Мэллит отложила вышивку, и на нее тут же улегся кот. Его ухо было разорвано – утром именуемый Маршалом изгнал из сада черного Кардинала, чей дом был в хлебной лавке через две улицы. Имена талигойских зверей гоганни все еще удивляли, хотя память о прежней жизни исчезала. Так иссыхает разлитое и неподтертое, оставляя лишь смутные пятна, но как можно отдавать часть величия животному, пусть и любимому? Отец отца держал сторожащих припасы кошек, но разве посмел бы он назвать толстого Лимона Достославным, а наглого Огурца – Первородным? В Талиге запрещают немногое, а главные запреты носят внутри себя и называют совестью и честью, так проще для всех и тяжелей для избранных.

– Маршал, – гоганни коснулась мягкой шкуры, белой и черной, – Маршал…

Ей нравилось повторять это слово и вспоминать подобного Флоху, а коту нравилось, когда ему чешут лоб, но не всегда. Черно-белый приходил за своим и уходил, когда уставал от ласки; глядя на него, Мэллит понимала многое.

– Он же нитки когтями повыдирает, – вошедшая Сэль без почтения подняла мяукнувшего и забрала шитье. – Завтра опять будут гости. Полковница с сыном и братом.

– Нужно вымочить кур, – Мэллит поднялась, – и внести в тепло овощи.

– Ну нет, – Селина махнула рукой и засмеялась. – Если угощать настырных твоими курами, выйдет даже хуже, чем с Давенпортом. Не знаю, как у вас, а у нас, когда женихов много, их не прикармливают.

– Женихов? – не поняла гоганни. – Но разве можно жениться без родителей?

– Так делают редко, но делают, к тому же здешние кавалеры при родичах. В Аконе нет только моей мамы и баронессы Вейзель, без них обойтись еще можно, а без нашего согласия – никак, вот нас родня женихов и обхаживает. Понимаешь, мы очень выгодные невесты.

– Ты красива, – улыбнулась Мэллит, она видела красоту подруги, хотя даже самый короткий пояс невесты был бы ей велик.

– Мы обе – красавицы, – Сэль говорила о внешности, как о дожде и солнце, – но это важно мужчинам, а их мамам и теткам важней, что у нас очень высокие покровители и мы себя прилично ведем, особенно ты. Когда меня не убили, к нам повадились соседки, ты стала их кормить, они рассказали другим, а вкусно поесть люди очень любят.

– Мелхен гордится.

– И правильно. Тебе кто-нибудь нравится?

– Нет! Разве они могут…

Навязчивые и недогадливые, они не увидят в поясе невесты тень былого голода, не войдут в пустую ночь, не скажут, что радость мужчины рождается из счастья женщины. И не уйдут, ничего не обещая, ведь обещания – дети лжи.

– Маршал, – гоганни положила руку на спину кота и повторила: – Маршал…

– Надо промыть ему ухо, – подруга глядела озабоченно. – Мелхен, если не нужны женихи, прекрати их кормить и слушать чужих мам и теток. Я, когда меня ловят, начинаю рассказывать про Герарда. Еще лучше было бы про Монсеньора, но это неприлично, а про ее величество я говорить не могу, потому что пла́чу… Кажется, явились! У нас точно ничего нет?

– Только суп из маленьких капуст с сыром, – подтвердила Мэллит, – и жарко́е из трех кур и утки. Я не ходила на рынок и не готовила нового. Твой брат сказал, его не будет три дня, а сейчас – второй из вечеров.

– Вот именно! – Подруга положила вышивку на комод. – Герарда не будет, а мы без него едим молочную овсяную кашу.

– Зачем?

– Чтобы не кормить женихов тремя курами, а молочную кашу мы кушали у госпожи Кредон. Помнишь, ты говорила, что люди похожи на еду? Госпожа Кредон похожа на позавчерашнюю кашу с вареньем, маме там было очень скверно… Ты поняла про кашу?

– Нет, ведь я не знаю, что за крупу и молоко выбирала госпожа Кредон. Молочный вкус можно улучшить, если…

– Мелхен, – когда Селина смеялась, гоганни начинала улыбаться, – молочный вкус улучшить можно, а противных женихов – нет. Даже семью травами и одной жужелицей, поэтому мы скажем, что у нас только каша. И еще мы торопимся дошить Герарду рубашки, ведь он уходит на войну, а на войне все рвется и пачкается.

– Это так, – тихо сказала Мэллит, вспоминая Франциск-Вельде и пошедшее на бинты чужое приданое. Селина, закусив губу, вздохнула, и они стали смотреть на кота и смотрели, пока черно-белый, предвещая гостей, не спрыгнул на пол и не встал, вытянув морду к двери.

– Войдите, – разрешила подруга пока невидимому, и дверь открылась.

– Барышни, – доложила Бренда, – к вам полковник, то есть герцог. Который Придд. Очень извиняются, но вы обе им позарез нужны.

– Конечно, – Сэль свела брови, – иначе бы он не пришел. Нужно накрыть на стол. Мелхен, четырех кур можно просто разогреть или они испортятся?

– Трех кур и утку, – поправила гоганни, ведь отец отца учил, что, называя блюдо неправильно, ты отбираешь шестнадцатую долю вкуса. – Нужно три раза снимать с огня. Первый раз, когда растает жир, второй, когда пойдет пар, и третий, когда соус вскипит. Тогда в него надо бросить…

– Барышня, – недалекая всплеснула руками, – я ж напутаю, вы бы сами!

– Нет, – негромко сказала подруга, – герцог Придд хочет видеть нас обеих, а ты разогрей суп и нарежь хлеб.

Погубить суп чрезмерным огнем просто, но Мэллит не стала спорить. Повелевающий Волнами приходит, когда случается важное, и слова его для двоих.

– Герард не знал ничего плохого, – мысли Селины были о том же. – Случись что, у него бы уши повисли.

Мэллит уже не удивлялась, когда о людях говорили, как о конях или собаках. Обычно, услышав такое, она улыбалась, но сейчас девушке стало страшно.

– Есть лишь один, о ком Валентин может говорить с нами обеими. Я не знаю твою мать, ты – Роскошную и сестру Первородного, а Герард не носит лиловый шарф.

– Придд знает Давенпорта, – Селина поправила скатерть и переставила вазу, – а мы обе водимся с выходцами.

– Да, – согласились губы Мэллит. Гоганни села и скрестила руки на коленях, как ее учили. Она не вправе даже заплакать, ведь ей ничего не обещали, только попросили шестую часть сердца, если оно найдется…

– Полковник, – возвестила снявшая фартук Бренда и поспешила вниз делать то, чего не умела.

– Прошу простить мое вторжение, – Придд поклонился, как во дворце, но в светлых глазах стояла война. – Я не успевал вас предупредить, мы выступаем в ночь.

– Зато вы успеете поесть! – Селина отодвинула ногой кота, тот оскорбился и возвысился, вспрыгнув на бюро. – Это быстро, особенно если мы с Мелхен поймем, чего вы не будете. Вам ведь нужно приглашение? Садитесь.

– Благодарю, – первородный сел напротив комода, и Мэллит пожалела, что не убрала вышивку, ведь та не была безупречной. – Я в самом деле голоден, но сперва вы должны узнать о решении Проэмперадора Савиньяка. Во время его отсутствия, которое по ряду причин затягивается, заботиться о вашей безопасности буду я.

– Но вы ухо́дите, – Селина свела брови, и Мэллит поняла, что подруга думает о неприятном.

– С вами остаются мои люди. Старший над ними знаком баронессе по Франциск-Вельде, это очень надежный человек.

– Он умел и силен, – припомнила гоганни. – Пусть нареченный Герхардом защищает командира, знамя или орудия.

– Баронесса Вейзель оценила бы ваши слова, но Герхард уже получил приказ. У Проэмперадора возникли определенные опасения на ваш счет, и я их полностью разделяю. Возможно, сударыня, вам будет проще переносить присутствие охраны, если вы поймете, что вы тоже своего рода знамя.

– Когда пришли злые, вы объяснили, что я должна видеть не раненых, а разделанных кур, которых надо натереть специями. – Подобный Флоху здоров, просто он узнал дурное и не хочет, чтоб оно вошло в этот дом! – Сейчас я должна видеть не себя, а знамя. Мне говорили, что враги хотят завладеть знаменами и унизить их, но кому нужны безобидные?

– Ты не поняла, – засмеялась Сэль. – Нам никто ничего не сделает, просто мужчины должны знать, что дома все в порядке, иначе они волнуются, а на войне это мешает. Ты не можешь приглядеть за Брендой? Будет обидно, если она все испортит.

– Я пригляжу, – заверила Мэллит, – я иду.

Она успевала – огонь еще не сейчас станет врагом того, что должен отогреть. Пища могла ждать, правда – нет. Сбежав до середины лестницы, девушка сбросила туфли и на цыпочках вернулась к двери, которую лишь прикрыла. Вернулась и услышала, как нареченный Валентином объясняет, что он намерен делать, если Проэмперадор не вернется вообще.

3

Вода, растекшись по каменному столу, добралась до ближайшего края, и по полу дробно, по-весеннему, забарабанило. Больше не происходило ничего, а что делать, и делать ли, Ворон не сказал. Робер оглянулся на дверь, за которой караулили Готти с Уилером, потом покосился на соучастников – Валме кривился, Салиган засыпал, с Рокэ, как всегда, было ничего не понять. На всякий случай Эпинэ нащупал шрам на запястье – тот и не думал кровить, а на потолке не проступало ни ликов, ни складывавшихся в пегую клячу пятен. Созвездия в черном зеркале тоже не возникали.

Звук капели стал реже – лужа понемногу иссякала, она ни змея не помнила и ничему не могла научить.

– Вдумчиво, – зевнул Салиган, – но скучно. Надо что-то делать.

– Давайте, – оживился Иноходец. – Что?

– Залезем на или под стол, – предложил дукс. – Остальное опошлено, особенно – кровавые жертвы.

– Отчего же? – Алва все еще вглядывался в блестящую поверхность. – Принести в жертву барона при помощи найденного им же меча не худший ход. Для нового Иссерциала, когда он наконец появится. Рамон, где твой кот?

– Не надо! – Робер торопливо закатал рукав. – Лучше я…

– Хорошо, лезь!

– Лезть?

– На стол, – уточнил Салиган, – а ты что подумал?

– Что мы на черном столе в полночь примемся резать котов и баронов, – со смешком подсказал Алва. – Возможно, начертав что-нибудь древнее. Ро, неужели ты не слышал, как бергеры строят мост от пива с пирогами к витанию духа?

– Не доводилось. И как это делают?

– При помощи кошек. Бросают в снег, который затем собирают.

– Рокэ, вы… серьезно?

– Почему нет? – Алва провел рукой по вороной столешнице, будто лошадь погладил. – Дураки вечно путают величие с напыщенностью и вино с бутылкой, вспомни хотя бы судебную мистерию. Плести венки и шить халаты вместо того, чтоб разобраться в законах – несусветная глупость.

– А кошка в снегу? Разве нет?

– Это достаточно нелепо, чтобы оказаться не кожурой, а каштаном.

– Ну так давайте попробуем, – буркнул Валме, – и уберемся отсюда.

– Вы обнаглели, – отрезал Салиган. – Мало того, что по вашей милости я угробил с полдюжины свободных данариев и прогулял сегодняшнюю драку в дуксии, теперь вы покушаетесь на существо, которое обещает стать мне родным! Кот, будучи брошен в снег, оскорбится и уйдет в ночь. Навсегда. И не вздумайте брякнуть, что на конюшне таких хвостов дюжины! Мне нужен именно Раймон, а если мы с ним разминемся? Если я его при встрече не узнаю?

– Узнаешь, он будет мокрым. Марсель, Готти сможет без риска для собственного носа поймать в парке оскорбленного кота и вернуть живьем Рамону?

– Он постарается, – до странности молчаливый виконт размазывал пальцем ту же лужу, что и Алва. – Значит, вы ничего не увидели?

– Совершенно, – подтвердил дукс. – Рокэ, если не поможет кот, можно возлить на алтарь вчерашний суп. С алатским перцем, он и не такое проберет.

– Можно. – Болтал маркиз, но Алва смотрел на Валме, очень странно смотрел. – Мы ничего не видели, а ты?

– Ну что я мог видеть? – с отвращением вопросил виконт. – Разумеется, Рожу, и она опять парила. Или витала.