Танзиля тем временем отодвинула ногой грязный вязаный коврик неопределенного цвета в закутке возле печи и обнаружила под ним квадратную крышку подпола. Обрадовалась и попыталась поднять ее, ухватившись за небольшое металлическое кольцо, служившее ручкой. Наталья бросилась к ней, помогла поднять тяжелую крышку. Стук тут же прекратился. Из темноты подпола пахнуло сыростью и гнилью. А еще экскрементами. Это был не просто запах, а настоящее зловоние.

– Лена! – прокричали женщины одновременно, словно сговорившись.

Приглушенное мычание донеслось им в ответ.

– Фонарик бы… – проговорила Танзиля.

– Где-то же должен свет включаться, – ответила Наталья, осматривая кухню. – Не может быть, чтобы там не было света.

Но никакого выключателя в обозримом пространстве она не нашла.

Танзиля уже начала осторожно спускаться. Одна ступенька, другая. Потом еще. Глаза понемногу стали привыкать к темноте. Выключатель она увидела, когда голова оказалась на уровне пола, он был тут, внутри. Нажала на пластиковый язычок, и подпол тускло осветился. Слабое мычание снова донеслось откуда-то из-за отсека с прошлогодней картошкой, над которой фантастическим лесом топорщились длинные белые ростки. Танзиля направилась туда, невольно подумав, что картошку-то давно пора сажать. Под ногами что-то хрустело и чавкало. Она едва сдерживала рвотные позывы, но потихоньку продвигалась вперед.

– Фу! – воскликнула вдруг сзади Наталья. – Он что, вообще не прибирает в подполе? Похоже, я в какую-то гниль угодила. То ли морковь сгнившая, то ли редька. А вонища-то! Шанель отдыхает!

Танзиля едва сдержала улыбку.

Мычание раздалось где-то совсем рядом, и тут же послышался глухой стук из-за криво сколоченной деревянной перегородки. Танзиля поспешила на звук.

– Лена! – снова крикнула Наталья. – Лена, это я, тетя Наташа!

Они заглянули за дощатое ограждение, и в полумраке им открылась жуткая картина: на грязном матрасе сидела немолодая изможденная женщина. Лицо ее было в темных пятнах, не поймешь, грязь это или синяки. Рот заклеен скотчем, из-под него рвались наружу глухие отчаянные звуки. Волосы всклокочены, в глазах страх и надежда. Футболка и брюки изодраны. Сквозь зияющие дыры местами видна сероватая кожа. Руки связаны веревкой. Одна нога закована в цепь, которая закреплена на металлической скобе, вмонтированной в цементный пол. Рядом с матрасом стояло источающее жуткую вонь ведро, цепь позволяла пленнице добраться до него, чтобы справить нужду. И как она делала это со связанными руками?

Женщины замерли, не веря собственным глазам.

– Это не Ленка, – разочарованно проговорила Наталья, вглядываясь в лицо пленницы.

Танзиля шагнула к бедняге, попросила немного потерпеть и ловким движением сорвала скотч с губ. Та охнула и начала хватать воздух открытым ртом. Только едва ли можно было назвать воздухом смрад этого подземелья.

– Ничего себе, настоящая тюрьма! – проговорила Наталья, с удивлением разглядывая крепкую цепь. Нога пленницы под металлическим браслетом была фиолетово-красной. Попытки развязать бедняге руки успеха не принесли, слишком туго были затянуты узлы на веревке.

– Пи-ить, – едва слышно прошептала женщина и показала на пустую пластиковую бутылку.

– Я сейчас! – мгновенно среагировала Наталья и, взяв бутылку, направилась к люку.

– Ох, и натерпелась же ты, милая! За что он тебя так? – ласково спросила Танзиля и провела рукой по волосам женщины. – Скоро мы тебя вызволим отсюда, потерпи немного. Я сейчас сыну позвоню, он поможет.

И она набрала Тимура. Тот ответил сразу и, выслушав взволнованный рассказ матери, пообещал сейчас же приехать. Танзиля попыталась снять с ноги женщины оковы, но у нее ничего не получилось. Придется ждать полицию, самим им не справиться.

Наталья тем временем вернулась с водой и ножом.

– Это же полный трындец, как говорит мой внук, – ворчала она, спускаясь по лестнице.

Подойдя к Анне, ловко перерезала веревку на руках и протянула бутылку. Пленница не сразу смогла пошевелить затекшими руками. Пришлось Наталье самой поить ее. Бедняга с жадностью глотала воду, которая лилась по подбородку и капала ей на грудь.

– Тетя Наташа… Вы не узнали меня? – слабым голосом проговорила женщина, закончив пить. – Это я, Аня.

– Анька? – воскликнула та. – Господи! Вернулась, беспутная! Да разве ж тебя признаешь?! Сколько лет-то прошло! Где ты пропадала? Как тут оказалась? А Ленка твоя где? Мы ведь думали, что она тут.

– Вернулась вот… – тяжело дыша, заговорила Анна. – Приехала, а в доме мужик чужой живет. Ни мамы, ни Ленки. Я же не знала, что мама умерла.

Она всхлипнула. Речь была прерывистой, слова давались с трудом, но бедняга все-таки продолжала говорить.

– Сначала он впускать меня не хотел, а как узнал, что я дочь, сразу засуетился, в дом позвал, даже стол накрыл, самогон поставил, типа, давай мать твою помянем. Хорошая, мол, женщина была. Душа в душу жили много лет. Напоил меня, в общем. Очнулась я уже тут. Прикованная. А он мне бумагу сует. Отказ от наследства. Подпишу – отпустит. А я-то не дура, ясно же, что не отпустит. Как только подпишу, он меня тут же и грохнет. Видно же, что сиделец, и по разговору, и вообще… Глаз у него недобрый.

– Давно ты в этой тюрьме? – участливо спросила Наталья.

– Не знаю. Тут ведь дни не посчитаешь. Что день, что ночь – одинаково темно. Может, пару недель, может, больше.

– Он хоть кормил тебя? – поинтересовалась Танзиля.

– Иногда. Хлеб приносил и воду, чтоб совсем не померла. Ему же подпись мою надо было. Ждал, когда сломаюсь.

– Бил?

– Бывало. Каждый раз вздрагивала, когда он спускался. И ждала, что поесть принесет, и боялась, не прибьет ли. Сидела в темноте и прислушивалась к его шагам наверху. К нему никто обычно не приходил. А недавно вдруг иные шаги послышались, уверенные, твердые. И голоса. А потом тишина. Долго. Потом кто-то чужой зашел, шаги легкие, крадущиеся. И опять тишина. А сейчас ваши голоса услышала и стучать начала, поверила в спасение.

– Чужие шаги – это полиция, – пояснила Наталья. – Арестовали твоего злодея, увезли. А крадучись шел Федька Непряхин, сын твоей бывшей подружки Верки. Он тут и заночевал.

– А Петровича в самом деле арестовали? – ухватилась за новость Анна. – Правда? Не вернется? А за что?

– За старое убийство, а теперь еще за тебя добавят, – успокоила ее Наталья. – Так что не скоро вернется. Не факт, что вообще живым оттуда выйдет.

И она вкратце рассказала историю с найденными останками.

– Это хорошо, что арестовали, – выдохнула Анна. – Глаза бы мои его больше не видели. Мне эта мерзкая рожа в кошмарах снится. Вот прям маячит перед глазами и пыхтит.

– Так он тебя еще и снасильничал, поди? – сообразила вдруг Наталья.

– Пытался, – нехотя созналась Анна. – Да только ни фига у него не получилось. Крючок-то совсем усох, не работает уже. А я изловчилась, да и пнула ему промеж ног со всей мочи. Поначалу-то у меня еще силы были. Правда, он меня потом хорошо побил за это. Зато больше не лез.

И она нервно хихикнула. Повисла напряженная тишина.

– А ты откуда морзянку знаешь? – поинтересовалась Танзиля, пытаясь отвлечь Анну от неприятных воспоминаний. – SOS отстучать сумела.

– Так я когда-то на теплоходе буфетчицей работала, матросик один научил. Вот и пригодилось.

– Молодец! – похвалила ее Наталья.

И тут над головой послышались шаги. Приехал Тимур.

7

Пленницу осторожно вызволили из подпола. На лестнице женщины поддерживали ее сзади, а Тимур, стоя наверху, осторожно тянул за руки. Она жмурилась от дневного света и едва переставляла ноги. Тут же, на кухне, усадили беднягу на лавку, укутали в плед, чтобы прикрыть рваную одежонку. Она отдышалась и начала отвечать на вопросы полицейского, который уже устроился напротив, готовый записывать ее показания. И опять Танзиля увидела в сыне совершенно другого человека, серьезного взрослого мужчину, знающего свое дело.

Пока Тимур беседовал с Анной, Танзиля сходила к себе, затопила для пленницы баню, наложила в тарелку немного каши и вернулась.

– На, поешь, – протянула она тарелку Анне и включила чайник. – Только не торопись, тебе сейчас надо есть маленькими порциями, а то худо станет.

Наталья тем временем тоже сходила домой. Принесла банку коровьего молока, каравай домашнего хлеба и кое-что из одежды. Когда Тимур закончил беседу и уехал, женщины вместе повели Анну в баню, помогли ей отмыться и даже немного попарили.

– Терпи, девка, баня все лечит, – легонечко похлопывая березовым веником по тощей спине, приговаривала Наталья.

Отмытую и слегка порозовевшую Анну закутали в большой махровый халат и привели в дом к Танзиле.

– Теть Тань, теть Таль, вы мои спасительницы, – со слезами на глазах проговорила бедняжка, отдыхая после бани в уютном кресле. – Даже не знаю, как мне вас благодарить за все.

Лицо ее заметно изменилась. Теперь оно было вполне симпатичным. Ничего не осталось от того жуткого образа, который явился женщинам в подполе.

– А нас благодарить не надо, ты приходи в себя да включайся в поиски дочери, – ответила ей Наталья. – Надеюсь, не сбежишь опять?

– Не сбегу, слово даю. И Ленку отыщу. Будем с ней тут вместе жить, – Анна запнулась и неуверенно добавила:

– Если она захочет.

– Вот и хорошо, – подхватила разговор Танзиля. – Ты немного поживи у меня, я же совсем одна, вместе-то веселей будет. А дом твой пусть пока проветрится хорошенько. Потом, как почувствуешь, что силы вернулись, отмоешь его и переберешься туда.

– А вещи этого козла надо срочно выкинуть, меньше вони будет, – добавила Наталья. – Но это я возьму на себя. Вот прям сейчас и сделаю. А ты, Анька, отдыхай, я вечером зайду тебя проведать.

И она ушла.

Танзиля уложила Анну спать и отправилась в огород. Дела сами себя не сделают, а она сегодня опять надолго отлучилась от них. Но не жалеть ведь об этом. Они с Натальей кое-что получше сделали. Человека спасли. Танзиля невольно улыбнулась, вспомнив соседку. Наталья ей понравилась. Напористая и порой резковатая в своих оригинальных высказываниях, она обладала добрым сердцем. С такой не заскучаешь и уж точно не пропадешь. Наверное, они могли бы подружиться. А почему бы и нет?

Вечером опять приехал Тимур. Он привез Грея, резвого щенка немецкой овчарки. Тот по-хозяйски обошел двор, напряженно держа хвост и принюхиваясь, потом сел перед Танзилей, посмотрел ей прямо в глаза и требовательно тявкнул. Поняв намек, она вынесла ему пластик докторской колбасы, который щенок мигом проглотил и тут же дружелюбно замотал хвостом.

– Вот вы и подружились, – заключил Тимур.

Поселили щенка в старой будке, которая осталась еще от прежних хозяев. Танзиля сделала неугомонному питомцу мягкую подстилку, но он не спешил забираться в свой домик. Бегал за новой хозяйкой, игриво прихватывал зубами ее ноги, смешно ластился и заливисто тявкал. Да, теперь уж наверняка ни скуки, ни страхов в ее жизни не останется.

Тимур еще раз поговорил с Анной, сказал, что Петровичу предъявлено обвинение в похищении человека. Тут уж отпираться он не мог, все факты налицо, сваливать вину не на кого. Пришлось ее признать. Еще Тимур подал Анне лист бумаги и предложил написать заявление о пропаже дочери, чтобы он мог официально открыть дело. Но никаких деталей из жизни Лены мать рассказать не могла. Она не знала ни с кем дочь дружит, ни чем она увлекается, ни как, вообще, девочка жила все эти годы. Никакой связи с ней не было. Даже как дочь выглядит, она не знала и внимательно разглядывала фото, которое ей показал Тимур.

– Что же вы, мамаша, ребенка-то бросили? – спросил он сурово.

– Так получилось, – ответила Анна и нахмурилась.

– А поподробнее можно? – уточнил он.

– А это вам неинтересно будет, – холодно ответила женщина и замкнулась в себе.

Танзиля знаками показала сыну, чтобы не мучил беднягу. Она потом потихоньку сама все выведает.

Как только Тимур уехал, явилась Наталья. Она принесла еще теплые пирожки с капустой, и все вместе сели пить чай.

– Ну что, девоньки, – решительно заговорила соседка, держа в одной руке пирог, в другой – чашку с чаем, – пора составлять план поисков Ленки. С чего будем начинать?

– Так я заявление написала, сейчас полиция займется этим, – робко возразила Анна.

– Вот и пусть полиция занимается, мы им мешать не будем, мы пойдем своим путем, – настаивала Наталья.

– Я уже была в училище, разговаривала с завучем, ничего они не знают, – доложила Танзиля. – Надо бы в общежитие сходить, подружек ее найти, может, они чего расскажут.

– Вот погляди, мамаша безголовая, чужая тетка твою дитятю ищет, а тебе и дела нет, – обратилась Наталья к Анне.

Та потупилась, было видно, что к тетке Наталье она относится с уважением и явно стыдится своего поступка.

– А не может ли быть ее исчезновение связано с твоим прошлым? – спросила Танзиля.

Анна отрицательно покачала головой.

– Точно! – подхватила эту мысль Наталья. – Подумай хорошенько! Может, ты кому-то насолила? Мужика чужого увела? Или нечаянно дорогу перешла? Может, девку похитили в отместку тебе? Не могла же она бесследно исчезнуть!

Анна вдруг задумалась и помрачнела.

– Вот-вот, – оживилась Наталья, – по глазам вижу – ты что-то вспомнила!

– Не знаю, – нерешительно проговорила Анна. – Это, возможно, не так уж и важно.

– Давай рассказывай! – скомандовала соседка. – А мы будем решать, важно оно или нет. Да без утайки, как на исповеди!

– Нууу, был у меня один любовник, женатый. Наш постоянный клиент. Я тогда официанткой в кафе работала. Долго мы с ним встречались, но тайком, никто об этом не знал. Подарки мне дорогие делал. А месяц назад к нам устроилась одна молодая вертихвостка, вот он на нее и клюнул. Я психанула, мало того, что он жене изменяет, так еще и любовнице изменять вздумал. Сфотографировала, как он с той девкой в темном уголке обжимается, и переслала фото его жене. Он взбесился, чуть меня не прибил и обещал страшно отомстить. А еще этот козлина потребовал вернуть все его подарки. Но я же не дура возвращать, все честно заработано. Вот и сбежала. Решила вернуться домой. Ну их всех!

– И че там за подарки были? Золотой ларец с изумрудами и брильянтами? – хмыкнула Наталья.

– Пара золотых колечек, серьги да цепочка, – уточнила Анна. – И те этот старый хрен отобрал.

Она кивнула в сторону своего дома, намекая на Петровича.

– Не-а, слабовато, – Наталья с сомнением покачала головой, – на похищение не тянет. К тому же, Ленка исчезла еще осенью, а ты говоришь о недавнем. Вспоминай еще чего-нибудь.

– Не знаю, ничего такого больше не было.

– Не было такого, вспоминай не такого! – не унималась соседка, цепляясь к ее словам.

– Да не знаю я, теть Таль! – почти выкрикнула Анна.

– А украшения твои надо в доме поискать, – вклинилась в их перебранку Танзиля, – Петрович наверняка спрятал их куда-нибудь.

– Кстати! – вскинулась Наталья. – Надо бы пойти окна закрыть, темнеет уже. А то неровен час, залезет опять в избу какой-нибудь Федька, да и стибрит золотишко-то! Пойдем-ка, Танюха, вместе. Одной в чужой дом заходить что-то не хочется. Да еще в такой жуткий. А ты, Анька, сиди и вспоминай, мы скоро.

Когда они отворили калитку соседского дома, из окна неожиданно выскочил высокий парень, развернулся и сиганул через огород к лесу.

– Стой, холера! – крикнула Наталья и ринулась было за ним, но тут же остановилась, парень уже перемахивал через забор.

– Это кто? – спросила удивленная Танзиля.

– Чужак какой-то. Точно не местный. Эх, поздно мы спохватились, раньше надо было окна-то закрыть.

8

Перед сном Танзиля попыталась вывести Анну на откровенный разговор. Начала издалека, с рассказа о своем Тимуре, о том, каким он был забавным в детстве, как любил сладкое и постоянно клянчил шоколад. А когда ему покупали плитку, сразу отламывал по дольке маме и папе, а остальное прятал и лакомился понемногу, растягивал удовольствие. А еще любил мультики и детские фильмы. Но смотрел их очень своеобразно. Если по сюжету случался какой-то напряженный момент, заставлявший его переживать, он обычно вставал и двигался к выходу, глядя при этом на экран. Доходил до двери, останавливался и продолжал смотреть, готовый выбежать из комнаты в ту же минуту, как только что-то страшное произойдет. А теперь это страшное случается у него чуть ли не каждый день в реальной жизни. И ничего. Такая профессия. Сам выбрал.

– Хороший он у вас, – поддержала разговор Анна. – А я даже не знаю, какой стала моя дочь.

– А какой она была в детстве? – по-матерински ласково спросила Танзиля.

– Своенравной, – невесело улыбнулась Анна. – Чуть что не по ней, сразу истерику закатывала. Мама всегда удивлялась, в кого она такая своебышная растет. В нашем роду не было таких. В отца, видимо, пошла.

– А где ее отец? Может, она сейчас у него живет? – предположила Танзиля.

– Нет у нее отца. Я и сама не знаю, кто он, – печально ответила Анна.

Помолчала немного и добавила:

– Я в городе училась, в торговом техникуме. Мы в тот день дипломы получили, ну и всей группой праздновали важное событие в кафе. А потом с подружками гуляли по ночному городу. Трое нас было. Светка, которая здесь в магазине работает, вы ее, наверное, уже знаете, и Верка, моя закадычная подружка еще со школьной поры. Какие-то парни к нам подвалили, типа, девчонки, возьмите нас с собой, давайте вместе погуляем. Мы были навеселе, храбрые такие, парней этих видели впервые и довольно грубо им ответили, типа отвалите и все такое. Те стали приставать, за руки хватать, ну мы и побежали прочь. Я запнулась и упала, а девчонки убежали. Меня эти гады затащили в кусты, не смогла я от троих-то отбиться, хоть и пыталась, одному даже рожу расцарапала. А они по очереди попользовались мною. Двое держат, а третий насилует. Один, правда, не успел, только стянул свои штаны, как тут полиция с сиреной и подкатила, подруги вызвали. Насильников тогда не поймали, больно шустрые оказались. Я попросила девчонок никому не рассказывать об этом происшествии. Стыдно было. И они молчали, потому что виноватыми себя чувствовали, бросили ведь меня, убежали. А потом Ленка родилась. Сделать аборт я не решилась. Дите же не виновато. Я даже маме не рассказала ту историю. Придумала про жениха, который недавно погиб, разбился на машине. Она все порывалась познакомиться с его родителями, должны же они знать, что у них внучка растет. Пришлось наврать, будто они всегда были против нашего романа, что у них для сына была невеста получше, и им все равно на внучку наплевать. Вот так я стала мамашей-одиночкой в двадцать лет.

– Ты любила свою дочку?

– Любила, конечно. Вы думаете, я ее бросила? Нет, просто так обстоятельства сложились, что я не могла вернуться и даже весточки подать не могла. Но это совсем другая история. И воспоминание тоже не из приятных. Вот такая я везучая, теть Тань, вечно куда-то влипаю. Мама иногда шутила, что, когда я родилась, боги были чем-то сильно заняты и не заметили меня, без защиты оставили. Я и с печки падала, и в речке тонула, и в бане угорала. А уж сколько бед мне от мужиков досталось, пальцев на руках не хватит, чтобы пересчитать.

Танзилю вдруг охватила такая жалость к Анне, что захотелось обнять ее, пригреть. Матери-то у бедняжки нет больше, некому ни пожалеть, ни приголубить. По сути, она еще совсем девчонка. Если Ленке сейчас лет пятнадцать-шестнадцать, то Анне получается тридцать пять-тридцать шесть, не больше. Но выглядит она, конечно, старше. Да, потрепала девку жизнь.