Я вздрогнула и обернулась на голос: на пороге соседнего дома стояла пухлая кудрявая женщина в махровом халате. В мочках ее ушей сверкнули серебряные серьги-кольца. Даже со своего места я заметила, что выражение лица незнакомой женщины было отнюдь не дружелюбным: или она приняла меня за кого-то другого, или просто ненавидит людей, проходящих мимо ее дома.

– Здравствуйте! – громко сказала я и помахала ей конвертами, зажатыми в правой руке. – Можно с вами поговорить?

Женщина обхватила свое объемное тело руками, то ли защищаясь от меня, то ли из-за холода, и неуверенно спросила:

– Вы из полиции?

Я изумилась.

– Нет, я не из полиции.

– Журналистка?

– Нет, – ответила я. – Я не журналистка и не из полиции, но я ищу кое-кого. У меня была назначена встреча с доктором Келли, который работает в городской больнице. Вы с ним знакомы?

– Разумеется, я с ним знакома! – возмутилась женщина, издав какой-то странный звук вроде недовольного фырканья или хмыканья. Я медленно направилась к калитке ее дома, и женщина повелительно взмахнула рукой: – Проходите в дом, иначе еще сильнее заболеете.

Я снова удивилась, но не так сильно, как когда женщина предположила, что я из полиции. Когда я вошла в ее дом, стянула ботинки и обула предложенные домашние тапочки, она скептично изрекла:

– Ну да.

– Что, простите? – Я выпрямилась, и она подняла голову чуть выше, чтобы смотреть мне в лицо. Она поджала губы.

– Издалека ты выглядишь старше своих лет, но сколько тебе на самом деле – двадцать один или двадцать два?

– Двадцать.

– Гм… Приготовлю-ка я чаю, выглядишь ты просто ужасно. Проходи на кухню.

Я пошла следом за хозяйкой дома, которая принялась рассказывать о том, как ее муж собственноручно собрал травы для чая, наполняя их здравомыслием и силой воли. Затем она добавила, что он вот-вот вернется домой, будто думала, что я собираюсь что-нибудь у нее украсть.

– Не стой в дверях, входи на кухню. Сюда, к столу. Итак, что тебе нужно от доктора Келли?

– Мне нужен он сам. Я по личному вопросу.

– Дать тебе градусник?

– Простите? – Хозяйка дома уже в третий раз поставила меня в ступор, а я ведь даже имени ее не знаю.

– Дать тебе градусник? Садись! – Я осторожно присела на стул. – Кажется, у тебя температура.

– У меня нет температуры. Позвольте расспросить вас о докторе Келли и его жене. Куда они отправились? Как скоро они вернутся?

– О, так ты ничего не знаешь? – Она смотрела на меня сверху вниз так, что два подбородка коснулись внушительного бюста. Я ответила на риторический вопрос невозмутимым молчанием, и женщина пояснила: – Они навсегда покинули Эттон-Крик. Это место проклято.

Не могу не согласиться, – мрачно подумала я.

– А вы не знаете адрес места, куда они отправились? Вы сказали, что Эттон-Крик проклят? Это их слова?

Хозяйка дома кивнула:

– Они видели призрак своей дочери.

Я почувствовала, как сердце в груди перевернулось от безысходности и злости. Выходит, в тот день миссис Келли действительно увидела во мне Дэйзи.

– Призрак?

– Поистине жуткая история, – поделилась женщина, кивая. – Лара повсюду видела свою покойную дочь. В отражениях стекол машин, в витринах магазинов, на противоположной стороне улицы. Недавно к ним в дом, рассказывал Берд, кто-то забрался, и у бедной Лары совсем сдали нервы.

– Она верит в привидения? – перебила я душещипательную историю. Слыша их имена, я не могла не вспомнить: «Пока не поздно, избавьтесь от ребенка. Мозг младенца поврежден, так и жди беды».

– Разумеется, верит! – возмутилась женщина. – Так может, все-таки дать тебе таблетку? – Она прищурилась, и я мысленно попросила ее не касаться моего лица. Она не коснулась. – Температура может подняться.

– Вы врач? – вежливо спросила я, сглатывая болезненный комок в горле и поднимаясь на ноги.

– Я? – Она покачала головой. – Я медиум.

Я с этой женщиной даже не знакома, говорю с ней не больше десяти минут, а она уже удивила меня четыре раза. Я не подала виду, что отношусь скептически к профессии хозяйки дома, зато отметила характерные признаки оккультизма: на каминной полке стояли незажженные черные свечи, рядом – книга в черном переплете. Из камина доносился запах то ли ладана, то ли полыни.

Быстро отметив все эти детали, я тут же сосредоточила внимание на женщине, стоящей напротив. Ее подбородки исчезли, когда она подняла голову.

– Итак, вы сказали миссис Келли, что ее преследует привидение, – заключила я.

– Верно.

– И посоветовали покинуть Эттон-Крик, потому что он проклят.

– Снова верно, – она усмехнулась.

– Но вы не спросили у нее адрес, чтобы убедиться, все ли с ней в порядке и не тревожит ли ее дух усопшей дочери?

Женщина покачала головой с таким видом, будто я задаю самые глупые на свете вопросы, в то время как я изо всех сил старалась держаться в рамках вежливости.

– Нет, мне это ни к чему. Духам не суждено покинуть Эттон-Крик, чтобы следовать за своей целью. Это запертое место. Поэтому ты навсегда останешься здесь, Кая Айрленд.

Я содрогнулась от ужаса.

– Что вы сказали?

– Когда?

– Только что. Что вы только что сказали?

Теперь уже я привела хозяйку дома в замешательство. Она повращала глазами, затем пожала плечами:

– Ничего особенного. Сказала, что призрак дочери Лары не последует за ней. Отсюда нет выхода. С тобой все в порядке?

– Да. Мне пора. Домой. Спасибо за… разговор, – нашлась я и, громко топая, удалилась по коридору. Пока я зашнуровывала ботинки, женщина-медиум стояла над моей душой, буравя взглядом затылок. От мрака в прихожей мне стало дурно. Хотелось на свежий воздух. На холод.

– Точно все в порядке? – спросила женщина, коснувшись кончиками пальцев моего выгнутого позвоночника. Я поспешно выпрямилась и кивнула.

– Да. Мне пора. Спасибо за разговор.

– Ну что ж. – Она невесело улыбнулась, будто я была ее дочерью, которая слишком рано покидала родной дом. Я распахнула дверь и поспешно сбежала по ступеням вниз. – Приходи еще, Кая Айрленд.

Приступ клаустрофобии все не проходил, клетка давила на меня даже здесь, во дворе.

– Хотя куда тебе еще деваться, – услышала я за спиной голос, – ведь Эттон-Крик не отпустит тебя.

Я забралась на водительское сиденье БМВ и с грохотом захлопнула дверь, а затем заблокировала себя внутри салона. Сердце бешено колотилось, а я даже не могла понять, что именно меня напугало.

Я много чего видела, так в чем дело? И разве я верю в привидения? Абсолютно нет. Это антинаучно. Кроме того, в магазине Лара видела не призрака, а меня. И в ее дом пробралась я, а не мистическое привидение.

Нет…

Проблема в том, что я больше не знаю, что реально. Я сама нереальна, я не человек, а мое настоящее тело находится в гробу в особняке Харрингтонов. Аспен видит смерти, а Ной и есть сама Смерть…

И разве я сама – не призрак?

Я покачала головой, постепенно приходя в себя. Когда коснулась лица, почувствовала настоящий, немифический жар, который теперь ощущался даже сильнее, чем прежде. Может, странная женщина была права, и я заболела? Я никогда не болела, а тут раз – и заболела. И от этого мне стали мерещиться дикие вещи.

Все верно. Всему есть логическое объяснение.

Когда я завела двигатель и посмотрела на покинутый дом Келли, поняла, что допустила ошибку. Из-за пугающего поведения соседки-медиума я совершенно забыла спросить о том, не жил ли поблизости двадцать лет назад мальчик, имя которого начиналось на Д.

Возможно, Лаура вспомнит, как Олива рассказывала о подозрительном парне по прозвищу Ди? Она жила в Эттон-Крик, она могла что-то знать. Если нет, придется попросить детектива Дина вновь выяснить все на работе, но как же мне этого не хотелось!

* * *

Когда Аспен Сивер почувствовал, как в ноздри проникает смердящий запах крови, пота и сырого сена, он вместо того чтобы распахнуть глаза и убедиться, что находится там, где находится, наоборот плотнее сомкнул веки. Он попытался вновь отключиться, чтобы не слышать шелест высоких желтоватых стеблей кукурузы, напряженного, гудящего, как ток по проводам, свиста ветра, – но ничего не получилось. Свист продолжал нарастать и становиться все злее и злее, и тогда Аспен тяжело вздохнул, его грудь в больничной рубашке поднялась и опустилась, а затем он, окончательно сдавшись, разжал сжатые в кулаки ладони и распахнул глаза.

И тогда мир закрутился и завертелся, и если бы Аспен питался не внутривенно, его бы вырвало сию секунду. Калейдоскоп красок прыгал перед глазами, разноцветные полосы несли Аспена куда-то вперед, тянули, обхватив за запястья, и вот, когда он, прищурившись от сильных порывов яростного ветра, посмотрел перед собой, то не удивился. Он уже смирился с тем, что вынужден каждый день, каждый час, каждую секунду наблюдать за истекающей кровью Каей Айрленд. К своему ужасу, он вдруг осознал – именно сейчас, когда она изможденно склонила голову на поднятое вверх плечо, – что ему ее даже не жаль. Наблюдая многие часы за тем, как ее истязают, ломают, рвут, пинают в живот, режут, тянут за волосы, а иногда даже нюхают (раньше всякий раз Аспена тянуло блевать), он вдруг стал бесчувственным и отстраненным. И он осознал, что даже находясь взаперти в собственном черепе, он не находится в безопасности. Если бы, думал Аспен, высшие инстанции подкинули бы ему удобное кресло перед распятым телом Каи Айрленд, он бы просто плюхнулся в него и закрыл глаза. Потому что он устал смотреть, зная, что ничем помочь не может. Он абстрагировался от всего – в первую очередь от своих чувств, от бьющего в ноздри запаха, который осел во рту противным привкусом, и уже затем – от звуков.

Но нельзя было.

Он отошел к окошку и присел на корточки, откинув голову назад и глядя на Каю Айрленд и Леду Стивенсон из-под прикрытых век. Кая спросила:

– Ты разве не хочешь помочь мне?

В ответ послышалось слабое хныканье.

– Хочу, но он убьет меня.

Да, да, да, – скептически протянул про себя Аспен. И произнес одновременно с Каей одни и те же слова:

– Я не позволю этому произойти. Только вытащи гвоздь там, наверху.

Кая вскинула голову вверх, и Аспен проследил за ее взглядом. Но перед этим он заметил, как вытянулась ее шея, как напряжена гортань и выступили жилы из-под влажной от крови рубашки.

Аспен знал, что будет дальше – его видение всегда обрывалось на одном и том же месте. Сейчас Леда подчинится Кае и вытащит этот гребаный гвоздь, к которому Аспен ни разу так и не смог прикоснуться.

Они продолжали болтать, и болтать, и болтать.

А затем вдруг все внезапно изменилось, когда он услышал странное, незнакомое слово. Нет, Аспен, конечно, слышал его, однако не здесь, не в видении. Это был голос откуда-то извне, снаружи:

– Беременна.

Слово было вырвано из контекста – Аспен понял это по тональности, но и его было достаточно, чтобы он вскочил на ноги и навострил уши. В груди вновь, впервые за много дней, так сильно и с каким-то остервенением и страхом забилось сердце.

– Что? – спросил он как дурак, оборачиваясь вокруг своей оси, но кроме голосов Каи и Леды, он абсолютно ничего не слышал. Аспен крикнул громче: – Что ты сказала только что, Кира?!

Кира Джеймис-Ллойд, сидящая у койки Аспена, обернулась, почувствовав, будто кто-то пристально наблюдает за ней. За спиной никого не оказалось. В палате было сумрачно – только тусклый свет от лампы разгонял черноту да свет из коридора лился в приоткрытую дверь палаты.

За окном давно сгустилась ночь, угрожающе выл ветер, качая из стороны в сторону верхушки деревьев, выстроившихся в ряд вокруг больницы. Кира с сомнением и страхом отвернулась к молчаливому Аспену.

Это ведь не отец стоит за ее спиной? Не он наблюдает за ней? Не он хочет ее спасти?

Она вспомнила слова Каи.

Теперь она постоянно вспоминала ее слова.

Он мертв, Кира.

Твой отец мертв.

Она слабо улыбнулась Аспену бледными, искусанными губами, затем поцеловала в щеку и шепотом произнесла:

– Наконец-то мои страшные сказки закончились, но счастливого финала так и не наступило.

Она вновь прильнула к его губам.

– Прости, Аспен, прости меня, пожалуйста.

* * *

Лето 2013

Кира не хотела расставаться с Аспеном – ее начинало мутить от одной только мысли о том, что он будет в другом городе, в тоскливом Эттон-Крик, в то время как она, Кира, будет загорать на пляже, носить бикини и наслаждаться солнечными лучами. Она загорит, скинет пару килограммов, сделает модную стрижку и вернется такой красавицей, что он потеряет дар речи. Хотя он и так не особо многословен.

Кира коснулась татуировки и улыбнулась. Отец тут же выразительно глянул в ее сторону, будто за завтраком она совершила что-то непростительное, но затем вернулся к тарелке.

Киру опять замутило.

Мама, сидящая слева от отца, будто ничего не замечала. Она аккуратно расстелила на коленях салфетку и принялась за завтрак, а затем задала непростительный вопрос:

– Как Аспен?

Кира со страхом глянула на отца и увидела, как тот скривился. Затем ее взгляд переместился чуть в сторону, чтобы зафиксировать, как сильно покраснела от ярости его шея и как противно лоснятся от пота его седеющие на висках волосы. А затем улыбнулась маме, выражением глаз намекая, что эту тему лучше оставить. Мама поняла все без слов и, кивнув, вернулась к яичнице. На несколько минут за столом воцарилась тишина.

Отец погрузился в глубокую задумчивость, мама внимательным взглядом вперилась в страницу остросюжетного любовного романа, а Кира вновь окунулась в сладкие мечтания. На этот раз она трижды прокрутила на безымянном пальце кольцо с халцедоном – подарок Аспена.

В последний раз они виделись аж три недели назад, и теперь Киру охватывало мучительное томленье по крепким рукам с выступающими мышцами, спокойному взгляду и чуть хрипловатому голосу. Кира даже скучала по его запаху. От Аспена сильно пахло гелем для душа и кофе и чуть слышно бензином и машинным маслом.

Кира отрезала кусочек пирога, лежащего перед ней на тарелке. Прожевав, она попыталась проглотить его, но кусок застрял в горле, а желудок сжало спазмом. Захлопнув ладонью рот, Кира вскочила на ноги, едва не опрокинув стул. Мама всполошилась, поднимаясь следом.

– Ты заказал пирог с мясом? Кира вегетарианка!

– Никакого мяса. Наверное, отравилась. Или этот ее заразил чем-нибудь.

Но Кира не отравилась. И Аспен ее ничем не заразил.

Все стало понятно еще в ванной комнате, куда скользнула Кира, а следом мама.

– Малышка… – Она нежно погладила Киру по спине. – Ты беременна?

У Киры пополз мороз по коже.

– Н-нет…

Она выпрямилась и обернулась, вытаращив от ужаса глаза.

– Нет, мам, нет конечно!

– Кира, – мама решительно взяла ее за щеки. – Не паникуй. Может, ты действительно отравилась? Или перегрелась на солнце? Или… – Мама покачала головой, быстро соображая, взгляд бегал по лицу Киры, от которого разом отхлынула вся кровь, в поисках ответа.

– Ну что там? – В дверь ванной постучал отец.

– Все хорошо, – бодро ответила мама.

Кира в это время открыла кран и сполоснула лицо и рот.

Ничего не хорошо.

Ее подташнивало уже давно, но она думала, что это… морская болезнь, смена часовых поясов, пьяные приставания отца, перегрев на солнце…

Она прислонилась к холодному кафелю, прижав обе руки к груди и часто дыша. Сердце колотилось словно сумасшедшее.

А вдруг она действительно… беременна? Что тогда? Что с ней сделает отец, если узнает? А с Аспеном? Убьет их обоих и даже не пожалеет. Киру передернуло. Она распахнула глаза, услышав, что мама открыла дверь и вышла к отцу. Сделала вдох. Паниковать рано. Она просто чуточку приболела. Через минуту ее дыхание выровнялось, сердцебиение стало спокойнее, и вдруг против воли она попыталась вообразить, как бы отреагировал Аспен. Он удивился бы? Обрадовался? Разозлился?

Почему-то Кира была уверена, что он не стал бы злиться. Он обращался с ней как с принцессой, как с нежным тонким деревцем, ветви которого еще не окрепли, как с дикой яблоней, которая только-только начала давать плоды.

Я скучаю по тебе, Аспен, так скучаю…

* * *

Они с мамой решили не оттягивать вынесение приговора и на следующий же день отправились в больницу. Кира чувствовала себя дурно, у нее поднялась температура, а голова стала такой тяжелой, что еле отлепилась от плеча матери, когда водитель такси объявил остановку.

Кира до смерти боялась. У нее в голове крутились хороводом слова: «университет, будущее, Аспен, отец нас убьет, университет, будущее, Аспен, отец нас убьет. Отец нас убьет».

– Отец нас убьет, – прошептала Кира, подавившись слезами, когда врач преподнес прекрасную новость. Мама крепко сжала ее ладонь, выдавая напряжение и испуг. На руке Киры напряглись бицепсы – так крепко она вцепилась в сиденье стула, затем вскочила на ноги и бросилась прочь из кабинета.

– Милая, – позже сказала мама. Голос ее был тихим и успокаивающим. – Ты думаешь, Аспен…

– Дело не в Аспене, мама! Я не боюсь его, просто… Мама, отец убьет меня. Он сумасшедший. Ты же знаешь, что он с нами сделает… – голос Киры сошел на нет, когда лицо мамы окаменело. Наконец она поклялась:

– Он с тобой ничего не сделает. – Ее пальцы так крепко вцепились в Киру, что та охнула. – Мы с тобой справимся.

Но Кира знала, что они не справятся. Она не справится. Крепко обняв маму за шею, она принялась плакать с новой силой.

* * *

Аспен, как мне было больно! Я кричала громко и отчаянно, когда отец узнал о нашем ребенке. Он сошел с ума! От него воняло потом и моей кровью. Он обзывал меня шлюхой, когда пинал по ребрам и в живот. Он выкручивал мои руки, а затем в клочья разорвал твою белую футболку, которую я забрала с собой, чтобы чувствовать тебя на себе.

Он сорвал с меня всю одежду и опрокинул на кровать. Я точно помню, как противно скрипнули пружины. Помню, как щелкнула пуговица на его штанах. Никогда не забуду, как я съежилась в комочек, прижимая колени к животу и прикрывая руками голую грудь.

Где была мама?.. Он ударил ее в висок чашкой от кофе. Пока она лежит на кухне без сознания, истекает кровью, но когда придет в себя и обнаружит меня голую в их постели, когда увидит, что со мной сделало это чудовище, она убьет его. Но пока меня некому защитить.

Аспен, он никогда меня раньше не трогал. Не в этом смысле. Он избивал меня и маму до крови; душил до посинения, так, что на его руках выпирали вены и дрожали от напряжения щеки.

Это не длилось бесконечно – однажды мы с мамой все-таки сбежали. Мы были счастливы целых два дня. Но отец поднял на уши полицию, и когда нас нашли, он обвинил маму в похищении. Ты представляешь? Но это было до тебя.

Он клялся, что больше никогда не поднимет на нас руку. Но он лгал. Он солгал, потому что он был внутри меня. Там, где твое место, Аспен. И когда он терся о мое тело своим мерзким брюхом, он произносил твое имя. Он спрашивал, так ли ты хорош, как он.

Я хочу умереть, но не могу.

Я хочу убить его, но не могу.

Я хочу увидеть тебя.

Но я не могу больше.

* * *

Осень 2013

Вернувшись в Эттон-Крик, Кира Джеймис-Ллойд вдруг с удивлением обнаружила, что здесь ничего не изменилось: все те же замкнутые люди с отстраненными лицами и в темных одеждах, горы и окутанные туманом деревья, затянутое облаками небо…

Как Кира и мечтала, она похудела и загорела. Но она стала уродливой. Настоящей уродиной в красивой одежде, с красивыми волосами и стройной талией. Уродливая и мерзкая.

Она не сразу вернулась к Аспену.

Несколько дней она слонялась по своей квартире, пугаясь каждой тени, прислушиваясь к каждому шороху. Ей повсюду мерещился отец. Он ходил в квартире наверху. Он стучал в дверь ванной комнаты, когда она принимала душ. Ломился во входную дверь. Трогал ее нижнее белье. Трогал ее.

Тогда Кира не выдержала и вернулась к Аспену.

Она собрала все самое необходимое в дебильный розовый рюкзачок из прошлой жизни и, будто попрошайка с улицы, слабо постучалась в дверь его квартиры.