Она в который раз поймала себя на удивлении – люди всю жизнь живут в одном теле. Не могут поменять внешность, стареют, смотрят на одно и то же отражение в зеркале каждый день. Она может смотреть на триста восемьдесят разных за минуту. Может стать худой, полной, плоской, «выпуклой», неприметной, яркой, как две капли воды на кого-то похожей. А они…

Незнакомый парень завораживал. Чем? Застывшим в глазах раздражением и глубокой в них же печалью. Жесткими складками вокруг неулыбчивого рта, снисходительно-презрительным выражением лица. Он будто говорил фотографу: «Ну, все, я постоял перед объективом секунду, теперь отвали от меня».

Но небесные фотографы – системы считывания – сканировали не лица, но ауры, и, значит, лицо на экране сформировалось именно из такой вот «отвалите от меня» печальной и чуть злой ауры.

Эмия глаз оторвать не могла от монитора.

Почему у местных парней не бывает на лице таких выражений, как у этого? Ровный, но, кажется, когда-то перебитый нос – довольно узкий и «модный» по здешним меркам. Ежик русых волос на затылке, спадающая на лоб челка; продольные морщинки-линии на лбу – они, как ни странно, его не портили. Чуть разросшиеся брови, щетина – не идеальная, как у красавцев-Богов, но настоящая, потому что подбородок брили дня три назад и наспех…

Эмия вдруг поймала себя на том, что улыбается, – парень был настоящим. Она даже не стала читать, совершил он сегодня благие дела или неблагие – ей просто нравилось лицо.

– Павл?

Тишина в квартире.

– Павл?!

– Иду, – послышалось откуда-то издалека. – Звала?

– Да, звала. Подойди сюда, посмотри на фото. Считай максимальное количество информации об этом человеке и стань им. Максимально стань, ладно?

– Хорошо.

Робот подошел к столу и замер – подключился к единой справочной системе. И уже через секунду начал меняться – откуда-то взялась незнакомая синяя клетчатая рубашка, укоротились и посветлели волосы, изменило форму лицо – более выпуклыми стали скулы, менее выпуклыми и чуть более ровными губы.

– Музыку, – дала команду Эмия, – пусть играет «Пообещай мне» Элизы Келлинтон.

Земная музыка ей нравилось больше всего. И сейчас хотелось танцевать – не с Павлом, но с «этим».

И вот он, совсем такой же, как на фотографии, уже стоит рядом – разглядывает Эмию с удивлением, будто видит впервые. Замечательно! Она рассмеялась и потянула его на центр комнаты за собой.

– Все, Павл, завершил трансформацию? Давай потанцуем.

(Birdy – Silhouette [Beautiful Lies])

Робот больше не был роботом – он был кем-то другим. Пах по-другому, ощущался по-другому, касался ее иначе, смотрел так, будто только что нырнул из одного сна в другой и теперь сам не понимал, где оказался.

– Ты такой… чудесный.

А Эмия двигалась из стороны в сторону с нескрываемым наслаждением – «новенький» нравился ей неимоверно. Его щетина, светлый тон кожи, странного оттенка глаза – не то темно-серого, не то холодного шоколадного – разглядеть наверняка не получалось из-за полумрака гостиной. Нравилась его «неидеальность» – чуть ближе, чем у большинства, посаженные глаза, не пухлые губы, короткие на затылке волосы – в Астрее так не стриглись, потому как «гривами» дорожили даже мужчины.

– Ты классный. Нравишься мне…

Незнакомец вел себя чуть скованно и в танце двигался менее уверенно, нежели она. Эмия же, не стесняясь, гладила и обнимала крепкие плечи сквозь фланелевую ткань рубашки.

– Кто… ты? – вдруг раздался тихий и настороженный вопрос.

Она тихонько рассмеялась.

– Павл? А ты вошел в роль…

– Я…

Ее вдруг отпустили – руки разжались, – и совсем не похожий на Павла гость остановился посреди комнаты. Со странным выражением восхищения и неприязни осмотрел просторную красивую комнату, изрек:

– А неплохая хата. Это сон?

Затем подошел к окну, долго пытался понять, что за пейзаж за окном. Эмия изумленно усмехнулась:

– Павл… Что с тобой?

– Где я?

– Павл?

– Я не…

И снова долгий взгляд на нее. Мужчина в рубашке вернулся к Эмии, заглянул ей в глаза со смешком и долей дерзости, мол, «гулять, так гулять, а в остальном разберемся завтра…»

– Красивая, – улыбнулся и провел по ее щеке тыльной стороной указательного пальца. – Может, сбежим отсюда?

Эмия забалдела до состояния эйфории, обняла нового знакомого так, будто никогда не желала отпускать, и счастливо кивнула:

– Сбежим. Хочешь? Прямо сейчас…

Сегодня она будет спать счастливая. С ней будет настоящий человек!

Но фигура в ее руках вдруг подернулась рябью помех, и Эмию тряхнуло разочарование:

– Павл, нет! Только не сейчас, я не приказывала!

На несколько секунд робот перестал работать, а когда очнулся, почти моментально принял свою прежнюю внешность.

– Нет! – колотила по его груди Эмия. – Верни все, как было!

– Прошу прощения, Эфина, я считал ауру объекта слишком глубоко и на время позволил ему взять надо мной контроль.

– Верни все!

– Нет, Эфина, не могу, – Павл, ставший прежним собой, пожал плечами. – Моя система уже сообщила о случившейся ошибке в Конгломерат, и теперь глубокий доступ заблокирован.

– Дэймон тебя раздери, я куплю другую куклу!

– Всем «куклам», Эфина, – робот обиделся, но быстро взял себя в руки. – Мне снова принять внешность того человека?

– И ты снова будешь себя вести, как он? Смотреть? Касаться?

Эмия вдруг ощутила себя маленькой девчонкой, стоящей на пороге грандиозной волшебной сказки, – шаг, и ты опять в приключении.

– Нет, я буду вести себя собой, – огорчил ее Павл. – Так мне менять внешность?

Несколько секунд ошарашенная и поверженная Эмия не могла говорить – она жадно, почти до сумасшествия желала вновь ощутить рядом кого-то… непредсказуемого. Того, кто еще минуту назад был рядом.

– Иди… Уходи… Принеси мне вина.

– Ты вновь не определена. Хочешь, чтобы я добавил в вино успокаивающие пряности?

– Уходи. Просто уходи.

Робот в трико и с обнаженным торсом вздохнул, после чего двинулся к выходу из комнаты.

Он был таким… реальным. И совершенно другим. У нее вдруг взбеленились все до единого рецепторы, по телу до сих пор гуляли незнакомые доселе волны ощущений. Павл, черт, Павл… Сообщил об ошибке, все испортил! Идиотский робот, тупой мешок с псевдоинтеллектом…

Эмия поймала себя на негативе – на раздражении, граничащем со злостью. Это все ее нестабильные эмоциональные поля. Может, это из-за них она мечтает о ком-то дерзком, живом?

Комната рябила чужим присутствием.

Тот парень… Он за несколько секунд колыхнул ее так, как никто и никогда. Она будто проснулась, стала чувствовать в сто раз сильнее, чем когда-либо до того.

Люди…

Они такие…

Она хотела к людям.

Надо прочитать о нем, узнать больше…

Эфина, колыхнув подолом белого платья, быстро направилась к компьютеру.

«Дарин Романович Войт, двадцать четыре года (имя необычное, редкое), проживает в бывшей стране Советов, ныне именуемой Великой Русской Державой. Русский. Мать русская, отец поляк. Вырос в детдоме при живых родителях, потому как «ЧЕНТ».

ЧЕНТ. Это слово встало в мозгу Эмии, как палка в колесе несущейся на полной скорости колесницы.

«Ч.Е.Н.Т – человек несовершенного типа…»

Они – такие люди – стали рождаться на земле не так давно, всего лет тридцать как. Тогда же, когда из неизвестности возникли вдруг в лесах предгорья Жертвенные Ворота.

Эмия догадывалась, что Ворота возникли не из «ниоткуда», и что Великие Эфины приложили к этому руку, но точными данными ни она сама, ни система не обладали.

Значит, «чент»… Человек, обреченный умереть в определенную дату, обозначенную в собственном ДНК.

Таких детей исследовали сразу после рождения – опознавательным знаком служила точка в окружности на запястье, – а после, согласно законодательному праву, забирали у матерей, чтобы поместить в интернаты. Позволяли пробыть в семье год, если соглашались родители. А те почти никогда не соглашались – привязывались, потом плакали.

Дарин уехал в интернат в возрасте одного месяца.

И умереть, согласно предсказанию, ему предстояло через тридцать два дня.

Она зачем-то распечатала его фотографию, взяла с собой в постель и долго не гасила ночник.

«Уровень радости жизни: двенадцать процентов…»

Один из максимально низких.

Хотя, какая радость, если скоро умрешь?

Чуть ближе, чем обычно, посаженные глаза, настороженный взгляд, застывшее в зрачках неприязненное затравленное выражение – оно стало ей понятно. И вот почему морщины на лбу и плотно сжатые губы, вот почему нет улыбки в ауре.

Чент. Месяц жизни.

Жаль, что Павл не смог удержать иллюзию – у него так хорошо вышло.

«Давай сбежим…»

Касание щеки, невеселое веселье во взгляде, безуминка в словах – желание сбежать от судьбы хоть куда-нибудь, хоть на край земли, хоть за небо…

И он действительно выглядел так, будто присутствовал здесь: удивлялся по-настоящему, изумлялся, назвал ее апартаменты «хатой».

Чтобы уточнить значение слова, ей пришлось открыть человеческий словарь.

Забавно.

Фотография отправилась под подушку; Эмия погасила ночник.

Вздох и тоска в воздухе – не посчастливилось ей спать, обнятой человеческим мужчиной.

Павл в наказание ночевал стоя и возле своей розетки.