Глава 4
Марк

– Как тебе наша новенькая?

Мы с Арсением сидим в столовой и медленно поедаем свой обед, который сегодня отвратителен как никогда. Повар решил, что непременно нужно пересолить всю еду из меню, потому что, по всей видимости, у него нет настроения. И приходится давиться этими помоями, чтобы получить хоть какие-то питательные элементы для функционирования организма. Времени пойти в ресторан сегодня нет, и мне ничего не остается, кроме как цедить эту отраву.

Арсений – мой близкий друг. Один из самых преданных людей на всей планете. Я уже и не вспомню, как так вышло, что он стал мне роднее, чем собственный отец, хотя, бесспорно, я его уважаю по сей день, для меня он один из эталонов. Но не суть.

Арсений – среднестатистический российский мужчина. Простой, добрый, не шибко красивый, с небольшим животом, что его, несомненно, раздражает, водит машину среднего класса, за которую все еще выплачивает кредит. С мозгами у него туго, если сравнивать со мной, однако он всеми силами старается быть наравне со всеми. Светлые русые волосы, присущие русскому мужчине, зеленые глаза, овальное лицо и… щетина. Ненавижу щетину. Это самый первый признак неопрятности мужчины. Мать когда-то давала мне хороших пенделей, если я забывал побриться, поэтому я до сих пор вздрагиваю, когда у меня щетина появляется быстрее, чем я успеваю закончить с пересадкой очередного пассажа клеточной культуры SiHa.

– Ты о ком? – непонимающе смотрю на друга.

– О Яне, – выгибает бровь Арсений.

По всей видимости, он думает, что я слежу за теми, кто у нас появляется в штате.

– Пока ты был в отпуске, ее взяли к нам… Ну, девушку, с которой ты сидишь через стенку.

– Аланину?

– Именно.

– Хм…

Задумываюсь над вопросом Арсения, но сразу же вижу ответ.

– Не в моем вкусе.

– Это вроде бы твой типаж…

– Нет, – перебиваю друга, кусая пересоленный сэндвич с индейкой. – Она даже не может понять свою ошибку после шести повторений. А еще дерзит и одевается безвкусно.

– Я смотрю, у тебя высокие требования после зарубежья? – насмешливо произносит Арсений и отправляет в рот сырой бифштекс.

Он жует его, а я до сих пор не понимаю, как можно есть такую дрянь.

– А зачем их занижать? Ради чего? Ради бесплатного секса?

Арсений, кажется, не был готов к такому высказыванию, потому чуть не подавился очередным куском мяса. Я облизываю губы и придвигаюсь ближе к другу.

– Вот скажи, ты часто занижаешь свои требования к женщинам?

– Нет, – качает головой из стороны в сторону друг. – Я даже как-то не думал об этом.

– Потому что у тебя нет стандартов и уж тем более представления о том, какую женщину ты хочешь видеть рядом с собой. Ты западаешь на любую, какая поманит пальчиком.

– А что в этом плохого?

Иногда мне кажется, что Арсений издевается. Прямо специально издевается надо мной. Его вопросы, по большей части неуместные, вызывают тошнотворный рефлекс и желание закатить глаза так, чтобы увидеть нейроны в мозгу и затылочную кость, лишь бы не видеть его и не слышать его болтовню. И Арсений когда-нибудь этого добьется.

– Связь на один раз не сулит ничего хорошего.

Арсений продолжает смаковать бифштекс, а у меня пропадает аппетит. Но я ничего ему не говорю по поводу того, что его ждет, если он будет постоянно есть сырое мясо. Я же ему не мама. Он взрослый человек, вполне может сам о себе позаботиться.

Арсений размахивает вилкой и явно хочет меня чему-то поучить.

– Ой, да брось! Хочешь сказать, что ты сам никогда не развлекался ни с кем?

– Нет. А зачем?

– Ой, ну прости! – театрально парирует друг. – Я забыл, что ты в отношениях, и уже, поди, давно!

Я непонимающе буравлю его взглядом через линзы очков.

– В отношениях со своей работой, – с улыбкой на лице добавляет друг.

– У меня, вообще-то, есть девушка.

– Да? И кто же она?

Я молчу, потому что не люблю обсуждать свою личную жизнь даже с Арсением. Нет, конечно, поспорить о девушках мы любим, но как-то не привык я открывать свою душу никому, кроме себя самого.

– Я не обсуждаю свою личную жизнь, забыл?

– Интересно, как твоя девушка позволяет тебе забавляться еще и с работой?

– Очень остроумно.

– Еще скажи, что это неправда!

Я ничего не добавляю, потому что спорить с дураком – дело провальное.

Остаток дня я стараюсь не придавать значения возгласам, которые доносятся из-за перегородки. Даже чертов шепот Яны Аланиной приводит меня в дикое бешенство. Почему? Да потому, что я люблю тишину! В тишине легче сосредоточиться, отбросить ненужные мысли и полностью отдаться науке. Надо уже подумать о переезде в отдельный кабинет… Хотя тогда мне надоест бегать к приборам на третий этаж… Нет, это нереально! А еще как бы было хорошо, если бы рядом с Евгенией никто не сидел! Она та еще болтушка, и ей палец в рот не клади – откусит и заболтает до звона в ушах.

Я жду того момента, когда офис опустеет и мне удастся спокойно поработать. Дизайн и планирование экспериментов – очень важный этап исследования. Я всерьез собираюсь расширить наш маленький проект по вирусу папилломы человека. И я, как сын науки, должен помочь всем, чем смогу.

Мои душевные терзания прерывает звонок телефона. Я вздрагиваю, промазываю мимо одной из трехсот восьмидесяти четырех лунок и проливаю на стол мастер-микс для ПЦР.

– Дьявол!

Отодвигаюсь от своего стола и, не снимая перчаток, вытаскиваю телефон из кармана брюк. На экране высветился номер моей матушки.

– Алло!

– Марк, а ты где?

Тревога в голосе матери меня беспокоит больше, чем почти испорченная ПЦР.

– Работаю, – со всей серьезностью отвечаю ей.

– Ты не забыл, что сегодня ужин?

Смотрю на часы в углу монитора компьютера и вздыхаю. Сегодня понедельник, и я приглашен на ужин с давними друзьями родителей.

– Нет-нет, – говорю ей, а сам снимаю очки и потираю глаза свободной рукой.

– Забыл, – расстроенно констатирует мать.

Ничего не отвечаю, потому что не хочу показаться безответственным в ее глазах. Но матери все чувствуют и понимают, ведь так?

– Заработался немного.

– Марк, я тебя очень прошу, не опоздай, ладно?

Я вспоминаю, что ужин намечен на восемь часов в ресторане «Прага», который находится на Арбате. С учетом московских пробок мне понадобится более получаса, чтобы добраться до него, и еще минут десять, чтобы попробовать припарковать машину. Сейчас стрелки часов показывают семь часов двадцать минут, и я, собственно говоря, опаздываю.

– Да, мам, – стараюсь говорить как можно спокойнее. – Я уже выхожу.

– Я рассчитываю на тебя, сынок.

– До встречи.

Кладу телефон и еще минуту пытаюсь прийти в себя. Как я мог забыть о таком важном для своей мамы событии? Чувствую себя паршиво. Я быстро заклеиваю плашку пленкой, устанавливаю ее в амплификатор и нажимаю «Старт». Бегу в раздевалку, забираю портфель и пулей вылетаю из лаборатории.

Осенняя вечерняя Москва окутывает неоновыми огнями, переливающимися радужным блеском на лобовом стекле. Я мчу с Менделеевской на Арбат так быстро, как могу, при этом соблюдая правила дорожного движения. Но, естественно, я опоздаю на встречу. В этом не может быть сомнений. Но что я могу сделать, если эксперимент превыше всего? Ничего.

Подъехав к назначенному месту, я минут пять верчусь, пытаясь припарковать машину на стоянке. Иметь внедорожник, конечно, хорошо, однако парковаться иногда негде. Расправившись с этим нудным делом, я выныриваю из салона, закрываю дверь, поправляю костюм под пальто и целеустремленно иду в проходную.

Меня встречает швейцар, который услужливо открывает передо мной дверь.

– Добро пожаловать в ресторан «Прага»! – приветствует меня хостес.

На ней строгое черное платье, волосы собраны в хвост. Острые черты лица и чересчур маленькие глаза, которые ну никак не вяжутся с пропорциями ее лица, да к тому же она еще нацепила узкие очки с тонкой оправой, что еще сильнее уменьшает их.

– У вас заказан столик? – интересуется она, лучезарно улыбаясь.

– Да, на фамилию Робер.

– Одну минуту.

Девушка смотрит список, а я оглядываю ресторан. В прошлый раз, когда я сюда приходил, мне было лет восемь, а то и меньше. Один из друзей отца в две тысячи пятнадцатом году выкупил это здание, отреставрировал его в лучших традициях под старину, сохранив очень много деталей, и теперь ресторан «Прага» принимает посетителей. Но не всех. Вряд ли такие, как Яна Аланина, могут позволить себе тут даже один ужин…

Почему я вспомнил Яну?.. Не суть.

Цены высокие, блюда не каждому по карману, поэтому в ресторане крайне редко удается увидеть средний сегмент населения Москвы, и от этого приятно на душе.

Я отдаю свое пальто швейцару и получаю взамен номерок.

– Пройдемте со мной, – говорит наконец-то девушка и выходит из-за стойки.

Перед нами открываются двери, и мы входим в один из залов. Раньше «Прага» славилась своими роскошными банкетными залами – царский интерьер, едва ли не золотые столовые приборы, хорошее обслуживание и живая музыка. Теперь же, зайдя в первый зал, куда я проследовал за девушкой, вижу, что интерьер стал более современным. Нет той роскоши, которую я помню из детства. Однако это не касается стен в барочном стиле эпохи Просвещения в светлых тонах и с резьбой.

Оглядываю зал. Он полностью забит. Мужчины – в строгих костюмах, женщины – в шикарных платьях и дорогих украшениях. В воздухе витает аромат роскоши, и мне это чертовски нравится.

Замечаю около окна мать, отца и его лучшего друга детства Давида с женой и дочерью. Поджимаю губы, потому что не очень рад видеть эту дочь. Кажется, мне придется держать язык за зубами, чтобы не высказать пару-тройку замечаний о ее умственных способностях.

Хостес провожает меня к столику.

– А вот и гордость семьи! – восклицает Давид, улыбаясь мне.

– Спасибо, что подождали! – задорно отвечаю и протягиваю ему руку.

Он подтянут, в хорошем сером костюме с шелковым галстуком в тон. Серые впалые глаза, небольшая аккуратная бородка и проседь в густых светлых волосах.

– Да ты вымахал! – добавляет он и жмет мне руку.

– В детстве мама уронила меня в ведро с фактором роста у папы на работе.

Все оценивают мою шутку, и, кажется, становится немного легче.

Отец поднимается со стула и крепко меня обнимает. Я не видел его месяц. Я был в отпуске, а он – в Германии на конференции, да еще вел там семинар для аспирантов и постдоков. Целую матушку в щеку. Она улыбается мне в ответ милой улыбкой. Подхожу к Диане Рамзановне, жене Давида, и целую кисть ее руки.

– Ну какой же душка! – говорит она и обнимает меня.

Диане лет сорок, она доктор наук и специалист по нейробиологии. Большие темные глаза, нос горбинкой, пухлые губы, пышные формы и невероятно красивый голос. Слушать ее одна услада.

А вот рядом сидящая Эльвира – еще та заноза в том самом месте. Девушка светится от счастья, видя меня, но, увы, она не в моем вкусе. Нарощенные ресницы, на которых можно улететь в космос, татуаж бровей чернее гуталина, накачанные филлерами губы напоминают рыбу Cheilinus undulatus из семейства губановых. Боевой макияж, словно она собралась в цирк, слишком откровенное платье с декольте, которому не видно конца и края, и длинные локоны с начесом.

Как только мои губы касаются ее руки, Эльвира вздрагивает.

– Рада видеть тебя, – говорит она.

Вот только я не рад ее видеть. Совершенно.

Сажусь за стол и поправляю костюм, расстегивая одну пуговицу.

– По-прежнему работаешь допоздна? – интересуется Давид, поднося к губам бокал с вином.

– Как и все увлеченные исследователи, – с улыбкой на лице даю ответ, которого от меня все ждут.

Подоспевший официант предлагает налить алкоголь. Закрываю бокал рукой, отказываясь.

– Нет, спасибо.

– Ты посмотри, какой у тебя сын правильный вырос! – с издевкой говорит моему отцу Давид. – Я восхищаюсь им!

– Да. И Марк похорошел, – добавляет Диана Рамзановна, оглядывая меня заинтересованным взглядом. – Возмужал, я бы сказала!

Хочется ответить что-нибудь колкое, однако не могу сообразить.

На меня исподлобья смотрит Эльвира. Она, словно голодный хищник, с любопытством рассматривает меня, строит глазки и часто облизывает губы. От этого зрелища мне становится противно.

– Марк в последнее время очень много работает, – говорит мама, хотя я об этом не просил. – Теперь он руководит целой лабораторией.

– В двадцать семь лет?! – восклицает Давид и кладет в рот кусок мяса.

– Да. Поэтому Марк все свободное время посвящает ей.

Гордость в голосе матери подбадривает меня.

– И что же ты исследуешь?

В этот момент официант приносит блюдо, на котором лежит отборный кусок мраморной говядины, и выглядит он лучше, чем тот кусок мяса, который сегодня жевал Арсений. И надеюсь, что на вкус он тоже лучше.

– После защиты я решил окунуться в новое направление. Меня заинтересовал вирус папилломы человека. Крайне неприятная штука, целая эпидемия среди населения.

– Ну точно, вылитый Борис!

– А что не так? – басом отзывается отец.

Давид с отцом – давние друзья, прошли через огонь и воду. Вместе записались в армию, вместе отучились и вместе построили каждый свой бизнес. Шутки у них, на мой взгляд, глупые, но нужно как-то вливаться, стиснув зубы, и понимать, о чем они говорят.

– Да все так, – отвечает Давид, размахивая бокалом. – Я же из лучших побуждений говорю. Тебя, как и Марка, не испугать новым проектом!

На его мизинце красуется драгоценный перстень с темным камнем. Отец улыбается ему в ответ и продолжает жевать мясо.

– Как ты, мальчик мой? Что у тебя нового? – переводит разговор в другое русло моя мать, пригубив вино.

Моя мама – единственная женщина на планете, которую я боготворю. Невысокий рост, темные, слегка кудрявые волосы, мягкие черты лица, которые уже успела тронуть своей рукой старость, добавив в уголки глаз и губ небольшие морщинки. Подтянутая и вечно следящая за собой. Глаза у меня мамины. Я помню, как отец смеялся в детстве над тем, что я ее вылитая копия. Анна – так ее зовут. Прекрасное светлое имя для такой святой женщины.

На ней темное строгое платье с вырезом лодочкой и аккуратные сережки-гвоздики с бриллиантами. Мама доброжелательно улыбается мне, пока я собираюсь с мыслями.

– Увы, мне похвалиться сегодня нечем, – отвечаю я.

Перед глазами всплывает Яна Аланина, которая облила меня кофе и надерзила. А вести светские беседы о своем отпуске я уж точно не планирую.

– Как на работе?

– Сносно. Правда, Максим Дмитриевич опять взялся за свое.

– Поди, подшучивает над вами? – интересуется отец.

– Это мягко сказано.

– Он просто поддерживает дружескую обстановку, – разбавляет наш разговор Диана, пригубив вино. – В вашей работе юмор незаменим.

– Особенно когда в очередной раз дохнут первичные культуры? – выгнув бровь, замечаю я.

– И не говори! Как же сложно работать с живыми!

Остальную часть ужина мы разговариваем обо всем, меня заставляют отвечать на некоторые вопросы, которые мне неприятны. Где-то удается увильнуть от ответа, где-то приходится думать над правильной формулировкой, чтобы меня не посчитали идиотом.

– А на личном фронте как?

Вопрос от Давида под конец ужина застает меня врасплох. Я даже не до конца понимаю, почему он этим интересуется.

– Сносно, – отвечаю я и делаю глоток воды.

Ненавижу обсуждать свою личную жизнь.

– Есть кто-нибудь у тебя?

Хочу ответить, что есть, но моя мама опережает меня:

– У моего сына, кроме работы, никого нет.

На этой фразе разукрашенная Эльвира поднимает свои глаза. Я даже не представляю, как под весом таких огромных ресниц она вообще чувствует веки. Ее глаза сияют надеждой, услышанное заряжает ее интересом. Я натянуто улыбаюсь ей, потому что не знаю, что еще можно в такой ситуации сделать.

– Трудоголизм, видимо, передается по наследству, – ехидничает Давид, продолжая пить вино.

– Вот и у Эльвиры нет никого, – с досадой в голосе произносит Диана.

– Ну ма-а-ам… – едва слышно тянет Эльвира, пихая мать рукой в бок.

– Ну а что? – настырно продолжает Диана. – Я говорю как есть.

– Надеюсь, что Эльвира найдет своего избранника, – произношу я и добавляю самую милую улыбку, на какую вообще способно мое лицо.

– Ваш Марк одинок, и наша крошка Эльвира одна. Из наших детей могла бы выйти отличная пара! – говорит Давид.

Я давлюсь водой и едва не выплевываю ее на стол. Ловлю недовольные взгляды всех, включая Эльвиру. Откашливаюсь немного, чтобы унять першение в горле.

– Простите, вдохнул, когда делал глоток…

– Марк молод и успешен, а у Эльвиры хороший характер – да, пончик?

«Пончик»? Ну да. Я согласен, что Эльвира похожа на пончик в таком одеянии. Девушка прячет глаза в пустой тарелке, но при этом искоса смотрит на меня.

– Хорошая была бы пара, да и дети получились бы красивые!

Дети? Я не ослышался? Кажется, мои глаза становятся больше, чем орбита Земли. Не верю своим ушам и тому, что сейчас сказал Давид.

– Да, Марк – прекрасный парень, – добавляет отец.

– Ты представляешь, какие внуки у нас с тобой будут?

– Замечательные! – с гордостью и улыбкой на лице отвечает отец. – Эх…

То ли они перебрали вина и изливают наружу все свои сокровенные желания, то ли они это всерьез. Эльвира все это время натужно лыбится мне, и я уже не знаю, куда деть взгляд.

– Это чудная идея! – подхватывает Диана и поправляет салфетку около тарелки. – Я уверена, что Эльвира и Марк поладят!

Они говорят так, будто меня тут нет. Конечно, Эльвира уже расплылась, как мороженое по асфальту в жару, а обо мне, кажется, никто не думает. Каково мне слышать такое?!

– Марк, – обращается ко мне Давид, сложив руки на груди, – тебе нравится Эльвира?

Я кидаю испуганный взгляд на девушку, которая кокетливо улыбается мне. Галстук начинает сдавливать шею, воздуха не хватает в легких. Нужно просто успокоиться, Марк. Ты сможешь ответить правильно. Соберись!

– Эльвира – красивая девушка… – делаю лживый комплимент – то, чего хотят от меня родители.

– Нет, я не спорю, что моя дочь красива. Я задал другой вопрос. Нравится она тебе?

Помощь зала сейчас была бы очень актуальна. Размышляю о том, сколько обиды будет со стороны семьи Давида, если я скажу как есть. Или я не должен говорить то, что чувствую, и нужно применить смекалку?.. В горле опять першит.

– Я… мне…

Давид опирается локтями на стол. Я окидываю взглядом всех, с кем сижу. Отец, мать, Диана и Эльвира в ожидании моего ответа. Но что мне сказать?

– Она тебе нравится, Марк?

– Мы не знакомы близко, – выпаливаю я, потому что понятия не имею, что еще придумать. – Поэтому я воздержусь от таких громких заявлений на данный момент.

Давид щурит глаза. Я сглатываю и едва заметно улыбаюсь.

– Справедливое решение, – соглашается со мной Давид, и я чувствую небольшое облегчение. – Правильно, у вас все впереди!

Да едрить-колотить! Что ж за день сегодня такой!..

Оставшуюся часть ужина никто не осмеливается затрагивать тему отношений. И мне это на руку.

Минут через пятнадцать мы собираемся покинуть ресторан. Дамы устремляются в уборную, а мы с отцом и Давидом выходим на улицу. Я стараюсь больше не поддаваться чувствам и говорить только то, что от меня ожидают услышать. Мы говорим о науке, и это расслабляет.

Наши женщины возвращаются к нам. Прощаясь с ними, я целую ручки Диане и Эльвире. После рукопожатия с Давидом он напоследок добавляет, склонившись ко мне:

– Подумай о том, что мы обсуждали. – И кивает в сторону Эльвиры. – Она без ума от тебя!

Я мельком смотрю на девушку, которая прямо расцвела, как роза в мае. С ее лица не сходит улыбка, а глаза сияют от счастья.

– Хорошо, – киваю в ответ. – Я подумаю.

Слова даются с трудом, во рту ощущается сухость.

Мы провожаем друзей взглядом, пока те садятся в такси и уезжают.

– Эльвира хорошая, – говорит отец, будто желая меня добить.

– Фиктивные браки давно вышли из моды.

Отец сует руки в карманы брюк и равняется со мной. В его серых глазах я вижу разочарование.

– С твоим характером… Что-то я не вижу толп женщин рядом с тобой. Подумай об этом.

Стиснув зубы, я позволяю отцу выиграть эту битву.

Но меня гложет другой вопрос: он действительно думает, что я соглашусь на эту авантюру? Нет уж! Ни за что!