Глава 3

Горюта сидел на пороге казармы и прилаживал к сумке кожаную петлю. Саня сам не заметил, как вышел к северной стене крепости. Посидел в тени беседки, птичек послушал – верещат – и побрёл, куда глаза глядели.

Длинная приземистая казарма приросла одним боком к стене. С торца – дверь нараспашку, а в ней – скрюченный, занятый починкой старшина.

Домой не пошёл. А у него там, между прочим, жена, дети. Интересно, какого лешего он на службе прохлаждается!? И лицо у Горюты смурное, сильно задумчивое, в тугую тёмную печаль.

– Службу исправляешь? – вместо приветствия спросил Саня.

– Угу.

Гукнул и опять уткнулся в своё рукоделие. Но кот не обиделся на такую непочтительность, наоборот, интересно стало, отчего это открытый, прямой Горюта глядит, будто кум обиженный.

– Что на границе? – спросил кот, усаживаясь рядом.

– Тихо, – последовал короткий ответ, в том смысле, что не пошли бы Вы, господин кот, по своим делам.

Но Саня уже бы никуда не пошёл. Тащи, от ступеньки не оторвёшь. За спиной старшины в полутьме казармы стояли приготовленные в дорогу седельные сумки. На лавке распласталась кольчуга. Чуть в стороне в рядок – меч, короткий крутой лук, метательные ножи. И несло от Горюты не в смысле конюшней или потом – чёрной тоской.

– Тебя Пелинор куда-то посылает? – понизив голос, спросил Саня.

– Иди, господин кот, – пробормотал Горюта. – Тебя медвежушка, должно, обыскалась. Иди, итак уже…

– Э, нет! Давай, выкладывай. Я от тебя теперь точно не отстану.

– На дальний кордон меня князь отправляет, на неделю. Неохота, да как откажешься, – покорно отозвался старшина. И было в том ответе правды ни на комариный чих.

– Выкладывай! – Саня и голоса вроде не повышал, а получился рык. – Поручение князя касается меня?

– Нет.

– Моих друзей? Только не начинай врать сначала. Я ложь за версту чую.

– Да, знаю я. Слушай, котовий сын, соврать ты мне, конечно, не дашь. Отвечу я… только назавтра в донжоне окажусь!

Вот и поспрошал! Право, разумеется, на твоей стороне, с какого боку ни посмотреть, но и человеческая жизнь на твою совесть ляжет. Это не чистюка завалить… Там ты кругом прав, и всё равно грызёт. Это – знакомого, хорошего человека медведям скормить.

Санька сдавил щеки ладонями.

– Обложили они меня, – пожаловался в кулак. – И вроде ладно говорят, всё к моей пользе складывают, а только пользы мне той не надо.

– Мы как вчера вернулись, – решился вдруг старшина, – меня князь пытать начал, куда ездили, да о чём толковали. Я ему доложил, дескать, всё, как всегда. А утром…

– Стой, молчи, сам разберусь!

– Твоих-то, говорят, тотошней ночью в телеги покидали, да вывезли на перекрёсток за лесом. Дальше чтобы сами…

– А тебя сегодня князь гонит проверить, убрались они восвояси или так и колесят по его земле…

Не дожидаясь ответа, Санька, опёрся на плечо Горюты, встал, ещё прихлопнул, давая понять, что зла не держит, и решительно зашагал в сторону княжеских хором. За хаосом хозяйственных построек встали витые столбики и ровно выструганные, покрытые весёлым жёлтым лаком ступени крыльца, застеленного грубым шарганским ковром. Выше – резные наличники и пёстрые стекла оконных витражей, ещё выше – кровля, из-за которой торчала верхушка донжона. А над всем – бездонное, голубое небо. Только смотреть в него не хотелось. Ничего вообще видеть не хотелось. И слышать. И даже дышать.

В углу на крыльце валялась железная курочка с одной ножкой. Вторую, должно быть, отломили ребятишки.

Эрика заступила ему дорогу, когда до княжеского кабинета осталось всего ничего. Слишком нарядное для утреннего времени платье сидело на ней косо. И всё лицо в слезах.

«Опять», – обречённо подумал кот.

– Ты к дяде?

– Да.

– Подожди…

– Эрика… я ничего не могу тебе дать, – сказал, как ухнул в ледяную воду.

– Подожди!

– Нет! – Саня отодвинул девушку с дороги и пошёл дальше.

Пелинор сидел за столом, разбирая бумаги. Кучкой лежали свитки, отдельно, стопой – толстые пергаментные листы. На непрошенное вторжение он свирепо вскинулся:

– Зачем пришёл?

– Пошли в донжон.

– Недосуг мне.

– Тогда я сам.

– Там охрана…

– Поберёг бы людей, княже.

– Ты как со мной разговариваешь? – пошёл на обострение хозяин границы.

– Как ближайший помощник, которого ты, князь, за дурака держишь.

– Подумал, прежде чем сказать?

– Нет.

– Для твоей же пользы стараюсь, тебя оберечь. Ты парень добрый, с государственными делами незнакомый. Не всё, что во благо, с первого взгляда по душе придётся. Так что остынь, разберись сначала. А в донжон мы всегда успеем.

– Ты мне только что предлагал на утреннюю голову решение принимать. Самое время. Но пока я твою яму своими глазами не увижу, ничего тебе не отвечу.

– Сдалась она тебе! Ну что же, пошли, раз приспичило. Только там, сразу предупреждаю, ничего интересного. Яма и яма. А что бывает я в неё и сажаю кого-нибудь, так то скорбная необходимость – порядок требует. Ответь: преступника, зверя в человеческой шкуре, да просто зверя, который ни страха, ни совести не понимает, куда девать, то-то и оно.

Пока шли, Саня взмок. Точно знал, что друзья уехали пусть не своей волей, но живыми и здоровыми, а нет-нет ворохалась дурная паника: что если их?..

Пелинор топал впереди, походя отдавая приказания встречным. По всему выходило, что он за собой вины не чуял. Саня задавил верещащий внутри голосок и ступил за князем в полумрак донжона.

– Смотри, – бросил князь, отворачиваясь.

Стены тонули в тени. Сверху проистекал ленивый серый свет, обволакивающий предметы мутной слизистой бледностью. Колодец, окружённый каменным парапетом, находился в самом центре. Саня шагнул, увидел дно ямы – чёрную, утоптанную, изрытую кое-где когтями землю, две решётки напротив друг друга, тросы подъёмного механизма.

Из ямы несло смрадом и смертью.

Можно было идти, жить дальше и даже радоваться. Разве вот за одну из решёток зацепилась яркая тряпка – шапочка безумного ребёнка, который отдал Сане свою игрушку.

Люди сходились на пятачок у крыльца. Вставали молча, разделившись на две половины. По живому коридору кот вёл в поводу оседланного коня. Небо затянуло тонкой ребристой пеленой. Поднялся ветер, срывая с деревьев редкие листья. Князь стоял на крыльце.

Саня остановился, снизу глядя на Пелинора. Бурое от прилившей крови лицо князя дрожало. Но кот не торопился прыгать в седло и удирать от сиятельного гнева.

– Стража! – рявкнул Пелинор.

Несколько воинов встали по сторонам лестницы. Саня не двинулся с места. Пустит на него князь своих людей или нет, его как будто не волновало. Он смотрел в лицо недавнего друга.

– Хочешь меня остановить?

– Глупец! Ты не даёшь себе труда подумать, куда тебя заведёт дурная голова. Ты не найдёшь Эда, ты их не найдёшь! Они ушли за границу моих земель.

– Посмотрим.

– Последний раз тебе предлагаю: оставайся.

– Нет.

– Тогда…

Толпа заволновалась. Саня обернулся. К нему шёл Горюта. Поравнялся, поставил под ноги коня ладную кожаную сумку.

– Не откажи, господин кот, прими от меня в дорогу.

Теперь они стояли плечом к плечу. К ним примкнул Клим и ещё кто-то. В затылок дышали.

– …тогда иди, – выдавил князь.

Могучие плечи обмякли. Саня кинул ногу в седло, Горюта подставил руки под колено.

Верхом кот оказался с медведем глаза в глаза. Ожидал злости, чёрного гнева, ненависти, а увидел досаду. И рад бы князь остановить неразумного котейку, да вот не получается, пока…

– Медведей против меня не посылай, – тихо сказал Саня, упреждая. – Пожалей родаков.

– Думаешь осилить? – вскинулся Пелинор.

– И не думаю даже. Прощай, господин хранитель Границы. Не держи на меня зла.

– И ты…

– Людей, прошу, не трогай.

– Не трону.

Ворота растворились, невысокий крепкий конёк пошел с места в хорошую рысь. Копыта простучали прощальную дробь по брёвнам моста.

И вдруг встретило солнце. Пока переглядывались да переругивались с Пелинором, облачную пелену разметало прорехами, в одну из которых упали лучи. Саня не подгонял коня, тот сам перешёл в галоп, будто не чаял быстрее оставить крепость, пряничные хоромы, Границу, князя, княгиню, сопливую медвежущку, верных Пелиноровых воинов и того же Горюту, который, зная про яму, против воли господина пошёл.

Прощайте, золотые горы на шёлковых коврах. Не жалко, особенно если всё время помнить про людоедов. Ты на этих коврах с девушкой обнимаешься, а за стеной…

Нельзя чтобы была яма. Поганого упыря, звероящера… это – да. Туда им и дорога. А безумного ребёнка! А мужика в грязной шкуре, который за прутья решётки цеплялся, да с перепугу на Пелинора рычал? Но оставь их жить, придётся заботиться, учить, кормить, пристраивать. А зачем князю такая обуза? Зачем ему ненужные люди? Ни проку от них, ни толку. У него высокая цель, тайная и тяжкая. И ответственность перед всеми аллари, а главное перед собственным родом. Князь осилит герцога, сядет на высокий престол и начнёт править по справедливости, но от ямы уже никогда не откажется. Нипочём не откажется. У герцога, надо полагать, тоже своя яма есть. Неужели любая власть опирается на людоедов, схороненных от посторонних глаз в каком-нибудь донжоне?

Погоняй, котейка. Выходит, за без малого тридцать лет ничего-то ты не видел. Разве Камишер родной, так там ни князя, ни герцога. Там только друг за дружку держатся, иначе конец – стопчут людей Дебри. От суровой жизни что ли там терпимости больше: человек, не человек – какая разница, лишь бы не кусался.

Вернуться в Камишер? Можно, только сначала надо товарищей найти.

Развилку за лесом, от которой арлекины двинулись восвояси, Саня и с закрытыми глазами бы не проехал. Что земля перерыта, и кусты помяты – полдела. В воздухе что-то такое витало. Кот натянул поводья, зажмурился, повёл носом. Вот с Шаковой телеги сполз возница. Апостол перебрался на облучок.

Фасолька тихо, чтобы никто не услыхал, всхлипнула, утёрла мокрый нос кулаком.

Эд легко прыгнул на свой облучок: вокруг головы будто тёмное облако. Саня вспомнил князя. Не соврал Пелинор, как есть, собака лапу к поспешному отъезду приложил. Ну и что? Поворачивать и просить у хранителя Границы прощения кот не станет, догонит арлекинов, а там и разберётся, с чего это Дайрен беременную Цыпу и ни в чём неповинных Апостола с Фасолькой, не дожидаясь Саниного возвращения, за собой потащил.

«Ты его не вини. У него судьба страшная…»

Мученик! А по рылу он у меня всё равно получит…

Саня повернул от развилки на южную дорогу. След и тут сохранился. Зря князь печалился, что котейка своих не найдёт. Граница, не граница – нос он завсегда при себе… г голова.

К полудню впереди замаячил дорожный камень, такие по всему герцогству стояли. Стрелка налево – Землероевка, стрелка направо – Хрумки, прямо – Малоперекопанное.

На этом камне указаний не выбили. Зато на правой дороге виднелись следы огромных лап. Конь прянул ушами, совсем как Апостол. Саня подъехал ближе. Медведь был тут совсем недавно. Ушёл в ближнюю балку, и по сей момент недалеко обретается. Кот на всякий случай привстал в стременах оглядеться, но ничего особенного не заметил. Внял, стало быть, князюшка голосу разума, не послал родаков против сумасшедшего кота. Но медведь тут очень долго путь сторожил – старого и свежего помёта полно.

Опять пришлось зажмуриваться и смотреть, что там было. А ничего, как выяснилось, и не было. Пришли повозки, медведь порычал, попугал, но не кинулся. Он остался на своём посту, они покатили на юго-восток.

* * *

– Не ходите туда, господин кот!

Девчушка пришла в рощу за ягодами и, нарвавшись сразу за опушкой на незнакомца, перепугалась до икоты. Пришлось спешиваться. Саня полез в торока, нашёл мешок со снедью и уже развязал, собираясь достать угощение, когда за спиной раздался свирепый мужской голос:

– Отойди от ребёнка!

Да кот и не приближался к ней. Девочка сидела в траве и икала шагах в пяти. Саня распрямился и начал тихо поворачиваться. Здоровущий мужик зажал в побелевших руках пику, какой рыбу острожат. Дёрнись, не задумываясь, пустит в дело. Саня показал ему пустые ладони.

– Ты кто, что тут делаешь? – мужик ещё грозился, но уже разглядел богатую одежду и тон немного сбавил.

– Я друзей ищу. Они по вашим землям дня три назад должны были проезжать. Две кибитки. На одной конь, на другой собака. И женщины с ними.

– Их медведи съели, – вдруг прорезалась осмелевшая девчонка.

– Как съели, не может быть! – кинулся к ней Саня. Мимо просвистела острога и воткнулась в землю рядом с девочкой. Та опять икнула.

– Остолоп! – заорал Саня на мужика. У того уже не только руки побелели, всё лицо стало известковым. – Ты же её убить мог.

– Ляночка… – мужик сам икнул, споткнулся, не зная куда кидаться: на незнакомца или к чуть было не пострадавшей дочери. Выбрал всё-таки дочь, подхватил в охапку и, только отбежав на край поляны, обернулся:

– Что тебе от нас надо, уходи!

– Заладил. Никто ни тебя, ни твоего ребёнка трогать не собирается. Ты что, слепой? Не видишь? У меня и в руках-то ничего нет.

– А мешок зачем развязывал?

– Хотел твоей дочери калач дать, чтобы не плакала.

– Покажи.

– Смотри.

Мужик вытаращился на калач, будто тот был невиданным и от того ещё более опасным оружием. Зато девочка начала выбираться из отцовских объятий.

– Пусти, я плюшку хочу.

Саня положил угощение на траву, взял лошадь под уздцы и увёл на другой конец поляны. Девочка за это время успела выкарабкаться из родительских рук, подхватить калач и даже сунуть его в рот. Сейчас они побегут с поляны, а Сане останется идти в деревню и расспрашивать селян.

Он и в лес-то заехал, чтобы не мозолить людям глаза. Что Пелинор родаков поберёг – отрадно. А людей мог не пожалеть. Явишься так посреди бела дня в село, против тебя ватага с дрекольем: заворачивай, господин кот. И что, лезть с ними в драку?

Мужик не убежал. Посмотрел, как дитя за обе щёки уплетает гостинец, на чужака, как тот терпеливо дожидается в сторонке, и заговорил:

– Зачем тебе, добрый человек, нелюди?

– Они тебя обидели? – спросил Саня.

– Нет, ночевали они у нас. Овса купили. Потом от князя голубь был, но они уже уехали. Там за деревней…

– Их медведи съели, – повторила девочка набитым ртом.

– Не слушай её.

– Ты мне можешь толком сказать, что случилось?! – озлился Саня.

– Зачем тебе, добрый человек?

– Я не человек!

– А кто?!

– Кот я, хочешь, спину покажу? Спина лохматая.

– Ой, кот! А я котов никогда не видела.

Но папаша не дал дочери подойти, ухватил за рубашку и, отвесив челюсть, вымолвил длинное: «А-а!».

– Ага, – подтвердил Саня. – А теперь покажи, в какую сторону они уехали. Раз говоришь, живы.

– Ага, ага… Вы её, господин кот, не слушайте. От князя голубь прилетел, чтобы задержать, значит, гостей до особого распоряжения. Но они уже катили в сторону большой плеши.

– Плешь горячая?

– Ага. Там трясина с одной стороны, а с другой дорога в порубежный лес…

– На дороге медведи сидели! – выпалила девчушка, чем привела папаню в большое смущение.

– Говори! – зарычал Саня. Дальше продираться сквозь осторожное косноязычие крестьянина не было уже никаких сил. – Они на плешь заехали?

– Нет, господин кот. Говорят… говорят… прилетел дракон и кадьяка на глазах у всех порвал. А друзья Ваши в порубежный лес свернули и как сгинули. Староста по их следам вчера ходил – нет следов.

Саня сел в траву, где стоял, и даже за голову схватился. С перепугу не иначе у мужика всё в голове перепуталось. Кадьяки – медведи-гиганты – в природе существовали, а драконы – чистая сказка. Но опять же – Граница. Пустобрюхого кровопийцу видел? Видел, даже руками трогал. Почему не быть драконам?

– Да Вы, господин кот, так не убивайтесь. Может, они живы, друзья Ваши, – отец с дочерью осмелели и подошли к коту. Девочка подёргала его за рукав куртки.

– А? – поднял голову Саня.

– А ты обратно к князю поедешь? – спросила девочка.

– Нет, я должен найти своих друзей. Пусть мне твой папка дорогу покажет.

– Не ходите туда, господин кот, там место плохое. Лучше, пойдёмте в деревню. Переночуете у нас, отдохнёте… – замялся крестьянин.

Саня поднялся на ноги, отряхнул штаны, потрепал девчушку по светленьким тонким волосам, забрался в седло и сверху приказал мужику:

– Веди.