Давно хотела написать про одну семью и их собаку.
Но сначала несколько сентенций (вы уж извините, никак не могу не сказать). Я абсолютно уверена, что проблемы детей – это проблемы родителей. Если ребёнок невоспитан, то причина в родителях. Это наглядно и очевидно. А вот болезни, например, не так просто связать с мамами-папами-бабушками и их тараканами. Но связь прямая. И давайте оставим генетику в покое. Почему-то одному передаётся, а другому – нет. Или даже так: один имеет какие-то фатальные последствия от этой «передачи», а другой всю жизнь не замечает «плохой» наследственности.
Ну так вот. Я тут про воспитание. А не про тараканов в голове. О них потом как-нибудь.
Так же и животные. Они похожи на хозяев.
Я знаю одну семью. У них есть собака. Когда с ней знакомятся владельцы ресторанов, то в качестве исключения разрешают ей посещать их заведения. Хотя остальным её пёсьим сородичам вход туда по-прежнему воспрещён.
Хозяева ресторанов не умиляются на собаку. Не сюсюкаются с ней. Нет. Они видят, что собака воспитана. Понимают, что ей можно доверять. Поэтому и делают исключение.
И это не какая-нибудь служебная овчарка, выдрессированная кинологом. Вовсе нет. Просто у неё на лице написано большими буквами: интеллигентная собака.
И никто её прямо уж так специально не воспитывал. Но с ней разговаривают по-человечески. Во всех смыслах. И она отвечает. Тоже практически по-человечьи. Потому что когда с любым по-человечески обходишься, то и он тебе отвечает тем же. И даже я понимаю речь этой собаки. А ведь я ни разу не переводчик с собачьего; скажу больше, первый раз вижу говорящую.
И дело не в породе. Не в каких-то чудесах. А в этих людях.
Потому что у интеллигентных людей – и дети интеллигентные, и собаки, и хомяки. И даже рыбки аквариумные.
Поэтому если кто-то недоволен своими детьми, то все вопросы к себе, к родимому.
Содержание женской сумочки – непостижимая загадка для мужчин.
А содержание сумочки будущей женщины – непостижимая загадка и для женщин. Как это сегодня выяснилось…
Возвращается Диана из школы. А в школу она ходит с портфелем и с дамской сумочкой. Там телефон, карманные деньги, наушники и… всё остальное, загадочное. В сумочке, я имею в виду.
В портфеле – своя, иногда шокирующая меня, жизнь (в нём, кроме тетрадей, ручек и учебников, может находиться бутерброд неопределяемой давности, что-нибудь сломанное – линейка там или карандаш, бумажки какие-то замусоленные… ну и всё в таком роде).
Нутро же сумочки, как я по наивности думала до сегодняшнего дня, должно быть мне понятно.
Я вообще-то по дочкиным сумочкам не лазаю. Так как считаю, что это сродни чтению чужих писем. Должно быть у неё своё личное пространство. Обязательно должно быть.
Но сумочка сегодня упала. И перевернулась при этом. Она была застёгнута, поэтому из неё ничего не выпало. Только… высыпалось. Вернее, высыпался. Сахар!
Горстка сахара. Приличная такая горстка…
Ну и всё.
У меня больше нет слов.
Выбираем с Дианой домашнюю одежду для неё. Не в магазине, в её ящике ищем. Верх дочь уже выбрала. Теперь лосины смотрим.
Я говорю:
– Возьми эти.
(По цвету они вполне к одобренной трикотажной кофте подходили.)
– Мама, ты ЧТО?
– А что?
– Кофта же с кошкой. А на лосинах собаки. Как ЭТО может сочетаться?
Приглядываюсь к загогулинам на лосинах – да, действительно, таксы мелкокалиберные по всей поверхности разбрелись…
Вот и разница: я по цвету смотрю, а ребёнок по смыслу.
Вчера с Андреем Корольковым были в Лермонтовке, на вечере поэзии. Выступали молодые поэты.
Ну и, конечно, по нашей уже сложившейся традиции без селфи мы с Андреем не ушли.
Решили сняться с Лермонтовым, втроём. В фойе библиотеки бюст его стоит, красивый такой, бронзовый.
Вот малая часть комментариев Андрея:
«А откуда у тебя вдруг такая рязанская физия?»
«Нет, давай сторонами поменяемся, я с другой стороны фотогеничнее как-то… Нет, давай обратно, было лучше…»
«Теперь в кадре только один мой нос из всего лица…»
«Нет-нет, Михаил Юрьевич пусть посередине будет, не надо, чтобы он мне в затылок дышал…»
«Из 11 попыток дубль второй – лучший. Как обычно…»
Была сегодня в Маяковке на «Мертвых душах». В постановке Сергея Арцибашева.
Светлая ему память.
Какой же талантище! И как несправедливо с ним обошлась Маяковка. Лучшие её спектакли – его спектакли. Самые кассовые спектакли – его. И, наверное, самые долгоживущие – тоже его.
Но в Маяковке ни в одном, даже самом захудалом, уголке нет портрета Арцибашева.
Даже после его смерти не хотят отдать ему долг. Долг если не благодарности, но хотя бы памяти…
Хорошо, на программках не вымарали его имя.
Он умер, а его спектакли живут. Как и произведения Гоголя.
Арцибашев для меня – великий. Потому что он понимал главное в искусстве – зритель-читатель-слушатель в конце должен испытывать катарсис. Ради этого очищения всё и делается. Ради очищения души.
И ещё. Я другими глазами посмотрела на Плюшкина. Пожалела его. Полюбила даже. И вот странно: я, психолог, должна бы знать, что патологическое накопительство происходит не от жадности, а от душевной травмы. От желания защититься вещами. Или же от желания удержать. Плюшкин не смог удержать жену – она умерла. А он любил её. Вот она, травма. А потом пошло-поехало: дочь сбежала, сын ушёл (понятно, что обстановка дома всё ухудшалась, тут на край света сбежишь, но Плюшкин-то хотел как лучше для них…) А младшая ещё хуже – умерла. Всех потерял. Никого не смог удержать. Так хотя бы вещи… Хотя бы то, что подвластно…
С детства забитый в сознание образ смешного и жалкого скряги не давал всё это увидеть раньше. А тут – ясно и чётко показали. И Гоголь ведь тоже понимал в этом, не зря же он рассказал нам о жене и детях Плюшкина. Вот ведь как…
И Чичиков там такой… Всегда думала – так ему и надо. А тут – жалела его от души. И желала ему счастья, семьи и сберечь душу…
Спасибо, Мастер! Всё, посеянное Вами, живо!
И ещё раз. Гоголю. Или наоборот. Думаю, уже не важно…
Спасибо, Мастер! Всё, посеянное Вами, живо!
В эту среду была в театре «Современник», смотрела спектакль на малой сцене. Там она называется другой.
Вообще, поняла, что больше люблю посещать малые сцены – там действительно спектакли другие.
Компактность зала, зачастую отсутствие сцены как таковой: нет ни возвышения, ни занавеса, – создает другую атмосферу. Часто скудость места компенсируется нестандартными сценическими решениями. В общем – люблю я эти другие сцены!
Вот и в среду всё было… Я ведь и не писала, потому что не могла сформулировать всю гамму чувств, которые всколыхнул этот спектакль. Да и сейчас ещё очень сложно обо всём этом говорить. Волна, поднятая в моей душе в среду тем действом, ещё катится куда-то, дышит, перебирает прибрежные камушки, живёт…
Спектакль называется «Время женщин», он поставлен по пьесе, или рассказам, или роману, уж не знаю точно, Елены Чижовой. Режиссёр – Егор Перегудов. Время действия, вообще-то, совсем «не моё» – 50-е и начало 60-х. Я больше люблю всё, что с середины 60-х: фильмы, моду, музыку, дизайн мебели, принты на одежде и обоях…
Спектакль начинается с того, что на плите закипают чайники – из их носиков начинает идти пар. И весь спектакль так: условность, принятая в театральном действе, соединяется с потрясающей достоверностью деталей (например, героиня режет настоящий лук и взаправду жарит его на плите, от чего по залу разливается лёгкий (не противный!) запах жареного лука).
Я не буду пересказывать сюжет, это неблагодарное дело. Скажу одно – спектакль тяжёлый. Там не постоянного «ха-ха», которое так и хлещет из телевизора в последнее время. Чернуха и ха-ха. Ха-ха и чернуха. Перемежаются они так… Да и во многих театрах это бесконечное «ха-ха» поселилось, кажется, навечно. И всё оно почему-то ниже пояса находится…
В этом спектакле есть глубинный юмор. Ведь его можно найти даже в самой трудной жизненной ситуации. Можно его найти. Можно. Всегда можно улыбнуться. Если сила духа позволяет. И там это есть. Есть всё – любовь, слёзы, смерть… и юмор. И радость.
О проекте
О подписке