

А, скажем, довелось в картишки выиграть акции одного завода в Подмосковье. Небезызвестный Брынцалов подкатывал к Виталию с предложением выкупить оные акции, ибо заводик обретался на территории, соседствующей с Брынцаловскими вотчинами, которые мужчина сильно любил расширять.

Напоролся на второй инфаркт, угадал к Амосову. Понравился ему дядька страшно. Насколько Амосов хорошо лечил, Виталий, конечно, не понимал, но доверился безоговорочно. Дело в том, что, когда Виталий того первый раз увидел, чрезвычайно был поражен, насколько тесно совпадал лекарь с одним нарисованным воображением персонажем «Записок из Мертвого дома», самым любимым. Это первое. И второе – Амосов презирал всякие современные средства и занимался сугубо физзарядкой: наклоны там, бег трусцой (собственно, светило и внушал: физкультура-де, товарищ, вещь стимулятнейшая – говорил сухо и веско, веки прозрачные и тяжелые). Тут вот что, физкультурой до старости любил заниматься отец (делал он это сосредоточенно, даже самоуглубленно и, пожалуй, карикатурно – Виталий шутя советовал заняться йогой, что папаню сердило), и сынок обожал наблюдать за батей… Да и деньги Виталий платил несметные – как не верить.

Офис Виталия, Лева слоняется уныло. Ходит он забавно, на пятках – там с позвоночником история.

– Знаешь, есть в ней что-то… э-э… может, неприятное? Или тревожное. – Смятен голос Виталия.

– А я тебе скажу. Она слепая.

Хмыкнул Виталий:

– Руками что-то делает, и глаза двигаются. Забавно… Я тут придумал ей подарок добыть. День ходил по магазинам, так и не выбрал.

– Смотря какой повод.

– Именно что без повода.

– Я тебя учил, бабу по зубам выбирают. Если улыбается в четыре полных зуба, пойдет. Больше – вообще класс, дура… Меньше – с возу.

– Егорычу разве скинуть. Или подождать… Мыслишки есть относительно нее…

Через пять минут.

– Ты понимаешь, не знаю как себя с ней вести. – Теперь Виталий слоняется, а Лева сидит. – Вроде делаешь что хочешь. Там… перепихнуться по любому. Останься, говорю – базаров нет. С ней интересно с одной стороны, с другой – трудно. Шпарит без запинки, на все есть ответ. Но… Простая баба пятнадцать слов знает и талдычит об одном и том же, а не устаешь. Эта на любую тему, а надоедает… Тут задумался – на кой так много разговариваем? Ни цены, ни смысла. Она тянет в одиночество… И тем не менее…

Гараж.

– Вот послушай. – Виталий смеется. – Не угодно ли присесть… А? Каково! Это я намедни – заметь слово, намедни – одному деловому в офисе у себя ляпнул. Полный рамс. И знаешь, мне нравится!

– Я понял. – Виталий озабоченно ходит по гаражу. – Никогда не сражался с бабой. Любил, ненавидел, но не сражался. И, возможно, зря, это интересно… Вот она говорит, встань на улице неподвижно и стой – так, попробуй ради интереса. И что ты думаешь? Встал… Хоть бы кто подошел, спросил, что со мной. Разглядывают – прилично одетый мужик. Мальчонка один наблюдал, да надоело. Я обиделся сперва, а потом понравилось… Ну и что это? Возраст, пресыщенность?… Была мысль ее проституткой сделать, да, похоже, она это прошла.

– А что ты там про способности какие-то особенные ее тер? – Это Лева.

– Здесь вообще борщ с укропом…

Именно с Украины товарищ Виталий уехал в Венгрию. Вынул и положил пару лет. Суть, однако, не в этом. И не в том, что Машутка в Мадьярии обреталась. И не в том, что загнал ее туда сам же Виталий. А в том, что как раз с Венгрии он плавно поплыл.

Вообще синусоида судьбы получалась весьма энергична как частотно, так и по амплитуде, и созидал энтую шаловливость сам же Виталий. Как упоминалось, по неуемности натуры мужчина – совался. Печалило персонажа, когда что-либо происходило в его отсутствие. Вот и теперь Лева стругнул одного деятеля на солидное СП – «Зимина (одна из сановных фигур губернии) схавал, водой не запивая», восхищался Виталий (сынка по картам на кукан посадил) и не сумел проскочить мимо. Вообще совместное предприятие было достаточно вялое, хоть имело австро-венгерско-российский характер. Суть – отправка за границу ферросплавов в обмен на комплектующие по электронике. С появлением наших деятелей эспэ зашевелилось и через несколько лет, приобретя многопрофильный характер, вспухло. Самое смешное, дело подсуетил тот трипперок.

Обзаведясь хворью – помните пароход? – Виталий на Машуту обиделся. Затеял допросы и выяснил, что левачит особа с предыдущей любовью (она же, якобы, натуральная). Очкарик, сволочь, рыбья кровь! (Как этот ханурик умудрился раздобыть трипак, осталось глубокой загадкой.) Ну да, головаст, да, творюга – но когда это бабы на ум зарились! Короче, на открытие Виталий немало похворал и, видать, головой замутился. Послушайте, какие слова произносил: «Что ж, Маша, против чувства идти не намерен. Живи, подруга, счастливо». Ладно бы, а то и денег подсуропил, и уже на последнем нерве пристроил гражданина в то самое эспэ. Гражданин же по башковитости возьми да изобрети несколько замечательных комбинаций. В итоге засочились деньги, в результате Лева и Маша с Олегом (вражина, по-нашему) очутились на постоянном жительстве в Венгрии. Виталий сперва до СП был ленив (ну, капало и пусть влажно будет), затем, когда учреждение пошло разматываться, стал внимательней, занимался именно ферросплавом (как раз на Украине его и добывали). В Венгрии при сем получался наездами. А после и совсем туда съехал.

Теперь давайте обратно вспомним банкира, которому бока мяли. Получилось следующее: когда банкир от телесной дружбы рассказал, какую аферу мечтает получить, Виталий сглупил. Он подключил к истории двух деятелей, – просто для исполнения операции требовались деньги, которых в налике у Виталия не было. И потом, хотелось поделиться риском. Будучи в доле, он, когда понадобились вложения в СП, воленс-ноленс подключил их и сюда. Ребятки же натурой были априори объемней Виталия, что и обошлось минусом. Во-первых, там пошла склока между очень крутыми, к чему Виталий отношения не имел, но поскольку его имя прикасалось к деньгам, на которые претендовали склочники, то позвоночник испытал неприятное щекотание. И как не испытать, когда одного из деятелей беспринципно вальнули, причем здесь же в Венгрии. Вслед за ним канул – уже в Греции – банкир. Второй крупняк угодил в любезность к ФСБ, и сам Интерпол имел к нему склонность. СП начали дербанить. Сильную долю оттяпал нехороший Олег. Поживите при такой раздаче.

Жизненная стезя, будем сказать, получила тенденцию «к сливу». А бал продолжался: для полной ассамблеи Виталю огорчил Коля Ташкентский. Отъезжая в Европы, наш герой доверительно возложил на него хохляцкие функции, чем тот попользовался без малейшего пардону. Кидок опечалил Виталия внятно, – притом что, как правило, на происки жребия роптал он хоть и зычно, но не сердечно, блюдя во внимании разновидность собственной деятельности. Словом, после двух венгерских лет воротился в пенаты, претендуя закончить путь здесь – «где родился, там и сгодился».

Напомним о Фартее, примем во внимание иные бяки, в которые просто не станем углубляться, и мы увидим тень грусти на лице нашего персонажа.

Ну и в довершение. Один доморощенный праведник – это совершенно наши дни – не согласился с тем, что Виталий путем поступка изъял у него некую прискорбно хилую сумму. Принялся грозить инстанциями. Дабы начистить тому мурло, Виталий делегировал Волка, но тот угодил в запой и вызвался Франц. По мягкости натуры (у него не выходило соблюдать серьезную мину лица) волонтер рожей не ограничился и основательно повредил здоровье ослушника. Родные возмутились, пошли искать справедливость, все поехало не по норме: склока, нервы (менты сами жаловались: докучают-де, откупись). Виталий пробовал, но папаша очутился принципиальным дураком. Убивать его было никуда и произошла пошлая и нервозная тягомотина. Как ни странно, потянуло на мысли. Наскочив раз на классическое «крепчает нравственность, когда дряхлеет плоть», Виталий пустился порой виновато улыбаться.

ВИТАЛИЙ-КАТЯ

Говорил Виталий Кате:

– Ты вот что, поразговаривай-ка со мной о любви. Имею приязнь к выслушиванию.

– Что я к тебе испытываю?

– Уволь… Предыдущими прецедентами интересуюсь. Как, сколько и почем.

– Кошка у меня была. Сдохла. Жалею.

– Брось. Ваш брат до этого дела страстен. Впрочем, не верю я в женские чувства… Ну верно, верно, случилась притча – обманут произошел. Да ведь и того с кем надула, стервоза, в оконцовке бросила.

– Осталось?

– Нет, ушло. Я и благодарен, впрок получилось. Боле в нутро бабу не пущу. – Посмотрел строго. – Как хочешь это воспринимай.

– Бог с тобой, я не претендую. Калека есть калека.

– Не стыдно тебе?

– Очень не стыдно.

Виталий смирился:

– Мне нравится. А хочешь, с женой познакомлю? Она хорошая.

– Зачем тебе?

– Так, для смеху.

– Для смеху хочу. Я подружусь, я умею.

– А рожать не пробовала?

– Не умею.

– Чего так?

– Не умею.

– Давай я тебе рожу. Для смеху.

Катя хлопнула себя по шее:

– Подлые создания, все нервы истрепали.

– Оно в дело: нервы жизнь коротят, а жизнь скушная…

– Мне кажется, я не люблю детей. Они жестокие. Впрочем, я тоже.

– Наговариваешь.

– Наверное: слова легко говорить.

– Так кроме них и нет ничего.

– Ну, деньги.

– Э-э – пустяк. Я раз с собой неделю два лимона американских таскал. Ни сердцу, ни голове – грусть одна.

– А красивые деньги? Я доллары не видела.

– Понятно, что красивей рубля. – Помолчал. – Съездить разве в Америку. Не довелось. Возьмем и махнем с тобой.

Катя прислонилась:

– Страшно хочу. С тобой.

– Поживем – увидим… – безжалостно пошутил Виталий. Вздохнул: – И почему бабы такие симпатичные?

– Потому что жить интересно.

– Пожалуй…

Помолчали. Виталий поинтересовался:

– Слышь, Катька – а, скажем, песни любишь? Давай споем.

– Про любовь?

– Во-во, только песни петь. – Виталий замурлыкал: – У попа была собака, он ее любил…

– А знаешь, которая моя любимая? «Раскинулось море широко». В детстве часто маму с папой слушала. Без памяти нравилось – «к ногам привязали ему колосник». Мне чудились колосья пшеницы. Мертвый кочегар с золотыми колосьями в бушующем море. Тревожно и романтично. Тоже хотелось…

Виталий ласково посягнул:

– Придумываешь.

– Моря так и не нюхала, не успела.

– На уважение нарываешься…

Хрупнула под ногой веточка.

– Тебе что больше нравится, грустить либо смеяться?

– Обедать… Я, веришь ли, водку расхотел. Раньше пивал беспощадно, а теперь скучно.

– А я люблю. Сопьюсь при стечении обстоятельств, помоги господи.

Виталий скосил взгляд. На Кате висела ветровка, воротник изловчился, криво топорщился, лез к уху. Виталий поправил. Легонько, мизинцем смел с плеча рогатку хвои. Подумал и обнял плечи Кати.

– А в невестах я состояла…

И пошла Катя рассказывать.

КАТЯ

До девятнадцати лет Катя была зрячей. Глаза потеряла в землетрясение, в Спитаке.

Родилась Катя в Ленинграде, жила хорошо, светло. Родители благонамеренные, только для нее и существовали – единственная доченька. Школа окончена благополучно, дышали пространства. Страна волновалась, Катя нет. Разговорами, конечно, возила, но без существа – для артикуляции. Всё при ней, взглядами осаждена, уж и слов кипучих удостоена не от одного индивидуума. Где-то недалече ждала серьезная любовь, что там любовь – будущее.

Институт не ахти какой, но для времяпоглощения и респекта в самый раз. Там же и мальчишечка отыскался. Из себя весь, млели девицы. А он к Кате претензии – дело за грядущим.

Звали мальчишку Сашей и учился он на последнем курсе. Захотелось парню жениться, Катя не возражает. Вообще оппонентов не нашлось – парень с армянской кровью, очень подходящий. Остаются в Питере, научная карьера – башковит Саша… Свадьбу к весне намеряли, только в вотчину, город Спитак извольте пожаловать на ознакомление. Ежели молодые законами гнушаются, не хотят на родине гульбу по старым обычаям отобразить, так хоть сватов по кровной земле поводить не обессудьте, соседям, родне предъявить. Весной-то гурт пожалует в Северную престольную, а пока разминку безотлагательно. Приурочили к юбилею Сашиного родителя.

Вчетвером, молодые да родимые, и пожаловали на просьбы отчаянные. Там оно и блеснуло будущее – громадой радушия и проникновенности, ароматом вечеров и ночей, напряженной пристойностью и красотой окружающего, сознанием великой целесообразности расположения в этом благоухающем мире. Последний раз прикоснулась здесь Катя взглядом к родителям и Саше, вышли из ее и своей жизни – могил так и не посетила.

Землетрясение началось в полдень. Катя вместе с сестрой Саши шла на рынок. Накануне выпал снег (начало декабря), но сразу растаял, ветерок сновал сырой и добрый. Существовал гул и вместе напряженная тишина, имело место странное шевеление вещей и окоченение деревьев. Не присутствовал страх, откуда ему взяться. И вот взмыл воздух, будто подолы прозрачных платьев трепыхнулись вверх.

Катя с Гаянэ шли по тротуару подле пятиэтажного панельного дома, тротуар закачался. Гаянэ взвизгнула и больно впилась ногтями в руку подруги. Катя увидела, как недалеко впереди лопнул дом. Из его пор полезли дым и пыль, дом стал складываться. Теперь пошло крошиться строение, которое располагалось рядом. Оно вальяжно, как бы нехотя, начало заваливаться на спину, и панели, словно сухое печенье, посыпались. И тут земной шар наклонился. Катя увидела, что корявое, грузное небо отодвигается, в уши вторгся ровный рев, и запечатлелось, руки царапают асфальт. Отчетливо помнит, возникла мысль о сумочке… Так начиналось.

Катя не верила в существование землетрясений и не понимала, что происходит. После короткого обморока увидела перед глазами мечущуюся черноту – в рот, нос, поры била пыль, тело аккуратно сковалось плотным, невыносимым материалом. Совершенно не чувствовалась боль. Постановила, что тут недоразумение – обязательно должно быть больно. Именно отсюда попробовала шевельнуться и сразу уразумела, насколько это безнадежно – попросту отсутствовали мышцы. Только пальцы обеих рук, которые обнаружила подле лица, вяло, безграмотно и бесчувственно шелохнулись. Это ничтожное движение взорвало, девушка догадалась, что к ней пришла смерть.