Глава вторая

Столовая поразила узницу не столько мебелью, сколько высокими окнами, прорезанными в скале. Их закрывали шершавые сероватые стекла грубой обработки, явно изготовленные здесь, на острове.

– Изначально тут была лаборатория, – пояснял Эст, протирая ветхой тряпицей пыль с внушительной столешницы, искусно составленной из кусочков полированных камней и стекла. Или горного хрусталя, Силь не разбиралась.

– А потом ее перенесли в дальнюю пещеру, там теплее и вода рядом. Но я туда не хожу, и тут дел хватает. Особенно тяжело приходилось поначалу… не так просто человеку, привыкшему получать все готовое, самому подметать пол.

– И стирать рубахи, – в тон ему подхватила Силь, – и мыть тарелки. И штаны по утрам надевать без лакея. Переставай уже испытывать мое терпение, я ведь прекрасно понимаю, куда ты клонишь. Хочешь выяснить, не пожалею ли я беднягу Грэхема, не побегу ли просить, чтобы он позволил мыть ему посуду.

– А кто вас знает… – хмуро хмыкнул Эст, – как вы доходите до некоторых решений.

– Иногда – назло, – просветила его женщина, раскладывая по плетенкам вымытые сухофрукты. Все по отдельности, сливы, вишни, курагу и изюм. А еще круглые ломтики яблок, бананов и груш. В плоские блюда высыпала орехи и разложила шоколад.

– А женщины тоже придут? – вдруг припомнился еще незаданный вопрос.

– Да… но их теперь мало. Всего пятеро с тобой. – ответил хозяин и пояснил, – Недавно была амнистия, отпустили сразу шестерых.

– А мужчин?

– Двоих. Но они прожили тут почти по двадцать лет. Один был совсем стар, он поехал в обитель.

Силь молча кивнула, старикам здесь трудно. Хотя дома оказались лучше, чем она ожидала, но работы, даже на первый взгляд, в них все равно много. Интересно, а за что сидели тут женщины и не хотелось ли кому-то из них остаться? Ради любимого мужчины?

Поговорить об амнистии подробнее не удалось, из передней пещеры, которую Силь для себя звала кухней, раздался бодрый басовитый рёв:

– Эстебан, ты где?

– В столовой, – крикнул в ответ хозяин дома и усмехнулся, – на чаепития народ всегда собирается быстро, как по тревоге.

Они и в самом деле пришли все разом. То ли так совпало, то ли ждали припоздавших перед входом. Первыми шли женщины, все как одна худые, загорелые, в мужских штанах и в длинных, по колено, вязаных темных жилетах. Кофточки под ними тоже были шерстяные, но светлые, ажурной вязки. А головы накрыты полотняными чепчиками, отделанными вышивкой и простенькими кружевами. Сесиль тоже умела вязать такие тонким крючком.

Пока она пристально разглядывала гостий, те бегло ее осмотрели и уставились на стол, не в силах отвести потрясенных взоров от расставленных на нем редких лакомств.

– А мы мяса и рыбы нажарили… – невпопад шепнула самая молодая на вид узница.

Если мы когда-нибудь встретимся, пообещала себе Силь, припоминая судившего ее придворного магистра, сунувшего на прощанье этот мешок, – пять раз скажу ему спасибо.

– Это Молли, напарница Роба. А это Зана и Лиз, – представил гостий Эстебан, – они живут при общей столовой.

– Роб, – широко улыбнулся мужчина непонятного возраста, с внешностью пирата и взглядом бродячего пса.

Больного, голодного и никому не доверяющего.

– Силь, – кротко улыбнулась женщина.

– Как… – изумился он, и резко смолк, словно сожалея о своей несдержанности.

– Очень просто, мое полное имя – Сесиль, – с очаровательным простодушием пояснила новенькая.

– Так вот как, – изобразил смущение пират, – ну тогда прошу прощения.

– Это Трин, – Представил последнюю гостью Эст, перехватив внимание Силь, – напарница Криса.

Болезненный на вид Крис окинул незнакомую женщину хмурым взором, равнодушно кивнул и отвернулся к столу. Но следующая фраза хозяина дома ударила его по плечам словно плетью, заставив резко оглянуться.

– Силь решила отдать на общее пользование свои зелья.

– Какие? – в волнении почти выкрикнул Крис, и тут же попытался натянуть на лицо прежнюю, бесстрастную маску.

Однако Силь уже поняла, кто здесь лекарь.

– Вот, – шагнув к висящей на стене полке, достала плетенку с флаконами. – Забери.

– Что тут… – его голос задрожал, – это же…

– Он теперь ближайшие полчаса, не менее, никого не услышит, – уводя Силь к столу, буркнул Эст насмешливо, но не обидно.

Его поведение вообще постепенно изменилось, почти исчезли подначки и ловушки. И хотя эти изменения были еще весьма незначительными и узница пока не знала, веселиться ей пора или огорчаться, зато не могла не радоваться простой возможности немного отдохнуть от бесконечных интриг.

Осторожно наблюдая за гостями, неспешно устраивающимися за столом, Силь невольно отметила особенность их поведения. Внешне от наемников, в последние дни деливших с Силь тяготы кочевой жизни, ссыльные отличались немного, и то в худшую сторону. Жители острова были более неухоженными и пообтрепанными, щеголяли давно не стриженными гривами и неопрятными бородами. Однако вели себя с великосветской учтивостью. Никто никого не толкал, не хлопал по спине и не отпускал грубоватых шуток и замечаний. Тем более ни один не спешил хватать угощение руками.

Как выяснилось, почти каждый принес свою тарелочку, чайную чашку и вилку, причем почти у всех эта посуда была серебряной и фамильной. Появилось на столе и несколько больших чайников с уже заваренным чаем, которых Силь не видела до прихода гостей.

Пробовали сухофрукты гости тоже неторопливо, добавляя на тарелку по одной штучке. Сначала смаковали запах, потом пробовали на вкус и медленно съедали, стараясь растянуть удовольствие. За женщинами ухаживали так же учтиво, словно оказались на балу или приеме у короля.

Теперь Силь больше не сомневалась, что ее «покупка» была просто спектаклем, разыгранным для двух зрителей, ее и Грэхема. И наверняка прожжённый интриган уже успел выяснить, что женщины, которых тут называют напарницами, не становятся ни рабынями ни наложницами. Если только по собственному желанию.

Значит сейчас он ждет, когда же это сообразит и Дебора, и примчится к нему, будто верная собачка.

Даже не подозревая, как просчитался на этот раз. Больше она никогда и никуда бежать не собирается, да и он может не утруждаться. Силь вдруг стало так легко и свободно дышать, словно оковы с души спали, и снова вешать их на себя она не собиралась.

– Эст, – едва слышно шепнула узница сидевшему рядом хозяину, и, едва тот обернулся, указала взглядом на выход.

– Идем, – молча согласился он, вставая из-за стола и вежливо протянул руку, – прошу.

Как же она не сообразила, что уйти потихоньку не удастся?

– Прошу меня простить… – состроив смущенную гримаску, кротко извинилась Силь, – я вынуждена вас оставить. Надеюсь, никто не примет это за оскорбление… просто у нас сейчас уже ночь.

– Где это, у вас? – с притворной небрежностью справился Роб.

– На родине, – простодушно пояснила женщина, ускользая в проход.

– Что случилось? – напряженно уставился на нее Эст, едва они оказались на кухне.

– Ничего страшного, – успокоила его Силь, прекрасно понимая, какие подозрения могли возникнуть первым делом. – Просто я не хочу сухофруктов. А вот кусочек рыбы, которую ты жарил, съела бы с удовольствием. Могу в своей спальне, чтобы никого не смущать.

– Да ешь где хочешь… – на лице мужчины расцвела понимающая усмешка, – я просто не сообразил. И ведь сам поначалу радовался рыбе. Только хлеб у меня черствый, я раз в четыре дня беру в столовой… завтра принесу свежий.

Поясняя эти тонкости, Эст наполнил деревянную тарелку рыбой, добавил кусок темного хлеба и направился к проходу в спальни. Прихватив кружку с чаем узница пошла за ним, тайком улыбаясь своим мыслям. Много бы она дала, чтобы посмотреть на самоуверенное лицо бывшего возлюбленного в тот момент, когда он поймет, что покорная собачка больше не прибежит.

Глава третья

Проспала! Пожарным набатом прозвенела тревожная мысль, безжалостно вырывая из неги утреннего сна.

Силь подскочила как укушенная, села на постели, привычно растирая ладонями лицо, чтобы быстрее вернуть себя из томного мира снов в череду повседневных забот. Постепенно память прояснялась, и женщина торопливо огляделась, боясь поверить что никуда бежать не нужно. Не ждет указаний единственная служанка, от услуг которой она не смогла отказаться, пока Мэри была маленькой. А позже Силь нашла способ зарабатывать, чтобы не мыть самой