Вот этот загорелый дочерна блондин с выжженными солнцем волосами очень даже ничего – ноги крепкие, раскаченные, улыбка широкая, глаза веселые… Да и статный брюнет в маечке не уступает – сидит, глаз с нее не сводит. Может, согласиться выпить с кем-нибудь кофе? Вот они удивятся, когда на вопрос: «А вы откуда?», прозвучит ответ: «У меня вилла на побережье…» И сразу недоверие в глазах, а она гордо с улыбкой – «А то!»…

Равномерный ход ее плавленых, как сахар в сковороде, мыслей прервал шум – кто-то громко вскрикнул, – и волна людских голов, как по команде, развернулась на звук: упал несущийся по объездной дорожке спортсмен на роликах. Каска с его головы не слетела – удержали ремешки, – наколенники спасли ноги от удара, – а вот ладони расшиблись и кровили. Одетый в оранжевую майку с номером пять на груди парень расстроенно смотрел туда, куда убегал толкнувший его человек.

– Эй, ты! Слепой, что ли?!

Толпа временно забыла фонтан: одни смотрели на пострадавшего, другие на его причину – одетого в слишком теплую для такого жаркого дня кофту, гетры и кроссовки мужчину. Последнего Лана рассмотрела лишь мельком – нервный, потный, несущийся так, будто спасался от банды вымогателей, – он хрипел и расталкивал народ.

«Сумасшедший какой-то. Может, пьяный?»

– Куда несешься?

– Эй, вы повежливее! – звучали из-за ее спины возмущенные голоса.

– Может, в дурку его?

Туристы гудели, как растормошенный улей; Лана смотрела на неуклюже поднимающегося с асфальта спортсмена – вроде не сильно расшибся. Она всегда волновалась, когда кто-то падал и получал травмы, почему-то представляла, как больно было бы ей самой, если вот так.

– Может, скорую?

– Не нужно.

– Ваша сумка…

– Спасибо.

Парень в оранжевой майке что-то собирал с земли.

Она не услышала, когда позади лавки зашуршали кусты. Слишком обеспокоенная состоянием человека на роликах, не увидела того, как из-за ее спины на несколько секунд показался виновник недавнего происшествия, не заметила, как он влил в ее стакан с соком содержимое блеснувшей в свете солнечных лучей ампулы.

Дураки – они в любом месте дураки. Одни напиваются, другие хамят, третьи толкаются без причины. Хорошо, что только пара царапин на ладонях, а если бы перелом?

Для спортсмена в оранжевой майке все закончилось более-менее благополучно, но, шагая на остановку, Лана все еще возмущенно пыхтела – а если бы сотрясение мозга? И зачем в такую жару пялить на себя теплую кофту? Она потела и в блузке.

Остатки сока показались ей странными на вкус – перестоял на солнце? Или, может, арбуз попался переспелый? Так, вроде, пробовала.

Решив, что больше напитков у того же самого продавца брать не будет, она как раз успела к остановке в тот самый момент, когда к ней подъехал разукрашенный рекламой коктейля «Халфайя – новый вкус счастья!» автобус. На ее собственное счастье – не переполненный.

Ее клонило в сон.

Неслись за окном пейзажи: сначала городские, затем пригородные, после и вовсе усеянные телами отдыхающих пляжи. Лежаки, зонтики, белизна песка, бескрайняя лазурь. Обилие кафешек источало переплетающуюся между собой какофонию ароматов: жареной рыбы, теста, горелого масла и печеных бананов. Пахло солью, моллюсками и бензином в салоне; вдоль дорог то и дело попадались затянутые в обтягивающие до непристойности и походящие на вторую кожу костюмы серферы с досками. Обычный день для здешних мест. Жара.

Лана не пропустила свою остановку лишь потому, что звякнули о пол бутылки в пакете – пакете, который случайно выскользнул из ее пальцев.

Дома она отключилась прямо на диване в гостиной – сразу после того, как выгрузила молочку в холодильник.

* * *

– Ты ведь знаешь, что я хорошо владею ножом? Знаешь?

Требовательный вопрос – нельзя не ответить.

– З-знаю.

– И знаешь, что, если ты не скажешь мне, где ампула, я вспорю тебе живот и намотаю твои собственные кишки тебе на шею?

Дика Хартмана трясло. Зря он взялся за эту работенку, зря. Но ведь и куш обещали немалый – двадцать пять кусков за перехват курьера и за то, чтобы отобрать у того поясной ремень. Всего-то. Жаль, что наниматель забыл предупредить о том, что курьер вез ампулу не кому-то, а Мо Кассару. Тому самому Мо, который в последние три месяца не вылезал из бойцовских клубов и бил там все, что движется, – срывал злость, как поговаривали. Или развлекался. Или зарабатывал на жизнь. Навряд ли последнее, ибо Мо до того, как продал свой завод, заработал столько, что такому, как Хартман, точно хватило бы на пару-тройку Уровней.

– Мистер Кассар…

– Не заговаривай. Мне. Зубы.

Черные волосы, черные глаза и сжатые в полоску губы. Дьявол. Такой точно что-нибудь вспорет и глазом не моргнет.

– У меня ее нет.

Сохло горло, сохли губы. Болела разбитая скула, хотелось пить. Дик постоянно мерз – черт бы подрал ту отраву, которую он согласился выкурить накануне с приятелем в баре. Если бы ни она, он бы не попался так глупо, не сидел бы сейчас в подвале на стуле, не молился о том, чтобы как можно скорее вновь увидеть солнечный свет тем глазом, который еще не заплыл. Чемпион по бегу, называется. Горе-чемпион. Просрал ампулу, просрал легкие, как казалось еще вчера, деньги.

– Где она?

Соврать, что вылил? Потерял? Мо точно знает, что Хартман перехватил ее, – кто-то донес. Случайно выронил? Кассар будет пытать его – Создатель свидетель, одного взгляда на зловещее выражение его лица достаточно, чтобы перестать в этом сомневаться. А Дик боялся переломов: ноги – это его все. Его деньги, его работа, его еда.

– Я в последний раз спрашиваю – где ампула?

Да что в ней было такого ценного? Почему Адам Грегори согласился выложить за нее четверть сотни долларов, а Мо – он же Марио (но не дай Господь назвать его этим именем) был готов за нее убить?

Хозяин дома злился так, что в подвале трещал от напряжения воздух. Пленник, не отрываясь, смотрел ему на руки – на вздутые бугры бицепсов и часть татуировки, виднеющуюся из-под рукава футболки. Железные бицепсы. Стальные. И, если на шее сожмутся пальцы, то уже не разожмутся – Мо слишком зол. Двадцать пять кусков – это, конечно, здорово – вот бы порадовалась Дженна, – но жизни они не стоят.

Хартман пошевелил затекшими от тугих веревок запястьями.

– Я ее… вылил.

– Она же была закрыта?!

– Отломил горлышко. И вылил.

– На землю?! – взревели так, что он вздрогнул и вжал шею в плечи.

Его закопают тут же. В подвале. Присыплют земелькой, кинут сверху доски, и забудут, как звали.

– Девке. Какой-то девке.

– Девке?

– Да, в стакан с соком.

– Что?

Кажется, от ответа опешил даже Кассар. Вот только проступили и заходили на его щеках желваки, вздулись на шее вены, и сжались в кулаки пальцы. Нет, не к добру. Изобьет. Или не сдержится – убьет…

И хриплый вопрос следом:

– Зачем?

Зачем? Создатель свидетель, Хартман и сам не знал – зачем. Запаниковал. Захотел избавиться от «груза», ступил, побоялся выплеснуть содержимое на землю – вдруг то как-то можно было использовать, если оно… в человеке? А в девке, лучше, чем в мужике. Девки сговорчивее, на них проще давить, если придется… Глупые объяснения, нелогичные – лучше бы просто отдал, ей Богу. Но на логику после вчерашней обкурки уповать не приходилось. А ведь Нэт убеждал: «Не наркота. Это просто трава для настроения. Без побочки…» Да, без побочки. Если не считать последствием тот факт, что температура тела Дика почему-то упала до тридцати двух с половиной градусов, отчего последнего постоянно трясло – не спасала ни жара, ни одежда, ни принятые после лекарства. Говеное стечение обстоятельств. А теперь еще и Марио… Хартман решил, что уйти из дома Кассара живым, будет его главным и самым лучшим достижением на сегодня, а, может, и на всю оставшуюся жизнь.

– Я вылил его девке, которая сидела на лавке, – забормотал он быстро и невнятно. – Она меня не видела. В сок. Я не запомнил ее лицо, но, если будут записи с видеокамер, я покажу. С белыми волосами такая… молодая.

– Девке… – обреченно повторил Кассар, опустил лицо, а после молчал так долго, что привязанный к стулу человек начал молиться. Что-то зависело от этой ампулы для Мо, что-то очень важное. Как и для Грегори. Как будто сама жизнь. И Хартман все испортил, потому что девка – нет, девка не вариант. Все. Конец. Наверное, это конец… Ведь так бывает?

Я не попрощался с Дженни…

Тоскливая мысль, одинокая. Спустя минуту Дик почувствовал, что еще немного, и он заплачет – не выдержат нервы. Мужик, и расклеится. Потому что, когда рядом смерть, не важно, кто ты – мужик, собака или баран, – умирать не охота никому. И, когда в подвале вновь зазвучала речь, Хартман ощутил, как в его теле как будто развязался проходящий сквозь внутренности стальной канат:

– Я найду записи с видеокамер, и ты покажешь мне ее. Понял? И не дай Господь ты ошибешься…

– Я не ошибусь, – сиплый выдох облегчения. – Не ошибусь!

* * *

За Формулу он отдал Химику сумму с шестью нулями – солидные деньги. Но дело не в них, а в том, что после этого Химик – гениальный человек, способный изобрести неизобретаемое, – исчез. Поговаривали, что его завербовала для работы в своей лаборатории Комиссия. А, может, они просто нагрянули за ним для того, чтобы способная останавливать время Формула, не досталась простым смертным.

Одна ампула. Одна попытка, один шанс.

И гонялись за ней наверняка не только они с Грегори, но и другие «розеточники». А все потому, что Химик однажды неосторожно поделился в своем блоге фразой: «Не замедляет время, как таковое, но ускоряет его восприятие разумом. Позволяет человеку видеть энергетический фон объектов, в том числе излучаемые ими короткие и длинные волны…» И все – этой фразой он подписал себе путевку не то на пьедестал в число избранных индивидуумов, которых нанимали люди в серебристой форме^[1], не то в иной мир. Так или иначе, Марио оказался первым и единственным человеком, успевшим связаться с гениальным изобретателем до того, как тот пропал.

Успел заказать ампулу, успел купить себе надежду.

И успел ее потерять.

Черт, как изменчив мир.

Ночь вышла для него бессонной.

Записи с видеокамер пришли лишь к десяти вечера – пока подключил связи, пока связи задействовали свои связи, – после почти час ушел на их просмотр и поиск объекта. Когда Хартман, наконец, постучал трясущимся пальцем по экрану и уверенно заявил: «Это она, видите? Я у нее за спиной из кустов сейчас покажусь», – Кассар в ответ на вопрос «теперь вы меня отпустите?» покачал головой. И поставил горе-бегуну укол – ввел раствора «Гертракс» ровно столько, чтобы хватило на две – две с половиной недели. Самолично погрузил пленника в машину, доставил до ближайшей больницы, соврал дежурной бригаде, что нашел бедолагу под кустом в парке. Ему поверили.

Домой ехал в тишине.

«Гертракс» превращал людей в «овощей», вводил их в кому. К счастью, в обратимую. И пока человек лежал без сознания, его память не смог бы прочитать ни один самый могучий сенсор – та намертво блокировалась. И хорошо, как раз то, что нужно пока для Хартмана. Иначе запытают. Один за другим будут присылать к нему мучителей, чтобы выведать то, что сегодня узнал Марио, и тогда сломанные колени покажутся Дику наименьшей из бед. А после начнется охота на девку – вот уж чего нельзя допустить.

Сколько в Ла-файе «розеточников»? Двое? Трое? Может, с десяток? А на всем Уровне? Достаточно для того, чтобы окончательно испортить ей жизнь, а у него отобрать шанс попытаться выжить спустя две недели.

Домой Кассар вернулся усталый, но спокойный. Долго сидел перед компьютером, ждал, пока один из друзей выяснит по фотографии фамилию и имя «счастливицы», выпившей сегодня предназначенную не для нее жидкость, гадал, как подкатить, что сказать. Напугать? Подкупить? Рассказать правду? Как заставить ее захотеть сотрудничать с ним? Потому что ей теперь придется, так как выбора нет у него, а, значит, и у нее.

Другой бы на его месте покачал головой – жаль ее. Третий бы ныл – жаль себя.

Кассару, который стоял в ванной перед зеркалом в четыре утра, не было жаль никого – разучился. Он все еще чувствовал – и многое, – но проклятый камень день за днем высасывал из него жизнь.

Оникс. В прошлый раз ему попался именно он, задав срок жизни на сорок четыре дня. И, если в этот раз снова попадется какая-нибудь хрень типа аметиста, рубина или топаза, то лучше сразу в петлю, потому что жить, не живя, Мо больше не хотел. Устал.

Из зеркала на него смотрело осунувшееся лицо с черными, как ночь, зрачками, темными кругами под глазами, чуть свернутым в сторону носом и обветренными губами. Да, он изменился. Раньше: бизнес, стильные короткие стрижки, пиджаки, брюки со стрелками, а теперь майки, волосы по плечи и отросшая до состояния короткой бороды щетина.

И в запасе две недели.

Главное, чтобы ее имя и адрес прислали до утра.