Осел ленив и туп, не будь как осел

Во фразе, которая является подзаголовком к этому разделу, концентрируется суть подхода к характеристике животных в бестиариях. Каждая тварь выступала в роли своеобразного педагогического инструмента, демонстрируя либо хороший, либо плохой пример. При этом вторая категория примеров была гораздо представительнее первой. Как писал в своих трудах один из Отцов Церкви Амвросий Медиоланский, «мы не можем полностью понять себя самих без того, чтобы в начале познать природу всех живых существ», добавляя, что «природа – лучший путеводитель и учитель»^[3]. При описании повадок животных Амвросий делает основной акцент на их «нравственных» качествах. Свои рассуждения он подкрепляет ссылками на Священное Писание, убеждая читателей в назидательной ясности каждого из приведенных им примеров:

«Не будьте как конь, как лошак несмысленный, которых челюсти нужно обуздывать уздою и удилами, чтобы они покорялись тебе» (Пс, 31:9).

Или, например, Амвросий пишет: «Осел – ленивое и глупое животное, легкая жертва всех несчастий. Какой урок преподносит нам это животное? Не тот ли, что мы должны стать более бдительными, чтобы не отупеть от физического и умственного бездействия»^[4].

Животные лучше всего подходили для нравоучительных целей по двум причинам. Первая – это естественное родство человека и животного, которое люди ощущали с самых древних времен. Вторая причина – это подчиненное положение животного по отношению к человеку, ведь только человек был создан по образу и подобию Господа. В то же время Господь наделил животных сознанием, а значит, они должны обладать и свободой воли, следовательно, вопросы морали для них не чужды. Однако эта, казалось бы, простая логика иногда серьезно смущала средневековых мыслителей.

Апостол Павел в своем Послании к Римлянам писал о том, что животные, как и люди, живут в ожидании конца нынешнего мира и надеются на Спасение (Рим. 8:19–22).

Эти слова не раз вводили в замешательство средневековых теологов, предметом обсуждений которых нередко становились вопросы: действительно ли спасутся все животные? И можно ли считать абсолютно всех животных детьми Господа? Вероятно, самые сильные сомнения возникали насчет мерзких тварей бестиария. Ученые мужи Средневековья всерьез спорили: воскреснут ли животные после смерти, нужно ли им поститься, можно ли им трудиться по воскресеньям и – немаловажно – несут ли они моральную ответственность за свои поступки? Иногда это выливалось в очень неприятные истории, вроде той, что произошла со свиньей из Фалеза.

В 1386 году в нормандском городке Фалезе свинью переодели в человеческие одежды и, привязав к кобыле, проволокли по улицам города до места, где для нее был приготовлен эшафот.

Там на глазах у жителей города, а также на глазах других свиней (!) палач изуродовал бедное животное, порезав ему рыло и наживую срезав мясо с ляжек.

Экзекуция закончилась тем, что свинью подвесили за задние лапы и оставили в таком положении умирать, предварительно надев на нее маску с чертами человеческого лица. После этого уже безжизненную тушу проволокли по улицам, привязав к лошади, а затем сожгли. Причиной такой изощренной казни стало убийство свиньей младенца. И самое интересное, что в память об этой душераздирающей казни даже было создано настенное панно в местной церкви Святой Троицы^[5].

Существовавшая двойственность отношения к животным превратила их в удобный инструмент для назидания. Еще один яркий пример – гиена. Согласно бестиарию, гиена обитает в могилах и питается телами мертвецов. Она способна по собственному желанию сменить пол, становясь то самцом, то самкой. В Абердинском бестиарии говорится, что позвоночник у гиены жесткий, цельный и она не может повернуться иначе, чем вокруг своей оси. Эти характерные черты зверя как раз и отражены на миниатюре, происходящей из этой рукописи: художник прочертил хребет гиены от макушки до кончика хвоста с помощью длинной линии с острыми отростками по бокам. Он также выделил гениталии животного, желая отразить его способность к половым метаморфозам. Пугающе выглядят и огромные острые клыки, вонзающиеся в человеческую плоть. Так в чем же заключается символический смысл этого животного? Переменчивость природы гиены стала символом обращения человека от праведности к пороку: «Те из нас, кто раб роскоши и жадности, подобны этому животному», – заключает анонимный автор бестиария.

Гиена пожирает труп человека.

Иллюстрация из Абердинского бестиария, начало XIII в. (библиотека Абердинского университета, Шотландия,

Univ Lib. MS 24, f. 11v).

Совокупление и роды гадюки

(Бестиарий, Британская библиотека, MS Harley 4751, fol. 60r).

Кон. XII – начало XIII в.

Еще один интересный пример символической интерпретации животного являет собой гадюка. Чаще всего ее изображают на миниатюрах бестиариев в драматический момент родов, когда детеныши, находящиеся внутри матери, прогрызают ей чрево и выходят наружу. Убежденность в том, что гадюки рожают именно таким образом, уходит корнями в Античность. По сведениям бестиариев, зачатие также происходит своеобразно: самец гадюки помещает голову в рот самки и извергает туда свое семя, отчего она беременеет. Но в процессе совокупления самка гадюки испытывает настолько сильный порыв похоти, что откусывает голову своего «супруга». В итоге погибают оба родителя: самец – во время совокупления, самка – при родах.

В Абердинском бестиарии дается очень развернутая символическая интерпретация гадюки: сказано, что это самое мерзкое из всех существ и самая хитрая из всех змей. При желании совокупиться гадюка отправляется на поиски партнера на берег водоема, привлекая к себе внимание шипением. На ее призывы с легкостью откликается минога (водное позвоночное животное со змеевидным телом): «Когда ее приглашают, она не остается равнодушной и обнимает склизкую змею с искренней привязанностью». Далее идут весьма пространные рассуждения о склонности женщин к прелюбодеянию, частым сменам партнера и измене супругу. Противоестественный союз миноги и гадюки становится символом такой измены: «Жадные объятия миноги и гадюки говорят о том, что это происходит не по закону вида, а от жара похоти». Упор делается и на том, что именно женщина стала причиной первородного греха: «Ева обманула Адама, а не он ее». Далее в бестиарии помещен призыв к женщинам быть более смиренными по отношению к своим мужьям, но также присутствует и наставление мужчинам: «Не ищите, о, мужчины, чужой постели, не замышляйте другой связи. Поймите, о мужи, что тот, кто пытается соблазнить чужую жену, должен быть сравним с той змеей, с которой он ищет отношений. Пусть он поспешит к гадюке, которая заползает в его лоно не честным путем истины, а склизким путем непостоянной любви. Прелюбодеяние – серьезный грех, он наносит вред природе. Вначале Бог создал два существа, Адама и Еву, то есть мужа и жену; и создал женщину из мужчины, то есть из ребра Адама; и повелел им обоим существовать в одном теле и жить одним духом»^[6].

Сведения о повадках животных Средневековье практически полностью заимствовало у Античности, черпая их из «Истории животных», написанной Аристотелем, сочинений Геродота, Плиния Старшего, Солина, Элиана, древних трактатов по медицине, астрологии и даже из анекдотов и басен античных писателей. А вот традиция символического истолкования каждой твари зародилась уже в период активного распространения христианства, когда, вероятно, появились первые физиологи – природоведческие сочинения, в которых повадки и внешний вид животных трактовались через призму христианской морали^[7]. Физиологи состояли из отдельных небольших глав, описывающих животных, птиц, насекомых, а также нередко содержали сведения о минералах и растениях. Первые физиологи были составлены на греческом языке, вероятно, в Александрии между II и IV веками нашей эры и затем были переведены на латинский, а позднее – на многочисленные национальные языки. Эти трактаты были распространены не только на Западе, но и в Византии, откуда они попадали на Русь. В славянской версии физиолога можно было узнать о горгоне, сиренах, кентаврах, грифонах и прочих фантастических тварях. Неудивительно, что их изображения часто встречаются на изразцах русских храмов, каменных рельефах, произведениях декоративно-прикладного искусства, украшавших православные церкви, а также на многочисленных предметах обихода.

В приведенных примерах раскрывается особое средневековое мировосприятие, в котором любое живое существо – привычное, экзотическое или фантастическое – выступает чудесным образцом божественного творения, преподносящим нам важные моральные уроки и предостерегающим нас от опасностей не только физического, но и духовного порядка.

Почему я ужасный такой?

Выдающийся ученый-энциклопедист и церковный деятель раннего Средневековья Исидор Севильский (род. между 560 и 570 – ум. 636) утверждал, что название того или иного существа или явления – это ключ к получению знания о нем. Главный труд Исидора получил название «Этимологии» и представлял собой фундаментальную энциклопедию из двадцати томов, в которой глубинная суть всех вещей и явлений объяснялась через происхождение их собственных названий, то есть через их этимологию. И хотя зачастую выводы Исидора откровенно «притянуты за уши» и вульгарны, сочинение его получило самое широкое распространение и было востребовано на протяжении всего Средневековья. Им зачитывались, его переписывали, цитировали, на него опирались и постоянно ссылались ученые последующего поколения: Алкуин и Рабан Мавр – великие интеллектуалы эпохи Каролингского возрождения, а также более поздние авторы^[8]. Труд Исидора Севильского стал образцом универсальной энциклопедии, вбирающей в себя мудрость предшествующих эпох.

Одиннадцатая книга «Этимологий» называется «О человеке и чудесах». Она посвящена врожденным человеческим аномалиям и отдельным мифологическим тварям: химере, гидре, Сцилле, Церберу, кентавру и сирене. А двенадцатая книга под названием «О животных» рассказывает читателю о зверях и птицах, существующих в природе, хотя и туда включены сведения о загадочном леонтофоне, сатирах и сфинксах, которых Исидор Севильский описывает как животных с косматой гривой и выступающими грудями, но отмечает при этом, что они вполне поддаются приручению^[9]. В отличие от авторов физиологов, Исидор старается не оценивать поведение разных существ с точки зрения христианской морали, а сосредотачивается исключительно на происхождении их имен. Например, бобры, пишет он, на латинском языке обозначаются как castores, и названы они так от слова «холостить» (по-латински castrate). Тестикулы (яички) бобров применялись при изготовлении лекарств и были предметом охоты. Это сформировало у бобров необычную привычку: заметив охотников, они, как утверждает Исидор Севильский, сами себя оскопляют укусом зубов, тем самым лишаясь мужественности. Именно этот трагический момент и предпочитали изображать средневековые художники в бестиариях, когда иллюстрировали раздел о бобрах.

«Бобер лишает себя мужественности». Бестиарий из библиотеки Бодлея, Оксфорд. Вторая четверть XIII века,

Англия. (Bodleian Library MS. Bodl. 764, University of Oxford, f. 14r).

В отношении некоторых мифических чудовищ Исидор проявляет определенную сдержанность и стремится дать им реалистическую трактовку: «Болтают и о Сцилле, женщине с собачьими головами, изрыгающими громкий лай, по той причине, что, проплывая Сицилийский пролив, напуганные водоворотами волн, сталкивающихся меж собой, моряки говорят, что вздыбленные волнением лают волны, сталкиваемые друг с другом морской пучиной». А по поводу трехголового мифического чудовища Цербера (собака преисподней) Исидор пишет, что три ее головы означают три возраста, когда смерть пожирает человека: младенчество (infantia), молодость (iuventus) и старость (senectus). И, собственно, само название «Цербер» происходит от греческого слова κρεοβóρος, то есть «пожирающий плоть». Очевидно, что средневековый интеллектуал Исидор Севильский не был столь доверчив, чтобы принимать за чистую монету все древние мифы о монстрах и чудовищах. К изложению отдельных легендарных сведений он подходил с большой долей скептицизма.

Монстры бывают разные: химеры и прочие твари безобразные

Всех монстров Средневековья, так или иначе относящихся к бестиарию, можно поделить на две большие группы: первая – это существа гибридной или химерической природы, то есть «собранные» из частей разных животных либо частей животных и человека; вторая обширная группа – это сказочные твари самобытной наружности, у которых химерические черты отсутствуют. Существует и третья группа, которую в строгом смысле нельзя отнести к монстрам – речь идет о разнообразных представителях фауны экзотических регионов: африканские крокодилы или, например, индийские слоны. В воображении западноевропейских средневековых художников эти редкие животные нередко приобретали гипертрофированные и пугающие черты.

Первая группа монстров многочисленнее всех остальных. Гибридность служила маркером монструозной или сверхчеловеческой природы еще на Древнем Востоке. Во времена Античности эта традиция продолжилась, о чем свидетельствует, в частности, знаменитая химера из Ареццо, бронзовая скульптура высотой 78,5 см и длиной 129 см, созданная этрусскими мастерами в V веке до н. э. В древнегреческой мифологии химера была огнедышащим чудовищем, обитавшим в Малой Азии. Извергая из пасти огонь, она опустошала все вокруг. Одолеть ее смог молодой воин по имени Беллерофонт.

Химера из Ареццо. V в. до н. э.

Бронза. Археологический музей, Флоренция.

Вероятно, та бронзовая фигура химеры, которая сегодня хранится в Археологическом музее во Флоренции, являлась изначально частью скульптурной группы, изображающей момент схватки героя и чудовища. Это косвенно подтверждает сильный напряженный изгиб туловища химеры и ее устрашающий оскал – она застыла в напряженном моменте и, несмотря на ранение, старается из последних сил противостоять воину (фигура которого не сохранилась). У Исидора Севильского про химеру говорится следующее: «И Химеру изображают в виде животного, имеющего морду льва, заднюю часть туловища – от дракона, а среднюю – от козы. Некоторые физиологи говорят, что это не животное, а гора в Киликии, на которой местами кормятся львы и козы, местами изрыгается огонь, а местами она полна змей. Сообщают, что ее облюбовал Беллерофонт, почему и убил химеру». Как видно из текста, в данном случае Исидор Севильский не разделяет мнения о том, что химера действительно существовала, а считает ее всего лишь красивой метафорой.

Среди средневековых гибридов большой популярностью пользовался грифон, в чьем облике соединились черты льва (туловище) и орла (крылья, передние лапы и голова). Изображения грифонов известны еще в древневосточных культурах, они часто встречаются в древнегреческой вазописи и в древнеримских памятниках, где нередко сопровождают языческих божеств, заменяя им лошадей. Античные авторы описывали грифонов как обитателей далеких земель: севера Европы, легендарной северной страны Гипербореи, а также территорий Индии и Эфиопии. Главным делом грифонов было охранять и защищать месторождения золота от посягательств одноглазых людей аримаспов. Представление о том, что дальние земли населены этими странными существами, было унаследовано и Средневековьем. В знаменитой книге путешествий XIV века «Приключения сэра Джона Мандевиля» (фр. «Livre des merveilles du monde») говорится о том, что грифонов особенно много в Азии. В тексте подчеркиваются колоссальный размер и сила этих существ: говорится, что один грифон сильнее, чем восемь львов или сто обычных орлов. Он даже способен похитить и унести в свое гнездо большого коня. Исидор Севильский поместил грифонов в раздел о диких животных, описав их следующим образом: «четвероногие животные, покрытые перьями. Этот род зверей обитает в Гиперборейских горах. Всеми частями тела они – львы; крыльями и лицом похожи на орлов; чрезвычайно враждебны по отношению к лошадям. Увидев человека, разрывают его на части». На миниатюрах средневековых бестиариев зачастую можно встретить сцены нападений грифона на человека или лошадь, которые свидетельствовали об их враждебности и опасности.

Грифон, похищающий лошадь.

Бестиарий XIII века. Бодлианская библиотека, Оксфорд, Англия (MS. Bodl. 764, f. 11v).

Грифон, уносящий в клюве человека. The Liber Floridus (Цветоносная книга) Ламберта из Сент-Омера, Северная Франция, Фландрия. Середина XII в. (Herzog August Bibliothek Wolfenbüttel, Cod. Guelf. 1 Gud. lat. (Liber Floridus), f. 39v).

https://bestiary.ca/manuscripts/manugallery5319.htm