Агафон

Ему показалось, что он проспал богатырским сном целый год, а может и больше. Не хотелось открывать глаза, не хотелось вспоминать произошедшее, вдобавок его анализировать и вообще – верить, что ему не приснился весь этот кошмар. Но он чувствовал себя совершенно отдохнувшим и как никогда бодрым, одежда на нём высохла, валяться на ласковой тёплой поверхности чего-то непонятного больше не хотелось. Кирилл открыл глаза. Нет, ничего не изменилось, всё было по-прежнему невероятно и необъяснимо: над головой белоснежно сверкала могучими кронами дремучая тайга, а внизу меж лесных зарослей стремился в неизвестность и горел голубым внутренним пламенем таинственный ручей. Кирилл встал и огляделся.

Ночь медленно растворялась на западе, а на востоке занималась заря. Лес оживал новым красками, убегали прочь сиреневатые силуэты светлых теней на снегу, деревья не казались уже такими безжизненно равнодушными великанами. Бледнели звёзды, изумительный белый сумрак ночного снежного царства становился всё тоньше, морозный утренний ветерок пахнул в лицо хвойной свежестью.

«Ну хорошо, – поразмыслил Кир, – попытаемся рассуждать логически. Я ударился головой во время автоаварии, мне было плохо, и чёрт понёс меня к водохранилищу, потом я, как дурак, полез на плотину… Итак, меня бросило вниз с плотины, я оказался в реке, поток вынес меня в этот лес, а точнее парк или заповедник. Многое мне просто могло померещиться, – он уставился на исполинскую кедровую сибирскую сосну, – ну, и продолжает, возможно, мерещиться. Ничего сверхъестественного, учитывая мою травму, – однако голова абсолютно не болела, Кирилл вообще чувствовал себя великолепно, но это ещё ничего не значило. – А ручей… Это не ручей. Это … тропинка! Да! Бывают тёплые полы, а это нормальная, тёплая тропинка, снизу отапливается газовой горелкой. Видимо, меня занесло на дачу к какому-то олигарху. Надо чтобы его охрана меня не пристрелила к лешему, приняв за лазутчика… Нет, ну живут же люди!» Хоть и весьма сомнительное, но всё же более или менее рациональное объяснение лицезримой аномалии было найдено. И, потянувшись и слегка размявшись, Кирилл потопал более уверенным шагом неизвестно куда по ручью, то бишь по тропинке, настороженно вглядываясь в лесные заросли.

Тёплая дорожка уводила всё дальше в лес, который как будто затонул в снежной бескрайности. А солнце между тем уже поднялось, и в лесу проснулась кое-какая живность. Для начала дорогу Кириллу перебежал проворный заяц-беляк. Потом пробудившийся глухарь зашевелился в придорожном кустарнике и заставил Кира ещё ускорить шаг. Но наглее всех были белки. Они так и сновали у него над головой целой стаей, прыгая с ветки на ветку, как будто сопровождали его или издевались. Наконец одна, самая наглая белка, перелетая очередной раз над дорожкой, выронила шишку на бедную голову Кирилла, наблюдавшего за её проделками: шишка попала прямо в лоб. Кир поднял её и хотел было запустить обратно вдогонку лесной проказнице, но, во-первых, все твари тут же скрылись, а во-вторых, Кирилл подумал, что в кедровой шишке полно орешков, и их можно съесть – ведь по-хорошему сейчас время завтрака. Здоровый аппетит заставил его вспомнить о еде. Присмотревшись, он увидел, что вдоль дороги, как нарочно, растёт много орешника и на нём огромное количество нетронутых орехов. Не мудрено, что белки совсем обалдели от такого изобилия корма. Лес, или ботанический сад, всё же был каким-то диковинным, и дорожка не кончалась, а серпантинила себе между деревьев в неведомую даль.

Хотя лес давно ожил и оказался очень даже обитаемым, всё же звуки в зимнем лесу скудны и не отличаются разнообразием: изредка где-то с ветки из-за прыжка ловкой белки упадёт снег, скрипнет от ветра старое дерево, да дятел забарабанит вдалеке… В общем, Кириллу показалось странным, что ему среди этих зимних звуков послышалось звонкое пение птиц. «Быть может, идёт оттепель, и птицы чувствуют это».

Теплая дорожка вела как раз к эпицентру птичьего концерта. Солнце уже без утайки сверкало сквозь заиндевелые ветви, его лучи отскакивали мириадами сверкающих золотых искр от заснеженной поверхности земли и слепили глаза. Кирилл вынужден был уткнуться взглядом себе под ноги, поэтому первое, что он увидел, это то, что прозрачно-голубая, изнутри горящая дорожка вдруг резко перешла в обычную гравийную насыпь. Кирилл остолбенело остановился, ещё не веря своим глазам – ему уже казалось, что это путешествие никогда не кончится, и он тупо уставился на округлые ровные камешки. Но когда он оторвал свой взгляд от дорожки и осмотрелся по сторонам, его охватила лёгкая паника, плавно переходящая в глубокий ступор, потому что увиденное им не подпадало уже ни под какое логическое объяснение.

Просто перед ним было… лето. Он стоял на пороге роскошной зелёной дубравы, где всё дышало жарким летним утром. Позади, в одном лишь шаге, была зима, тёплая дорожка с её голубым огнём, зимний лес. А впереди – летний. Оглушительно пели птицы, пахло ягодами, цветами, грибами… Лёгкий ветерок шевелил нежные, пронизанные тёплым солнцем, листья светлых молодых дубов и клёнов. Оживлённый шмель деловито прожужжал мимо Кирилла и опустился на изящный лиловый цветок…

Кирилл отступил на шаг назад и оглянулся – он опять был в зимнем лесу и ничего не указывало на плавный или объяснимый переход к лету. Кирилл повернулся опять к дубраве. Словно какой-то полоумный художник решил пошутить и склеил два разных пейзажа. Мыслей в голове не было никаких, и Кириллу ничего не оставалось, как идти вперёд, в летний лес. По аккуратной каменистой дорожке.

По мере того как ласковое летнее солнце, проникая сквозь листву, всё сильнее припекало Киру спину, начали возвращаться кое-какие мысли. Правда, весьма абстрактные. «Вот, оказывается, как сходят с ума. Разумеется, действительностью данный бред быть не может. Значит, мне всё это мерещится. С чего бы это? Мы же с Санычем в аэропорту выпили всего-то «по пиесят» грамм на посошок, и, если верить книжным описаниям, на белую горячку это всё равно не похоже… Хотя эти зверюги белки неспроста! Мне бы сейчас сюда мои конспекты… Вспомнил: похоже на психоделическое состояние. Может я вдохнул ненароком чего из тех пакетов, что вытряхнули из задержанной машины? Но наша авария случилась прилично далеко от «девятки», и ветер дул в другую сторону… Опять же, если верить описаниям, галлюцинации под воздействием дурманящих веществ носят иной характер. Получается, шок у меня до сих пор не прошёл? Выходит – просто молниеносная шизофрения. Надо припомнить, что я читал про это. Трудно ставить себе самому диагноз, особенно если ты не врач…»

Кирилл остановился, чтобы перевести дух, сбившейся не из-за быстрой ходьбы, а от внезапного осознания очевидности своей душевной болезни. Он приложил руку ко лбу: лоб был холодный, а ладонь пылала. Между тем в залитом солнцем лесу даже тени не желали быть серыми и лежали на светлой зелени разнотравья золотистыми контурами, напоминая скорее островки солнечных зайчиков. Через дорожку прошествовала парочка пятнистых оленей. Они равнодушно глянули на него и скрылись в зарослях. Кирилл побрёл своим путём.

«Однако, это не обычная галлюцинация: зачем больному и немощному мозгу прикладывать столько усилий, чтобы создать до такой степени правдоподобную иллюзию: всё слишком ярко и задействованы все органы чувств? Надо испытать себя».

Кирилл напился родниковой воды из источника, бившего из-под белого придорожного камня, съел горсть ягод удивительно сладкой и душистой земляники, намеренно поцарапал себе руку о куст терновника, проделал ещё несколько простых опытов. Дело было плохо: галлюцинация была одновременно визуальной, слуховой, вкусовой, осязательной и обонятельной, да ещё и равноценной по степени воздействия на органы чувств, не выделяя преобладания того или иного вида – то есть все симптомы указывали на то, что случай с Кириллом настоящий медицинский феномен.

«Необходимо провести психоанализ. Что толкнуло меня в этот бред? Трагедия соседа, определенно, произвела на меня очень сильное впечатление… А потом погоня за преступниками, авария, удар головой, полёт с плотины и ледяная ванна бушующей воды… Вполне достаточно стрессов, чтобы спятить. Ведь что это, если не реактивный психоз? Всё, что я вижу и слышу, и чувствую – всего лишь мираж, продукт моей больной фантазии. Просто потому, что этого быть не может. Бесспорно, здорово я расшиб голову. А может, мне снится прекрасный сон? Но почему сон продолжается так долго? Летаргия? Стоп. А если предположить, что я в коме. Возможно, меня давно спасли, отвезли в больницу, но я пребываю в коматозном состоянии. И эта прострация может продолжаться очень долго. Я вообще могу умереть, так и не придя в сознание…»

Эта мысль огорчила Кирилла. Пребывать в коме, в то время, когда вокруг тебя кипит живыми красками и звуками хоть и фантастически невозможный, но всё же чудный летний день под сенью зелёной, проникнутой солнцем дубравы, было очень грустно. Да к тому же выходило, что мало того, что лес призрачный, но и сам Кирилл может растаять навечно вместе с этой прекрасной иллюзией. Срочно надо было найти возможность вернуться в реальный мир. И постепенно в больной голове Кирилла стала возникать новая теория, а вместе с ней – план выздоровления и возвращения домой.

«Могу ли я самостоятельно как-то стимулировать свой организм для выхода из этого забытья? Нужно найти способ сопротивляться болезни. Необходимо вернуться в реальность, иначе этот красочный сюрреализм утянет меня на своё дно навсегда. И все-таки меня не оставляет мысль, что всё это продукт не только моего подсознания, что-то подобное уже где-то было. И это не банальное дежавю, потому что было не со мной. Но где это было? Чудной двойной лес, хитроумные белки, тёплая тропинка, заяц-беляк – или… белый кролик? Чудеса, да и только… Вот оно! Ключевое слово – «чудеса». Мне снится сказка. И дорожка эта, хоть и не из жёлтого кирпича, наверняка ведёт в Изумрудный Город. Вот что бывает с теми, кто проводит новогодние праздники на пару с телеком…

Если допустить, что всё это коматозный бред, то вероятность выхода из него тем более велика, чем скорее я попытаюсь играть по его правилам и приближу к логической (с точки зрения сна) развязке… Да, так оно и есть. В моём подсознании смешались все эти новогодние фильмы в стиле фэнтези, компьютерные игры, воспоминания детства – всё болезненно перепуталось и уносит от жизни. Если я сам подыграю своему подсознанию и приведу события (а сказочные события, я уверен, вот-вот начнутся) к некому апогею, кульминации, то это может вызвать у меня эмоциональный всплеск, который и выведет из летаргии. Радует только одно: мои иллюзии, судя по всему, носят невинный, «доброкачественный» характер. Монстров пока не наблюдается. Возможно, я не безнадёжен…»

А дубрава между тем купалась в свете солнца. Горделивые деревья надменно кивали благородными кронами и шевелили раскидистыми ветвями, приветствуя ласковый ветерок, несущий сладостно-медовые запахи. Резвились, гоняясь друг за другом, быстрые стрекозы с прозрачными крыльями из искрящейся органзы. Бабочки всех расцветок порхали с цветка на цветок. Грибы с интересом выглядывали на свет божий из-под своих ярких глянцевых шляпок. Птичьи голоса соло и хором распевали арии из неведомых опер под аккомпанемент скрипичного оркестра кузнечиков и сверчков. Всё вокруг, будто не желая быть призраком, в полной мере реально излучало свет и тепло, веселилось, играло, пело, журчало, благоухало, бушевало жизнью. Лес настойчиво взывал к Кириллу: «Всмотрись в меня – я не мираж!». Но Кирилл цепко ухватился за свою «теорию летаргии» как за спасительную соломинку – ведь теперь у него появилась невероятная надежда проснуться.

Необихевиористические размышления биолога-недоучки прервали звуки, которые явно гармонировали с пением птиц и воцарившейся в дубраве солнечной идиллией, но всё же имели иное, искусственное происхождение. Это была свирель: кто-то приближался, догонял Кирилла, играя на свирели радостную мелодию. Кир остановился, поджидая попутчика. «Если я прав, то, по законам сказки, сейчас самое время появиться доброму провожатому. Нужно собраться с силами, чтобы не рассмеяться, это должно быть существо вроде Страшилы, Чеширского кота, а может и шрековского осла».