– А Печать? – услышала она со стороны собственный голос – какая-то часть внутри нее еще не сдалась, продолжала думать, анализировать. – Почему, когда исчезло все, не исчезла она?

Начальник вздохнул. Утомился растолковывать? Уже потратил слишком много времени?

– Потому что Печать Воина, – снизошел он до объяснения, – это сложное энергетическое формирование, которое Портал стереть не способен. Его можем удалить только мы и только здесь, в лаборатории.

– Но я могу показать ее Маку!

– Можешь, – прозвучало в ответ неожиданно жестко. – И он ее не узнает.

– Узнает!

Она вдруг сорвалась на крик, совсем как маленькая девочка, которой только что сказали, что нет, она не хочет «ту розовую сумку».

– Не узнает. – Холодная усмешка в ответ. – Ты еще не разбилась на мотоцикле, и Печать не была сформирована Маком, что означает – на его теле ничего нет. Он даже не помнит о возможности ее формирования – об этом помнит Стивен. И даже если бы Аллертон помнил, что подобную энергоструктуру можно создать, он никогда не смог бы предположить, как может выглядеть конечный рисунок – для каждой пары он индивидуален. Так что Печать, точнее, ее недееспособный контур, есть у тебя, но не у него.

«Недееспособный контур».

Почему-то за эти слова ей вдруг захотелось плюнуть Дрейку в лицо. Это для него ее тату – «недееспособный контур», а для Лайзы – прямое доказательство стабильности ее собственного ума.

Недееспособный контур.

«Сволочь ты, Начальник».

– И все равно я – его пара! – сжав зубы, зачем-то процедила она мужчине с холодными серо-голубыми глазами. – Я – его вторая половина. И пусть об этом не знает он, но об этом знаю я.

– Тогда у тебя есть все шансы доказать это ему, так? – неожиданно мягко улыбнулся Дрейк.

Он, кажется, жалел ее, даже сочувствовал – по такому лицу не прочитать наверняка, но эта улыбка вдруг сделала невозможное – вернула к жизни жгучие слезы; веки защипало.

Лайза резко отвернулась, уперлась взглядом в идеально белую стену.

Она любила его по-своему – Дрейка, «этого» или «того», не важно. Да, немножко боялась его, но все же (как любят «нечужого» человека) любила – всегда знала, что он защитник, что не бросит, и теперь вдруг, отозвавшись на одну-единственную улыбку, потянулась к нему, как увядающий цветочек к солнцу.

«Помоги. Защити. Хотя бы не бросай на произвол судьбы».

– Я не знаю, что мне делать.

– Попробуй повторить историю.

И это советовал он? После того как сказал, что всего учесть невозможно?

– Но… детали…

Дрейк Дамиен-Ферно вдруг опустился перед ней на колени, за руки брать не стал – нельзя, она знала, – заглянул в глаза и мягко произнес:

– Тогда у вас будет новая история. Тысячи ее вариантов. Новое – не всегда хуже старого, но люди никогда об этом не помнят.

Теперь она плакала, и они оба делали вид, что не замечают этого.

– Я пока не могу принять новое, – задыхалась Лайза.

– Стоит сделать шаг, и станет легче: появятся новые чувства, эмоции, впечатления. Ты все увидишь сама.

– Да?

– Да. А я… – Он замялся – никогда не любил признавать ошибок вслух, но, когда ситуация вынуждала, умел это делать. – …Я могу помочь чем-то другим – ты только попроси.

Великое одолжение – попросить о чем угодно у самого Дрейка.

– Кроме прыжка в будущее?

– Кроме него. Психологическая или материальная помощь, что угодно.

Лайза почему-то застыла при этих словах. Психологическая помощь – ходить и каждый вечер плакаться на судьбу Начальнику? Или одному из его работников? Ну уж нет, спасибо.

– Деньги я заработаю. И с остальным справлюсь сама. Спасибо.

– Мое предложение будет в силе тогда, когда оно тебе понадобится.

То было последнее, что она услышала, выходя из кабинета.

Ей, наверное, стоило бы обидеться.

Но сколько же можно обижаться? На все подряд: людей, судьбу, случай?

Август едва вступил в свои права, но уже вовсю баловал людей прекрасной погодой: светил с неба ласковым солнцем, обдувал прохожих непрогревшимся и оттого свежим ветерком, обнимал город и людей, золотил мостовые.

Лайза шагала по тротуару, привычно пустая внутри; подошвы кроссовок мягко впечатывались в дорожную пыль – она целую вечность не носила каблуков.

«Попробуй повторить историю. А если нет, постарайся принять новое».

Она сможет?

Сможет. Потому что кроме этого настоящего больше нет никакого другого.

Кто-то однажды сказал: все беды оттого, что люди постоянно сравнивают то, что в их жизни есть сейчас, с тем, что к этому моменту могло бы быть.

Так и есть. К этому моменту у нее могла быть другая жизнь. И Мак.

Нет, другой жизни не могло быть. Если есть то, что есть сейчас, значит, не могло – с этим придется смириться.

И теперь абсолютно все, что однажды появится в жизни новой Лайзы, зависит только от нее самой.

А сейчас… Забывшая всё Элли. Незнакомый мужчина по прозвищу Чейзер. Узнавший ее заново Дрейк.

Не густо. Почти ничего.

Она почему-то не рассказала ему про поддельные печати, про свое участие в том деле, когда ее чуть не подстрелили, не упомянула о том, что знает, где находится логово бандитов. Нет, не скрыла – забыла.

Отсюда до дома пешком шесть кварталов; пружинили подошвы старых кроссовок, шелестели кроны тополей, пыталось отогреть душу солнце.

Пусто и одиноко.

Ничего, еще будет шанс.

На все.

Спустя полчаса, сама не понимая, как так получилось, Лайза обнаружила себя не дома, а в гостиной у Элли – сидящей на диване, захлебывающейся рыданиями и не способной вымолвить ни слова. Ее гладили по спине руки, качались, переплетаясь с ее собственными темными, белокурые локоны подруги, а у самого уха звучал шепот:

– Ну что ты? Успокойся… Успокойся, слышишь? Или я тоже буду плакать. Он не отправил тебя назад? Не смог?

Лайза качнула головой и всхлипнула – громко, горестно, изливая в пространство волны боли.

Занавешенная волосами, она не увидела ни того, как приоткрылась дверь, ни того, как в комнату мягко и неслышно вошел Рен.

Он опустился на колени перед диваном – ей вдруг захотелось улыбнуться (за последний час уже два человека опускались перед ней на колени, и какие люди!), – взял ее дрожащую холодную ладонь в свою, заставил посмотреть на себя.

«У тебя нет Мака, я знаю. Но у тебя есть мы», – говорили его глаза; Лайза сжала его теплые пальцы и благодарно всхлипнула еще раз.

* * *

– Я ведь звонила тебе из его дома, помнишь, я говорила?

Теперь слова давались легко, слезы высохли. Наверное, немного подсохла и душа – превратилась из зловонного болота в прозрачную и неглубокую лужу.

– Помню. – Элли улыбнулась и прижала руки к губам. Что-то случилось, и теперь она верила – Лайза видела это по глазам. Приятное чувство, пусть и запоздалое.

– Да, звонила из его кинотеатра. Нашла голосовое управление, выяснила адрес его особняка и приказала системе набрать твой номер.

– А я?

Ей не терпелось узнать продолжение, а Лайзе стало легко рассказывать: все это – история из прошлого. Почти что сказка.

– Ты ответила и все повторяла: «Алло! Алло! Я вас не слышу…» Но я не успела ничего сказать, потому что в этот момент вошел Мак и увидел, что я пытаюсь сообщить, что меня похитили. Он тут же зажал мне рот ладонью и пригрозил – не помню, чем пригрозил, но пикнуть я не смела. А после выдернул из сети шнур, и связь прервалась. А так бы ты передала Рену, что меня украли…

– И назвала бы ему адрес Мака! Вот была бы хохма!

Элли улыбалась широко, открыто и радостно. Лайза вернулась к ней – не важно какая, старая или новая, но вернулась, – и между ними вновь чувствовалась связь, как и раньше. Подруги – они ими были, они ими всегда будут.

В кружках стыл чай, красовались на крохотных испеченных Антонио булочках кремовые завитушки.

– Да, если бы ты дала Рену адрес Мака, он бы сильно удивился. А я-то, представляешь? Я его тогда не знала… Не знала, что он из спецотряда, что они все – друзья.

– Страшно, наверное, было?

– Временами страшно. Но… Еще было интересно – я чувствовала, как между нами что-то происходит, как зарождаются чувства.

– Красиво, – прошептала Элли и с грустной улыбкой посмотрела на плавающие в кружке чайные листики.

– Да, красиво. А еще я знаю, какая девушка будет у Дэйна.

– Да?! Расскажи!

– Нет, не могу, – Лайза покачала головой. – Вдруг я расскажу, и тогда он ее не встретит?

– Ну хоть как зовут?

– Нет.

– Ну внешность опиши.

– Неа.

– Ну хоть что-нибудь – я же помру от любопытства! Она ведь ему подойдет, да?

– Очень.

– Просто не верится, – прошептала Элли, – наш Дэйн встретит девушку. А скоро?

– В следующем году.

Ответила. И отчего-то снова погрустнела.

У них все случится – там все определено, а у нее? Лайза подняла глаза на Элли и впервые увидела у той на лице серьезное, чуть хмурое и непривычно решительное выражение.

– Не грусти только, ладно?

– Я постараюсь, – прошептала Лайза тихо.

– Мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем.

* * *

Дома, сидя на диване и монотонно жуя кунжутное печенье, Лайза задавалась вопросом: почему одни люди в период стресса теряют аппетит, а другие, наоборот, начинают тянуть в рот все подряд? Что за дурацкая привычка?

Вечерело. То втягивалась в приоткрытый проем форточки, то выдувалась обратно занавеска; в квартире было тихо.

Можно включить телевизор. А еще надо сходить в магазин, купить продуктов, но Лайза ни о чем не могла думать: два часа назад она прошла мимо его дверей – забыла зайти внутрь, – а теперь все никак не могла вытолкать себя на улицу.

Печенье и тишина создавали ощущение ложного уюта, хрупкого комфорта, который она так часто силилась отыскать в последние дни, и потому вместо нужного похода в магазин из коробки в рот механически одна за другой отправлялись кунжутные пластинки; хруст отвлекал от ощущения образовавшей внутри пустоты.

Наверное, часть ее приняла тот факт, что прошлому придется остаться в прошлом, и между разумом и частью сознания, которая так и не смогла смириться, выросла стена – из-за нее и ощущалась пустота в душе. Она помогала не сорваться, не зарыдать, сохранить остатки душевного равновесия.

Рядом с пустотой в душе робко пристроилась благодарность Рену за то, что устроил сегодняшнюю встречу, а заодно и Элли, которая, несмотря на недавнее недоверие, сумела-таки изменить мнение и помочь подруге, нашла простые, но такие нужные слова, долго отпаивала чаем и слушала сбивчивый рассказ о прошлом. Улыбалась, посверкивая глазами, и всеми силами старалась поддержать.

«Мы что-нибудь придумаем. Обязательно. Ты только не грусти…»

Лайза смотрела на печенье, которое держала в руке, – на корочку из плотно спрессованных и залитых сиропом семечек сверху, – и думала: а как она сама отреагировала бы, приди Элли к ней в гости и начни рассказывать «небылицы»?

«Представляешь, – захлебывалась бы белокурая подруга, – мы с Реном жили вместе целый год! Я носила его кольцо, я знаю, как выглядят комнаты его дома, я знаю все его привычки, все про него знаю…»

А Лайза бы помнила – знала, – что они незнакомы. Что Рен вообще никогда в жизни не встречал Эллион.

А та бы утверждала обратное: «Я помню тебя, твоих подруг, помню, что произойдет в будущем, ведь я прожила его, это будущее, а потом Портал…»

Сложно ей было бы поверить в подобную историю?

Наверное, не сложно, вот только мир после такого рассказа показался бы… хрупким. И ни к одному Порталу Лайза бы близко не подошла, и за Мака после этого держалась бы куда крепче – вообще не выпускала бы его руку из своей…

Вот и Элли, наверное, теперь точно так же не выпускает руку Рена. Да и он ее. Держит, не отпускает.

Чтобы не дать предательской мысли «вот бы увидеть Мака» высунуть кончик любопытного носа наружу, Лайза поднялась с дивана, очистила пальцы от налипших семечек и пошла выкидывать пустую коробку.