Рогар медленно отнял подушку от лица, положил рядом с собой так, словно она вдруг превратилась в хрупкую стеклянную чашу. В нескольких шагах от постели стоял мальчик, баюкая на руках спеленатого младенца. На юном лице блуждала светлая улыбка.

– Она любит тебя. По-настоящему. За твои внешние уродства. Но еще больше – за внутренние. Не то что мама. Мама не могла тебе простить, что ты стал морально небезупречным.

Скрипнув зубами, Рогар грубо отпихнул подушку еще дальше к изголовью. И замер, глядя на тонкий порез в простыне.

– И она знает, что ты ее любишь, – продолжил мальчик как ни в чем не бывало. – И она хочет, чтобы ты ее любил. А мама…

Погрузив два пальца в разрез, Рогар выудил белое перышко. Одно из многих, которыми была набита его перина. Держа за стержень, он задумчиво покрутил перо в пальцах. Обвел взглядом чисто убранную комнату, подмечая незначительные изменения в деталях. Как привык подмечать иногда по утрам в той, другой жизни, случившейся с ним до рачонка. Перевел взгляд на мальчика. Младенец на его руках лежал тихо, не плакал. Там, где покоилась круглая головенка, на пеленках расплывалась кровь.

– А мама все равно мертва. И мы мертвы, – беззаботно пожал плечами мальчик, тонкое лицо которого тоже было перемазано кровью. – Так что все прекрасно.

Рогар отбросил перо, сел на постели и принялся натягивать шоссы. Правая нога, которая почти не сгибалась, никак не попадала в штанину, и он глухо зарычал от раздражения.

– Только… – мальчик сделал несколько взволнованных шагов вперед, и стало видно, как в разверстой ране у него на макушке пульсирует открытый мозг, – …тебе не кажется странным, что ты нашел ее именно на той поляне именно в тот момент, когда…

Испуганно вздрогнув, мальчик приложил палец к губам, сделав Рогару знак молчать, и обернулся, осторожно показывая себе через плечо. Крылатая острозубая тварь, забившаяся в угол, хищно оскалилась.

– Я делаю вид, что ее не вижу, – доверительным тоном сообщил мальчик Рогару. – Так у меня получается ее обмануть. А ты?

Смерив его мрачным взглядом, Рогар рывком поднялся на ноги, схватившись за столбик балдахина, чтобы не упасть. Не размятое после сна колено что-то плохо слушалось сегодня. Прихрамывая, он выбрался на балкон. Занималось ранее утро, и где-то во дворе цитадели уже возрождалась жизнь, пахло утренней похлебкой и слышались голоса кнестов, но засыпанная снегом долина Меарра, видимая с балкона бога, еще безмятежно спала.

Схватившись за каменный бортик, Рогар поднял взгляд к зимнему небу и сделал глубокий вдох.

– Да, тут мы можем поговорить без помех. Тут она нас не услышит, – согласился мальчик, выходя на балкон следом. Когда он говорил, изо рта не шел пар. – Так вот. Чудесное совпадение, что где-то посреди Эры, в глухом лесу ты нашел свою Кайлин. И потом все в твоей жизни изменилось, и она полюбила тебя. Да, да, знаю. Ты тоже об этом думаешь. Ты тоже понимаешь. Все это не по-настоящему. Все это неправда.

– Ты тоже неправда, – процедил сквозь зубы Рогар, избегая смотреть на разверстые раны ребенка, а еще больше – на крохотную неподвижную фигурку в его руках. – Ты – игра моего воображения. Психоз, который развился у меня на фоне эмоциональной перегрузки.

– Ой, кажется, где-то сейчас Симон заговорил, – с совершенно недетской иронией ухмыльнулся мальчик и притворно покрутил головой якобы в поисках упомянутой персоны. И тут же стал совершенно серьезным. – Мы-то с тобой не дураки, правда? Мы-то понимаем, что происходит. Они все обманывают тебя. Все. Вокруг. Никому нельзя доверять. Зачем ты привез тварь Симону? Разве не видишь, что они сговорились? Симон прикрывает медицинскими терминами то, что она творит с твоим разумом, когда внедряется в него. То, что она уже сотворила. Кто может гарантировать что ты, настоящий, сейчас стоишь здесь? Кто докажет тебе, что ты еще не умер? Может, там, на поляне, противники бога тебя все же убили? Может, нож у них был настоящий? И все, что было потом, никогда не произошло?

Со стоном Рогар потряс головой. Когда это не помогло, он согнулся, опираясь о бортик теперь уже локтями, и зажал ладонями уши, но голос мальчика продолжал пробиваться и пульсировать в висках.

– Кто гарантирует, что Симон не опоил тебя, и ты не лежишь теперь где-то в наркотическом бреду, пока эти крылатые твари захватывают Эру? Может, они ее уже захватили? Ведь откуда они взялись, ты так и не выяснил. Твоя любимая Эра давно сгорела и лежит в руинах, ты все проспал, никудышный бог.

На последнем слове губы мальчика скривились от презрения.

– Знаешь, что сделал с нами Учитель за то, что ты присвоил себе Эру? Знаешь?!

– Нет. Он не достал вас, – простонал Рогар. – Потому что если бы достал, то обязательно бы заставил и меня на это посмотреть. Он прекрасно знал, что со мной после такого будет.

– Или прекрасно знал, что будет с тобой, если оставить тебя в неведении, – не скрывая жалости, покачал головой мальчик. – Ты же не дурак, па. Ты и сам отлично понимаешь, что от Учителя никому не скрыться. Мы не убежали. Нам просто некуда было бежать. Единственный выход, который у нас оставался, чтобы выжить, перекрыл ты сам.

Рогар выпрямился, сосредоточившись на том, чтобы смотреть прямо перед собой и дышать размеренно, и некоторое время лишь побелевшие пальцы, стиснувшие каменный бортик, выдавали его истинные чувства.

– Посмотри на себя, – вздохнул мальчик. – Ты жалок. Ты так ненавидел Учителя, а сам стал таким же, как он. Торчишь без конца на этом своем балконе, любуешься своей империей. Трясешься от ужаса, как бы ее не потерять. Собственные дети тебя ненавидят. Да ты и не можешь называться их отцом, потому что отказался от них. Ты вел себя с Шионом, как учитель. Как Учитель, да. И удивляешься тому, к чему это привело?

– Исчезни, – простонал Рогар сквозь зубы. – Ты – плод воображения, не более того.

– Хочешь, скажу жестокую правду? – не унимался мальчик. – Ты уже потерял Эру. Существа из Надэры захватили ее. Да, их было много, а ты и понятия не имел, потому что они умеют то, что тебе и не снилось прежде. Так что все было зря. Наши смерти оказались напрасны. Все твои жертвы оказались напрасны. Это был заведомо проигрышный бой: ты один против столь многих.

– Исчезни! – заорал Рогар так громко, как только мог, и эхо его низкого, хриплого крика прокатилось по долине.

– Потому что если нет, – зловещим голосом продолжил мальчик, – то тебе придется смириться с правдой, гораздо более жестокой, чем я только что открыл. Ты не спрячешься от нее за ребенком, которым так страстно хочешь заменить нас с сестренкой. Она уже проросла в тебе, стала частью тебя. Помнишь, что рассказал Шион, тот мальчик, которого ты взял, чтобы обо мне не думать? Как Кайлин пришла к нему? Как страстно вела себя в постели? Как умоляла взять ее? «Пожалуйста, о, пожалуйста, войди в меня. Сделай меня своей». Разве она, слово в слово, не говорила и тебе того же? Даже она тебя обманула. Тебя все обманывают. Все.

Вновь согнувшись в три погибели, Рогар издал мучительный стон.

– Потому что если и это неправда, – совсем тихо, едва слышно закончил мальчик, – то реальность ты просто не сможешь принять. Как отбросил это перышко, словно сущую безделушку.

Дернувшись, Рогар всадил непослушное колено в бортик. На миг перед глазами стало темно, но он остервенело продолжал пинать камень еще и еще, пока нога не подогнулась, и он не рухнул вниз, наслаждаясь этим сладким, долгожданным спасением в виде кратковременной потери сознания. Очнувшись, некоторое время так и лежал на спине, наблюдая за снежинками, которые стали срываться с неба и сыпаться на его голую грудь и перекошенное лицо. Затем встал и спокойно, деловито оделся.

Время поджимало, но Рогар все же решился задержаться еще чуть-чуть. Старуха, которая вечно крутилась подле Кайлин, выглянула из детской, когда он ввалился в ее покои, производя чудовищно много шума из-за своей треклятой непослушной ноги. Он раздраженно зарычал на няньку, и та мгновенно побледнела, как от жутчайшего кошмара. Впрочем, разве он не был таким? Жутчайшим кошмаром во плоти. Он подманил ее пальцем, и старуха неохотно, на подгибающихся от ужаса коленях, приблизилась.

– Дея сильно устала? – хриплым шепотом спросил он, указывая на безмятежно спящую в широкой постели Кайлин.

– Так это… мой дей… – глазенки няньки пугливо забегали по стенам, – …сон-чай госпожи Ириллин она выпила. Но через пару часов точно проснется.

– Сон-чай? – он с подозрением смерил старуху взглядом. – Зачем?

Та нервно пожала плечами.

– Наверное, не спалось.

– Разве она не засыпала вчера со мной?

Еще одно пожатие плечами.

– Наверное, не хотела мешать вашему покою, вот к себе и удалилась.

Раздраженным взмахом руки он отпустил глупую старуху и приблизился к постели, неловко рухнув на колени возле нее еще до того, как нянька скрылась за дверью. Кайлин лежала на боку, согнув и положив одну руку на подушку перед собой, во сне ее лицо выглядело безмятежным. Медные волосы обрамляли тонкие черты, и он снова вспомнил ее запах на своей подушке. Натяжение кожи под глазом от своей дурацкой улыбки. Вспомнил и едва сдержал стон.

Подняв руку, Рогар аккуратно, одним пальцем отвел прядь волос от виска рачонка. Щеки у нее раскраснелись от сна, дыхание равномерно шелестело между приоткрытых розовых губ. От уголков глаз до уголков рта тянулись две подсохшие едва заметные дорожки. Соль и океанский ветер. Соль. Он опустил голову, уткнувшись лбом в постель и стискивая кулаки. Мальчик прав. {Такую} реальность принять непросто.

Перед глазами так и стояло белое перышко, которое он вытащил из своей перины. Такое маленькое и хрупкое, легче воздуха. «А ты думал, на чем строятся империи, щенок?! На лебяжьем пухе?» Рогар тряхнул головой, чтобы прогнать оттуда голос Учителя, прижался губами к безвольной женской руке, лежащей перед ним, впечатал поцелуй в эту крохотную теплую ладошку, словно мог черпать оттуда силы. Ее дыхание коснулось его лица, и он стал пить его, вдыхая, когда она выдыхала.

– Это неправда, – пробормотал одними губами. – Это неправда. Неправда.

Но он знал, что это правда.

– Я больше не заставлю тебя плакать, Кайлин, – стоя на коленях, словно перед алтарем, поклялся он, понимая, что она не услышит. – Я не хочу причинять тебе боли. Мальчик… и тварь… они мои. Ты не должна расплачиваться за них, любимая. Никто не должен. Кроме меня.

Внезапно ему подумалось об Ириллин. О верной, все понимающей Ириллин, которая тоже его любила, в отличие от первой жены. И которая в последние лета без конца плакала. Нужно с ней поговорить. Сейчас же. Она поможет разобраться.

Стараясь производить как можно меньше шума, Рогар поднялся с колен и выбрался из покоев деи. Ириллин отыскалась внизу, в казарменных помещениях, все еще выполняя обязанности хозяйки, она следила за раздачей завтрака кнестам. Рогар втянул в себя запах густой наваристой похлебки, но даже слабого приступа голода не испытал. Такое случалось с ним всегда: стоило проклятой радужной стене запеть, и он лишался аппетита, сна и последней способности ясно соображать.

– Мой дей, – Ириллин бросилась к нему, стоило показаться на пороге. Ее глаза испуганно расширились. – Что случилось? Ты хромаешь сильнее, чем раньше. Вчера такого не было. Нога?..

– В идеальном порядке, – раздраженно процедил он сквозь зубы и сделал знак кнестам-десятникам, которые принимали пищу вместе со своими десятками, что ждет их во дворе для начала тренировок. Затем перевел взгляд на Ириллин. – Зачем ты дала Кайлин сон-чай?

– От бессонницы, – пожала женщина плечами.

Он зажмурился. Все обманывают. Все.

– Мой дей, ты себя совсем не жалеешь, – понизив голос и выйдя с ним из обеденной залы, заговорила Ириллин. – Я понимаю, что стена вот-вот откроется, но ты бы поберег силы для сражения…

Они стояли в пустом гулком коридоре одни, и Рогар позволил себе проявить то, что она давно заслужила: погладить ее по гладко уложенным волосам и смягчить тон.

– Ты не устала обо мне заботиться? За все эти годы? Я мог бы отпустить тебя в Паррин, к Симону. Или куда пожелаешь еще. За все те слезы, которые ты из-за меня проливала.

Ириллин тут же отшатнулась от него руки.

– Но я не хочу уезжать! Я сделала что-то не так? Впала в твою немилость, мой дей?! С чего вдруг ты меня отсылаешь? Или Кайлин…

– Никаким образом на это решение не повлияла, – прежним раздраженным тоном перебил ее он. – Я хотел сделать что-то хорошее для тебя. Отблагодарить за всю любовь, которую ты мне дарила. И за все те слезы…

Ириллин мягко, смущенно улыбнулась и вновь прильнула к его руке.

– Все, что мне нужно, это быть с тобой рядом, я же говорила. Мы друзья, Рогар, разве нет? Друзья не ждут благодарности. Может, я все же разомну твою ногу? И твои волосы пора бы подрезать… – она подняла руку и провела пальцами по его затылку, а затем вдруг порывисто приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам.

И медленно, со вздохом сожаления опустилась на полную стопу обратно.

– Что ж, ничего не изменилось. А мне-то показалось, что сегодня ты впервые почувствовал, что устал от Кайлин.

Он пристально посмотрел ей в глаза и ответил после долгой паузы:

– Сегодня я ощутил кое-что другое.

– И что же?

– Что, несмотря на то, что ты клялась мне в вечной верности и искренности, есть кое-что, что ты утаиваешь от меня.

– И что же? – заметно побледнела она и сглотнула.

– Действительно, и что же? – ухмыльнулся он, развернулся и пошел прочь.

– Мой дей! – устремилась за ним Ириллин. – Рогар! Подожди! Что с тобой происходит? Ты же помнишь, что разлом уже на нас всех влияет? У тебя на шоссах кровь… ты разбил ногу? Что с твоим коленом? Поговори со мной!

– Нет, это ты поговори со мной, – яростно прошипел он ей в лицо, разворачиваясь. – Единственный мой друг на Эре, женщина, которой я всегда безоглядно доверял, скажи мне, наконец, всю правду. Ведь это так просто! Правда – это все, что я хочу услышать от тебя!

Она, конечно, все поняла, но лишь стиснула побелевшие губы.

– Скажи мне в глаза! – заорал он тогда что есть мочи, наплевав на то, что их могут услышать. – Скажи мне, что я безумец! Конченый псих! Скажи, что ночью я пытался убить Кайлин! Женщину, которая спала в моей постели! Которая мне доверяла! Будущую мать моих детей! Своими собственными руками! Как, должно быть, ей было страшно, раз пришлось пить сон-чай, чтобы уснуть!

С каменным выражением лица, стиснув кулаки, вытянувшись в струну, Ириллин стояла перед ним и не двигалась с места, и гнев Рогара схлынул так же внезапно, как и вспыхнул.

– Впрочем, – язвительно ухмыльнулся он, понимая, что прячет за этой ухмылкой укол совести за то, что снова незаслуженно ее обидел, сорвал на ней дурное настроение, которое в последнее время стало его привычным состоянием, – возможно, что ничего такого я и не делал. Возможно, мне все это только снится. И ты тоже часть этого сна. Ведь я могу выбрать наименее неприятную из реальностей. Правда?

Усмехнувшись выражению крайнего недоумения на ее лице, он отступил в сторону, потому что завтрак закончился и по коридору потянулись кнесты. Развернувшись, Рогар пошел вместе с ними. Впереди его ждал долгий, полный забот день. Какую из реальностей не выбери – ко всему нужно быть готовым.

– Что ты решил насчет Шиона? – крикнула зачем-то ему в спину Ириллин.

Отвечая, Рогар даже не обернулся.

– Ничего.

***

– Ну все, недолог оказался век нашей деи.

– Нашей? Деи?

Смех.

– Это действительно смешно звучит. То, как приказано называть ее.

– Но она-то верила, что это правда.

Смех.

– Поделом ей, парринской иххе. Здесь ей не Паррин.

– Поделом-то поделом, только госпожу Ириллин жалко…

Молчание.

– Ничего, отольются кошке мышкины слезки. Вот увидите, бабоньки, скоро парринская ихха отправится обратно, откуда явилась. Сама не захочет, так мы поможем.

– Да. Вещички ей соберем. Вот закончится иххоран, потухнут меаррские костры, и она с обозом остальных ихх и уедет…

– Думаете, выгонит он ее?

– Он ее уже выгнал, Урла! Как еще назвать это, если мужчина больше не желает брать женщину в постель? Более того, выставляет ее за дверь! Да она не ихха, а хуже последней иххи! Видимо, настолько не сумела его удовлетворить, что он взбесился. Я же рассказывала вам, как недавно, ночью, мы ходили убирать его спальню. Говорю вам, бесит она его.

– Госпожа Ириллин это понимает, потому и молчит. Дей попользовался парринской сучкой, потешил мужскую потребность, разочаровался и потерял к ней интерес.

– Ты говоришь о дее, Мисима, словно он обычный кнест-десятник!

– А что, нет? Хозяйство у него вполне мужское, значит, и потребности не сильно от человеческих отличаются. А то что бог…

– Ш-ш-ш! Кто-то идет.

– А правда, что парринская ихха господина Шиона опоила чем-то, и потому он стал сам не свой?

– Ш-ш-ш, Федра! Потом поговорим.

Обычным серым зимним днем, в закутке двора цитадели женщины стирали белье. Подогретая вода исходила паром в лоханях, споро мелькали натруженные красные руки, влажно шлепала мокрая ткань.

Какие они могут быть жестокие, эти женщины. Кайлин замерла, жалея, что ступила неосторожно и под ногой хрустнул снег. А может, так даже лучше? Сколько бы еще она стояла так, в тени под навесом конюшни, и слушала их ехидные, злые речи? Вздрагивала бы от каждого незаслуженного обвинения, морщилась от обидного прозвища, которое они дали ей. Ихха. В Меарре так называли женщин, которые приходят в цитадель, когда в деревне жгут костры и поет радужная стена. Чтобы кнесты потом дрались с исчадиями Подэры отчаяннее и смелей. С пустыми яйцами мужчинам легче умирать.

Кайлин снова вздрогнула и поежилась от этой мысли. Они считают ее игрушкой бога, эти женщины. Как и Ириллин. Но ведь это не так?

Или это так.

Она зажала ладонью рот, прижалась спиной к деревянной стене конюшни, стараясь не издавать ни звука. Все так же плескалась вода, скрипел ворот колодца, женщины, одна за другой, развешивали на веревках чистое белье и уходили заниматься другими делами. Тяжелые ворота, ведущие к разлому, стояли распахнутыми, оттуда доносился звон мечей. Дей пропадает там, с утра до ночи, или запирается в кабинете кастеляна со старшими кнестами, что-то решая. Никто не знает, когда он ест и спит. Возможно, не делает ни того, ни другого вовсе.

Кайлин вспомнила, как беспробудно он пил, когда совершал поход по Эре. В цитадели он просто меняет один способ забыться на другой. Теперь-то Кайлин знает, почему. Она бы вмешалась, она бы убедила его поесть и отдохнуть, но что-то в нем поменялось. Поменялось с той ночи. С тех пор дей не приходил к ней по вечерам, не играл с Лауром у камина, а единственный раз, когда она набралась смелости и сама постучала в его дверь, он разговаривал с ней так холодно, что никакие меаррские морозы бы с его голосом не сравнились.

«Ты обещала, что никогда не встанешь между мной и Подэрой, – сказал он ей тогда. – Держи слово, которое дала. Это единственная причина, по которой я разрешил тебе остаться».

И захлопнул перед ее носом дверь.

Наверняка одна из служанок оказалась поблизости, застала сцену и разнесла слухи по всей цитадели, породив лишний повод поглумиться над чужачкой, но не в этом Кайлин видела главную проблему. Чем она его рассердила, что сделала не так? Разве недостаточно расплатилась за прошлое, разве не доказала, что хочет быть с ним? Им же было так хорошо вместе, и она ни словом, ни взглядом не упрекнула его, не призналась, какой страх испытала той ночью, когда он чуть ее не убил! Может, Ириллин сказала? Но чутье подсказывало Кайлин, что ворона охотнее бы сообщила, что это новоиспеченная дея пыталась убить бога, чем подтвердила бы обратное. Да и вообще, Ириллин он вроде бы тоже теперь избегает.