Пирик

Как-то, ещё до того, как его занесло за Пояс Закрытых Веков, идя по дороге времени, Толкачёв материализовался в прошлой Амазонии тысяч за пять до нашей эры.

Никаких закрытий на данный момент времени и в данной точке пространства, где могло появиться его тело в реальном мире, не было. Но он не успел даже оглядеться, как получил по спине удар увесистой палкой. Силу удара смягчил рюкзак, зато в нём с печальным звуком распался на осколки термос с горячим чаем. Спину обожгло.

Надо было бы сразу стать на дорогу времени и избежать дальнейших недоразумений, коль скоро он попал туда, куда не следует, но Иван обиделся. Он резко обернулся и увидел перед собой группу краснокожих и черноволосых молодых людей, с изумлением рассматривающих его. Он для них появился, по существу, ниоткуда.

Сам обидчик, нанёсший Ивану удар, в ужасе отступал назад.

Одеяние молодых людей, если можно было это назвать одеждой, позабавила Ивана, точно так же, как он потом узнал, и его экипировка изумила другую сторону не меньше. Кожаные куртки закрывали всё тело аборигенов, но где-то на ладонь ниже пупка оно оставалось открытым до середины бёдер. Дальше ноги опять обтягивались кожей и были упрятаны в нечто похожее на сапоги. На голове у каждого красовалось какое-то причудливое сооружение из разноцветных перьев и веток со свежими листочками.

Позади Ивана раздался протяжный стон.

Иван не обернулся на звук, дабы не терять из вида неожиданных противников, а сделал несколько шагов назад. Спина его упёрлась во что-то твёрдое и надёжное. У ног его оказался человек, поверженный на землю. Незакрытые части его тела бугрились полосами от ударов палок. Нападавшие имели такие же отметины, возможно, полученные от этого человека, поскольку в руках у него также была зажата метровая палка в два пальца толщиной.

Лёгкая паника среди молодых людей, возникшая после появления ходока, улеглась, их было не менее десятка, и они решили возобновить атаку, метя теперь и в Ивана.

Толкачёв никогда не любил, когда против одного выступала толпа. В девяносто девяти случаев из ста, по его мнению, делалось это из злого умысла. Правые никогда не навалятся на жертву таким скопом, считал он, если они правые. А здесь, к тому же, явно никто не собирался различать его самого и упавшего от побоев.

Палки уже посвистывали в жилистых руках перед самым лицом. Впрочем, делалось всё это на дилетантском уровне – лишь бы помахать. Потому отобрать у ближайшего противника его оружие Ивану ничего не стоило. Та же участь постигла второго, слишком увлечённого «неправым» делом.

Лишённые палок отскакивали назад так энергично, словно их отталкивала пружина. Иван ещё не знал негласных законов этой страны, но его действия, направленные только лишь на оборону, а для этого надо было обзавестись адекватным оружием, оказались правильными. Здесь мужчина, лишённый в бою палки, считался не мужчиной, а схортом, то есть безрогой коровой.

Поистине – бодливой корове бог рогов не даёт.

– Схорт! – первое слово, изданное хриплым голосом, раздалось рядом с Иваном. Это тот, кого он сейчас защищал, качаясь от боли и усталости, поднялся и выставил перед собой свою палку. – Схорт!

– Схорт! – рявкнул Иван, даже не понимая значения сказанного, и выдернул из снующих туда-сюда палок ещё одну.

Делал он это пока что всё машинально, но догадался – такими действиями он уменьшил число нападавших ещё на одного. Продолжение ход сражения в таком роде внушало оптимизм.

– Схорт!

– Уй-юй! – подхватил его неожиданный напарник, и едва сам не выпустил палку из ослабевших рук.

Толку от него не было, так что ждать поддержки с его стороны не приходилось. Иван на время позабыл о нём и успешно отбивался от оставшихся аборигенов, вооружённых палками.

Но происходило всё действо как во сне. Мелькание палок не давало возможности оглядеться или хотя бы внимательнее рассмотреть их владельцев.

Зато сноровкой он их превосходил на порядок.

Р-раз! Левая рука зацепила орудие, правая – нанесла удар по её обладателю куда придётся, но так, что палка улетела назад и гулко стукнулась о каменную стену неизвестного Ивану строения. И обезоруженный противник, оскалив зубы, исчез из поля видимости.

Новый захват и рывок…

Иван, наконец, огляделся. Перед ним нерешительно переступали с ноги на ногу трое с палками. Остальные рассеялись.

Он вытер со лба пот. Напарник опять лежал на земле, но вся его избитая плоть тянулась к обидчикам.

– Отдохни! – посоветовал ему Иван и, видя, что противники решительно настроены драться до победного конца, сам пошёл в атаку.

Противостоящие ему воины, как теперь мог видеть Иван, имели хорошие пропорции тела, и явно побывали в драке на палках неоднократно: были видны старые отметины от полученных ударов. И всё-таки каждый из них уступал Ивану в росте, силе и способностям противостоять в рукопашной схватке.

Теперь, когда их оставалось всего трое, у Толкачёва появилась возможность маневрировать, а также использовать для нападения и обороны свои ноги. Последнее даже не удивило, а повергло в ужас молодых людей, после того как ходок сшиб одного из них наземь ударом ноги в плечо – после полного оборота вокруг своей оси.

Они с воплем отступили, подняли своего поверженного товарища и волоком потащили его подальше от странного, явившегося из воздуха, защитника ими уже поражённого и умирающего врага. Там, в шагах десяти, они посовещались между собой, затем покричали, грозя своим оружием Ивану, и нестройной гурьбой пустились прочь.

Иван не успел уловить произнесённых слов на незнакомом пока что ему языке, но суть их была ясна и так.

Он не стал их преследовать, хотя свербело – догнать и поддать, чтобы неповадно было на одного наваливаться скопом и бить незнакомцев, то есть его самого, да потом уже после драки грозить палками.

И термос вот разбили…

Теперь надо было заняться человеком, ради которого пришлось ввязаться в необычную драчку. Избит тот был основательно. Плечи, спина, бока, руки и бёдра багровели от сильных палочных приложений к этим местам, кровь струилась из небольшого разрыва кожи на лбу у самого виска, капала из носа.

Иван в задумчивости постоял над ним. Трогать избитого таким образом человека – всё равно, что нанести ему новый удар, так как сейчас у него всё наболело и приобрело необыкновенную чувствительность. Такое Иван испытал на себе, когда они однажды мальчишками нахлестали друг друга прутьями, после чего любое касание к коже заставляло болезненно вздрагивать всё тело, словно его внезапно окатывали крутым кипятком.

Наконец, решился – и слегка пошлёпал лежащего по щекам. Избитый человек вздрогнул и приоткрыл глаза; пролепетал что-то непонятное.

– Ожил! Теперь вставай! – подал ему руку Иван.

Неожиданно тот цепко ухватился за протянутую ладонь и без труда поднялся, хотя и морщась от боли. И, следом, лицо его вдруг осветилось улыбкой. Он увидел разбросанные вокруг палки и уходящих врагов. Из горла его вырвался ликующий вопль и уже знакомое Ивану слово:

– Схорт!

Сейчас, неприязненно подумал Иван, начнёт бить себя в грудь и изображать из себя победителя. Приготовился покорно посмотреть, как это будет выглядеть. Однако его нечаянный напарник упал перед ним на колени и стал что-то быстро говорить, показывая на себя и Ивана.

Теперь он меня за бога какого-нибудь принял, более спокойно подумал Иван.

Такое поведение человека прошлых времён естественно. Внезапное появление его в реальном мире, будто из ничего, среди людей имело одну неприятность. Для них возникновение ходока всегда являлось не чем иным, как чудом. Чудом, возможно, по-настоящему единственным, увиденным ими самими в своей жизни.

Но ведь, сколько до того они слышали от других о подобных чудесах: явлениях и превращениях, исчезновениях и воскрешениях. А такие сказочные случаи, когда кому-то являлся помощник и защитник, а кому-то – злой враг человечества, они слышали тоже только от других. А тут перед их глазами свершалось именно то, во что верилось и не верилось (последнее – по здравому размышлению), но что сидело в любом человеке на уровне подсознания.

Так, как появился Иван – в самый драматический момент, мог объявиться только Бог. Добрый Бог! Защитник и подмога. Поистине Спаситель! Тут уж не до размышлений и сомнений. Вот он – Бог. Пришёл, чтобы наказать жаждущих его, имярека, смерти…

Но дальше произошло совершенно невероятное для Ивана, чего он не мог ожидать ни при каких условиях.

– Меня зовут Пириком, – проговорил коленопреклонённый человек. – Я знаю… Ты ходок во времени. Мой отец, Уленойк, рад будет видеть тебя, и говорить с тобой.

Как ни чудовищно было произношение этого юноши, а выглядел он очень молодо, Иван понял всё сказанное на языке ходоков.

Смысл сказанного понять-то он сразу понял, а сам факт речи доходил до него дольше.

– Э-э… Ты что, ходок?

Пирик отрицательно потряс головой.

– Мой отец, Уленойк, ходок, а я с ним.

– Н-ну, да… – растерянно проговорил Иван. Что-то в ответе Пирика смутило его. – А где твой отец, Уленойк?

Пирик с коленей повалился набок, облокотился рукой о землю. Он, похоже, и не думал падать ниц перед Иваном, его просто не держали ноги – от слабости.

Подождав, Иван присел рядом с ним, внимательно вслушиваясь в его лепет. Пирик в это время был похож на школьника, занятого устным счётом: глаза под лоб, сосредоточенное, в муках, лицо и шевелящиеся пальцы.

– Вот, – подытожил расчёты Пирик, – мой отец, Уленойк, столько тумов… далеко. – И показал растопыренные пальцы рук и ещё три пальца на ноге.

Высказанное расстояние могло быть любым, ибо названный Пириком тум мог составлять и сто шагов, и сто километров.

Иван покрутил головой, посмотрел на солнце, – оно клонилось к западу. Идти никуда не хотелось, но с Уленойком следовало встретиться. Такого имени он ещё от ходоков, у которых черпал сведения о прошлом и проживающих в нём, не слышал. По-видимому, и не мог услышать. Все его друзья до сего времени дойти не могли, а Уленойк, быть может, ничем своим современникам-ходокам не запомнился.

– Ладно, – сказал Иван, не вдаваясь в подробности меры длины, высказанной Пириком. – Давай сделаем так. Ты говори со мной на своём языке. Да, да, как говорят здесь у вас. Я тебя пойму. Ты говори, пока мы с тобой будем есть, а потом… – он хотел сказать – посмотрим, но сказал: – пойдём к твоему отцу, Уленойку.

– Да, да, – подхватил Пирик. – У-у, как он обрадуется. О!..

– Говори на своём языке, – напомнил Иван.

Пирик быстро заговорил. Иван вслушивался в незнакомую речь. Не долго.

– Теперь повтори всё сначала, – попросил он, наконец, Пирика на языке ходоков.

Лингвам с успехом делал своё дело, но надо было выслушать поведанное Пириком ещё раз.

Сын Уленойка вначале стал переводить сказанное им на понятный ходокам язык.

– Нет! – остановил его Иван. – Говори на своём языке. Повтори! Только не торопись.

Пирик, хотя и с неохотой, стал говорить по-своему. Иван вслушивался. Постепенно стали появляться осмысленные фразы. Тем более что Пирик, в основном, говорил о своём отце.

– Я хотел бы встретиться с твоим отцом, – сказал Иван, так как стал его понимать, а, значит, и говорить, хотя с трудом.

Пирик оторопело уставился на Ивана.

– Ты говоришь! О!.. Отец мой, Уленойк, будет тебе рад. О!.. Отец мой, Уленойк, великий воин Великого Пелилакканка! Он имеет сто жён! Его все бояться, и обходят его ромт стороной, хотя вокруг Харрамарра нет даже стены. Мой отец, Уленойк…

– Я понял, – прервал его Иван, с сожалением выбрасывая из рюкзака гремящий внутри стеклом термос, после чего выложил хлеб, консервы, флягу с коньяком и пузырёк с фиталоном, а к нему кусочек ваты. – Давай-ка я тебе смажу всё это. Быстрее заживёт.

Пирик принюхался, скривился, но покорно выдержал лёгкие касания ходока.

– Здорово тебя поколотили, – критически оценивая свою работу, сказал Иван. – За что же они тебя так?

– Как за что? – удивился Пирик, словно Иван сказал ему некую бестактность. – За женщин, конечно.

– Ага, – согласился Иван, не находя в его ответе изъяна; однако в нём слышалась какая-то не то избыточность, не то недосказанность.

С одной стороны, обычный бабник, вот и бьют скопом; с другой – почему такая безапелляционность в утверждении, что здесь за женщин всегда бьют?

– Пацифист, значит, – предположил он, на что Пирик охотно мотнул головой.

Значения произнесённого Иваном слова он не знал, поэтому понял его по-своему, отозвался:

– Им тоже от меня досталось.

– Видел я, – отмахнулся Иван, вытирая руки о траву. – Давай есть. Потом расскажешь, почему у вас бьют за женщин, и кто такой твой отец, Уленойк.

Они шли каким-то лугом.

– У меня много женщин. Я сын своего отца, Уленойка, а он совсем как Анки, а Херести говорит, он больше, чем Анки.

– Ну-ну, – подбодрил Иван. – Анки – это отец твоего отца, Уленойка?

Оживший после еды и смазки ран Пирик даже отпрянул в сторону и приставил указательный палец к верхней губе, будто усы показал.

– Уй! Анки не отец. Анки – Бог! От него родились все люди. И от его женщин, конечно.

– Извини, – ухмыляясь, произнёс Иван. – И чем же твой отец, Уленойк, превзошёл самого бога Анки?

– Мой отец, Уленойк, ходок во времени. Поэтому Херести говорит, что отец мой, Уленойк, и есть сам Анки.

Наступила очередь удивиться Ивану. Он присвистнул. Такого он ещё не слышал о ходоках.

– А что говорит твой отец, Уленойк?

– Отец мой, Уленойк, смеётся, когда его об этом спрашивают.

– Это хорошо, что смеётся.

Иван задумался. Неужели Уленойк ведёт родословную от самого себя? Забавно с ним поговорить, потому что всё может быть и так – вечный круговорот одних и тех же личностей и событий.

Если это так… То что? Хорошо или плохо? Вполне гамлетовский вопрос, только глобальный. Ведь он сам может попасть в такую же ситуацию и быть сам себе пращуром, и далёким потомком. Сюжет…

Пирик шёл, поигрывая палкой. Она у него служила то для опоры, то просто для того, чтобы срубить высоко выбившийся стебель травы. Порой он её забрасывал за спину и брал локтями, давая опору рукам…

Одет он был всё-таки экзотично. То, что на нём одежды мало, понятно – от тёплого климата. Но почему такая демонстрация мужской плоти? Вырез на месте гульфика в свободных, в виде длинных шорт, штанах явно сделан специально. То же самое было и у напавших на него юношей, хотя одежда их отличалась. На Пирике – лёгкая безрукавка, на ногах – вязаные, наподобие лаптей, сандалии. Волосы на голове собраны в косицу, которую удерживала бледно-голубая повязка. При нешироких плечах сын Уленойка обладал мускулистыми руками, а грудь и живот были будто от другого человека – слабые, не развитые. Его противники, как успел разглядеть Иван, выглядели в большинстве, в сравнении с Пириком, атлетами.

Солнце закатывалось за плоский горизонт, и стоило подумать о ночлеге. Всё, что он хотел узнать от Пирика, Иван узнал. Связь с божеством, вернее, обожествление человека и ходока во времени погрузило его в глубокое раздумье и занимало в течение всего путешествия к неведомому ромту Уленойка.