– Два кресла… Часто водишь гостей?

– Нечасто. Они продавались в комплекте.

Отличный ответ. Таким можно завуалировать что угодно. Но хочу ли я на самом деле лезть глубже и слышать то, что меня не порадует? Нет. Черт с ними, с креслами. На ногах мягкий плед; в ноздри запах густой хвои, опавшей листвы, сырой после вечернего дождя земли.

Судя по тому, как быстро плыла от алкоголя моя голова, градус коктейля был высоким.

– Сколько ты добавил сюда спиртного?

– Правильное количество.

Манго, оказывается, отлично маскировал «буз»^[1].

– Хочешь расслабить-таки мою голову?

Ответа не последовало.

Как ни странно, сидящий в современном, обтекаемом на вид кресле-качалке Форс не казался опасным. А вот мистицизм, застывший во взгляде, не потерял. Некую тайну, загадку.

Подумалось вдруг, что я выгляжу в его глазах невротичной боязливой дурочкой – дергаюсь, что-то проясняю, никак не могу успокоиться. И какая бы разница, как я для него выгляжу… Разница, однако, была.

– Думаешь, я истеричка? – Чертов коктейль. Кажется, язык он мне все-таки развязал. – Психически нестабильная?

– Думаю, психически ты стабильная, – ответ прозвучал спокойно. Крейден пригубил виски. – Иначе подняла бы панику при виде пистолета.

«Когда я пригрозил, что начну одну за другой убивать незнакомок. Но ты не повелась».

Да, не повелась. Дергалась я, однако, все равно, и этому была причина.

– Я нормальная, – прошептала я зачем-то.

– Конечно, – отозвался Форс через паузу. – Просто у тебя в прошлом есть некая история.

«Связанная с тем, что тебя теперь беспокоит…» – его мысли можно было читать по взгляду.

– У всех нас есть в прошлом такая история. Но это не значит, что я собираюсь ей с тобой делиться.

Терпеть не могу психологов еще со времен далекой юности, когда мой отец, приведший в дом молодую жену, решил, что у его дочери, не принимающей мачеху, случилась психологическая травма. А кто-то любит новых «мам»? С тех пор психологи, завуалированные под друзей отца, под случайных гостей, начали посещать наш дом регулярно. Многие из них пытались меня разговорить, мало у кого вышло.

Крейден, однако, был хитрее, Крейден молчал. И мне это нравилось.

– Чем я напоминаю тебе его? – спросил он после паузы, и заработал в моих глазах плюс сто баллов.

Очень проницательный вопрос.

– А ты умен, правда?

С ним почему-то хотелось говорить. Наверное, синдром «незнакомцев». Или же спиртное, перекочевавшее из почти пустого стакана в мой желудок, сделало свою работу. Хороший был коктейль, очень вкусный.

– Я налью еще один. После того как ты расскажешь.

Он знал, что я расскажу. И даже я знала, что расскажу. Пусть коротко, но все-таки поделюсь – аура Крейдена располагала. Она была невесомой, легкой, чуть-чуть веселой. И это при том, что мужик этот легким отнюдь не был.

– Зачем тебе? Это грустная история.

Кривая усмешка, очень сексуальная.

– А мне сегодня как раз никто ни одной грустной истории не рассказал.

Странно, но я словила ощущение, что это правда. И что грустные истории Форс время от времени слышит. Крики души, прощальные крики… Тряхнула головой – бред, наверное.

Может, правду говорят, исповедь облегчает? А я ни с одной подругой случившимся так и не поделилась. Я закрытая в том, что касается глубинных слоев моей личности, и ни к чему мне в душе гости.

Так все-таки исповедь? Ладно.

– Он тоже был красив. И самоуверен.

Крейден смотрел в свой стакан – кажется, сказанное ему даже понравилось.

– И?

– Мне было девятнадцать. И тогда я часто ошивалась у отца на работе. Мужской коллектив, все в костюмах, галстуках – куча внимания… Бизнесмены. Ну ты понимаешь.

Наверное, он понимал.

– Только я тогда не умела различать самоуверенность и спесь – очень тонкая, как оказалась, грань.

– Как его звали?

– Зачем тебе?

– Как?

Мягкий вопрос, почти незаметный, «неважный».

– Генри Кэвендиш. Молодой, перспективный. Лучший аналитик финансового отдела того года, награжденный дипломом и статусом от журнала «Трейд». Отец его профессиональные качества обожал.

Я замолчала. Давно я не лезла в те воспоминания, давно не помнила о том, что они все еще жгутся.

– Как развивалась история вашей «любви»?

Форс умел спрашивать. Лучше, чем психологи, очень ненавязчиво. Подгонял тебя мягкой кошачьей лапой к продолжению.

– Для меня все было по-настоящему. Наши встречи, взаимный интерес, свидания, чувства. Мы встречались четыре месяца до того, как он сделал мне предложение – я парила.

Чистая правда. В девятнадцать охотно верится, что сказки, в которые не верят другие, очень даже существуют для тебя.

– Я подарила ему свою… девственность.

Чего уж… Говорить так говорить.

– Ценный подарок.

На Крея я взглянула с любопытством. А в его глазах не осуждение, не зависть, но легкая грусть оттого, что подобный подарок достался не ему. Он бы оценил – вот что я прочитала в его взгляде. Но ему все равно, что было в прошлом. Настоящее – вот что было важно.

– И свадьба…

«Состоялась? Не состоялась?»

– …не состоялась. Потому что в тот день, когда я выбрала, наконец, в салоне свадебное платье, ко мне в бизнес-центре подошел Рич, парень из отдела бухгалтерии, питающий ко мне симпатию, и рассказал про «спор». Про то, что ставки делал весь «аналитический» коллектив, что они были очень высоки, что Генри, оказывается, не сомневался в победе. Вот так все… просто. На меня поспорили.

«На мои чувства. На мою свадьбу».

Форс пил неторопливо, по глотку.

– Дальше, – размышлял он вслух, – должно быть, как в фильме.

– В смысле?

– Герой осознает, что да, был спор, но что чувства в процессе он заимел настоящие, что теперь расставаться совсем не желает. Извинения на коленях, просьба «стань моей женой».

Мне почему-то стало смешно, несмотря на печаль.

– Никаких извинений не последовало. Тотальный игнор. Отцу, который ждал нашей свадьбы, пришлось сказать, что мы поссорились.

«Ты сказала ему про спор?» – это вопрос я ощутила на чужих губах, несмотря на то, что он не прозвучал.

– Про спор сказала. – А здесь начиналась настоящая горечь. – Знаешь, что он ответил? Что не стоит наговаривать на партнера из-за конфликта. Наверное, он хотел быть на моей стороне, но Генри на тот момент был ему дороже. Дела у фирмы шли неважно.

И не нужно было углубляться в детали. В то, что батя зарылся в работу тогда, когда исчезла вдруг его молодая жена. Исчезла потому, что ее забрали Девенторы, – это выяснилось позже. Он сдал тогда. Сильно. И работа стала для него всем – домом, спальней, столовой, кладовой, в которой он обложил себя документами и папками. Ему нужна была эта фирма, эта компания, нужен был такой специалист, как Генри. А дочь? Дочь, возможно, преувеличивает – погорюет и забудет. Так что самый сильный удар для меня последовал именно от отца, а не предательства его коллеги. Целого отдела коллег. И ни к чему о том, что в бизнес-центре я появляться разлюбила. Дальше все сама – своя работа, свои заработки, своя жизнь…

Форс подался вперед, отставил стакан. Достал из кармана пачку сигарет – странную пачку, я таких не видела, – вытащил одну папироску. На вид без фильтра, но дорогую. Щелкнул зажигалкой – потянуло ароматным дымом со вкусом амаретто.

Он курит? Тогда и я тоже…

После первой затяжки я аккуратно забрала из мужских пальцев странную сигарету, затянулась сама, едва не закашлялась от крепости – Крейден наблюдал за моими действиями с любопытством. Я же шла наперекор – если не любит курящих девушек, пусть отходит в сторону. Не желаю быть больше для кого-то удобной.

Один вдох дыма в легкие, второй… Черт, что это за табак? Голова поплыла сразу.

– Что ты… куришь?

– Расслабляюсь. Иногда.

Ух… Вот это да! Вкус обычный, сигаретный, а действие, как легкой дури. Ну и пусть – я вдруг ощутила, что действительно расслабилась. Мне полегчало; я улыбнулась. Передала окурок назад владельцу, спросила, сидя рядом:

– Не смущает, что теперь я буду пахнуть табаком?

Он смотрел на мои губы так, будто пытался представить, сколько еще интересных и вкусных оттенков добавит запах дыма нашему поцелую. Заранее знал, как сильно он будет им наслаждаться. А после качнулся вперед – снова легко, свободно, как будто делал это всегда. Поцеловал меня тягуче, очень тягуче. Так, что забылась и фирма отца, и Генри, и иже с ними.

– Я ответил на твой вопрос?

Он ответил. И нет, этот амаретто-табак не испортил вкус его губ тоже, лишь добавил флер дыма на одежду, привнес в наш контакт новую специю.

На меня навалилось новое «хорошо». Хорошо в этом доме, на этом крыльце, с этим человеком рядом. Плевать, что дальше. И как давно я, оказывается, не курила. Делала это редко и всегда тайком, потому что знакомый вдоль и поперек мирный Итан не переносил запах табака на дух.

– Так поэтому ты после выбрала парня-подушку?

Это он про Итана? Уже выяснил? Конечно, за шесть дней можно выяснить все что угодно, если задаться целью.

– Парня-наволочку. – Нет, я не пыталась оскорбить собственного сожителя, просто стало вдруг смешно. Крей прав. Мой нынешний бойфренд был всем удобен – неконфликтный, терпеливый, уравновешенный, как весы. Как чертовы пустые весы. – Ну да, он не опасен.

«Не разобьет мне сердце».

– … в отличие от тебя.

– А я опасен?

– Это ты мне скажи.

Тишина.

– Не для тебя.

Какой правильный ответ. Какой нужный в этот момент ответ.

Надо чаще пить. Чаще курить. Чаще расслабляться. Чаще находиться в хорошей компании, чаще позволять себе быть собой. Чаще делать то, что нравится – какая простая истина. Почему она снизошла на меня только здесь, рядом с этим человеком?

Кажется, мне не нужен второй коктейль – на душе легко и здорово. Исповедь? Скорее табак со вкусом амаретто.

Крей тем временем аккуратно затушил окурок в пепельнице и приблизился ко мне. Наклонился, уперся обеими руками в поручни качалки, и мое кресло забавным образом отклонилось назад, как постель. Оказался к моему лицу близко-близко, и подумалось, что мы слишком давно не занимались с ним любовью.

(StéLouse feat. Bryce Fox – Sociopath)

Он смотрел легко и серьезно, он смотрел непонятно.

– Эй, только не надо меня жалеть, – предупредила я на тот случай, если вдруг начнутся успокаивающие слова. Люди почему-то думают, что после «грустных» историй подобные обязательно должны звучать.

– Я не собирался тебя жалеть. – Он приблизился еще, вдохнул мой запах медленно, как гурман. – Ты не сломанная кукла.

Верно.

Какие же у него все-таки губы, греховные черты лица, вкусная мужская аура. А эта хитрая улыбка…

– Итак, что мы с ним сделаем?

– С кем? С Итаном? – Мне нравилось, когда Форс так близко, практически на мне.

– С Генри…

Я опешила. Замерла. После рассмеялась.

– С Генри? Мы?

– Да. Как бы ты хотела ему… отомстить?

– Никак. Потому что это меня не починит. – Ничего не изменит.

– Ошибаешься. – Запах Крейдена всегда отключал во мне способность думать. Сейчас этот запах проникал через ноздри мне сразу в мозг. – Некоторые раны заживают, только если удалить из них кислоту.

Взгляд простой, почти ничего не выражающий.

– Думаешь, это мой случай?

– Уверен.

Та сигарета играла с моим разумом в игры, делая тяжелое легким.

– Итак?

Он ждал мой ответ. Действительно ждал.

– Убьем его? – теперь шутила я.

– А ты этого хочешь?

– Шутишь?

Тишина. Я прыснула со смеху, мне хотелось его обнять, притянуть к себе, хотелось еще одного поцелуя.

– Ты социопат? Психопат?

Господи, с кем я связалась. Но эта ночь была для меня, она разрешала мне все.

Ох эта улыбка, эти клычки…

– Может, процентов на пять.

Ну, если быть честной, я сама процентов на десять. Не всех людей хочется любить и не всегда.

– А ты хотела бы его убить?

– Девенторы…

Меньше всего мне хотелось тем же утром быть взятой Девенторами. Генри точно не стоил того, чтобы портить себе жизнь.

– Забудь про Девенторов, – Крей говорил легко, – представь, что их не существует. Тогда… что?

И я вдруг всерьез задумалась – что?

Наглядно представила: кровь, кишки, проломленный череп, стеклянные глаза.

– Не-е-е, убивать бы не стала. – Смерти я не желала никому, даже ублюдку Генри. Смерть – это необратимо, радикально. – Но, если забыть про Девенторов, если все можно, я взорвала бы этому мудаку машину. Любимую оранжевую Бергетту. Коллекционную модель, которой он очень гордится… Сволочь. И которую купил на деньги моего отца, на деньги нашей семьи. В каком-то смысле.

Сейчас, разговаривая об этом, я вдруг поняла, что не вру – мне стало бы легче. Что злость, обида, ярость, оставшиеся с тех времен, оказывается, жили во мне, тлели углями, причиняли боль.

– Тогда поехали?

– Куда?

Легкое касание губ, поцелуй почти вскользь – крыша моя сползла набок.

– Взрывать его машину.

Я хохотала честно, от души.

– Ты? И я? Прямо сейчас?

– Прямо.

Даже если представить, что это правда…

– Не понимаю. Мне это, может, и надо. А тебе зачем?

– Ты этого стоишь.

Тепло, приятно. Еще одно касание губ – я едва не взвыла, когда Крей вновь не углубил его. И все же диалог не давал покоя, веселил. Наверное, мы обкурились с ним оба.

– То есть ты прямо сейчас, – решила прояснить я, – готов сорваться посреди ночи на другой конец города, нестись по трассе. Доехать до чужого дома, достать из багажника чемодан с оружием, закинуть за забор пару гранат?

– Мне хватит одной.

Он, кажется, не шутил. Или я не разбираюсь в его взглядах.

– Ты этого не сделаешь…

– Проверишь?

Мне, если честно, было все равно – врет он или говорит правду. Иногда правильные слова даже важнее правильных действий. Они и есть правильные действия, если сказаны вовремя.

Я же уже изнемогала от запаха его парфюма. Сидела в кофте на голое тело, в штанах на голый зад, потому что трусики мои в этом доме затерялись, и думала о том, что одежда на мне лишняя.

(Bruises – Sexymental)

– Что со мной происходит… когда ты рядом?

Мир становился другим, смещался. Он становился нашим, на двоих. Хотелось касаний, объятий, хотелось смеяться вместе, приговаривать вместе. Вот, оказывается, как ощущается, когда тебя понимают.

«Чувства? Химия? Притяжение?»

– Так мы едем?

Улыбка на его губах действовала, как афродизиак.

– Не сегодня.

Новый поцелуй. Чуть глубже. Но все еще «отпускающий».

– А сегодня? Сейчас?

– Сейчас… я снова тебя хочу.

– Я хотел тебя шесть дней. Без перерыва.

Он будет это делать со мной. Как хочет. И я буду хотеть того же.

– Так… люби меня.

И он любил. Уже в спальне. Совершенно иначе, чем в первый раз, глубже. Неторопливо, нежно и не очень, распластывал под собой, укрывая, топил в дурмане наслаждения.

Дальнейшая ночь из-за странной сигареты помнилась мне обрывками. Помнилось, что хотелось, чтобы она никогда не заканчивалась, как и Крейден в моей жизни. Чтобы длились бесконечно его ласки, чтобы притягивал еще ближе, как канат, его взгляд.

Теперь он был во мне глубоко. Во всех смыслах.

Хорошо, что это не тяготило. Пусть завтра…

После его пальцы скользили по моей спине, делали массаж; поцелуи в шею, плечи. А чуть позже широкую мужскую спину, сидя сверху на выпуклых ягодицах, массировала я.

И уснула там же. Прижимаясь щекой к странной татуировке.