Название группы брало истоки у любимого вкусового сочетания вокалиста, перекликающегося с фамилией: Лесли превосходно себя чувствовал, попивая вермут вприкуску с сыром Дор Блю. Такое, можно сказать, элитарное пристрастие ему привили родители, не подозревавшие, что их сыночек таскает пойло из шифоньера. Они были очень состоятельными людьми, хотя их отпрыск предпочитал отождествлять себя не с зажравшимся мажором, а с ребёнком из неблагополучной семьи, отец которого отбывает не первый срок, а мать прикладывается к бутылке и таскает в дом вонючих дальнобойщиков, заставляющих её визжать, как свинью резаную. Такой образ ему казался ближе его душевному укладу и духу группы, название которой хоть и брало истоки там, где брало, расшифровывалось вполне конкретно: сокращение от «Дорогая, блюю». Так просто и приземлённо. В этом был весь Лесли: сегодня в кожаном кресле пьёт вермут с Дор Блю, а завтра уже блюёт на очередной девке, готовой раздвинуть ноги по первому щелчку пальцев.

Он вечно играл на грани и впадал из крайности в крайность, вторя досадному мезальянсу между внешней гармонией семьи Вермутов и внутренним разладом. Огромный дом, машины, деньги и связи. Жестокий тиран отец, подавлявший всех авторитетом и угрозами лишить финансовых дотаций. И мать – слабовольная неврастеничка, вымещавшая недовольство жизнью на нерадивом сынке, презиравшем их обоих.

Часто Лесли запирался в своей комнате и подбирал аккорды любимых песен «Нирваны». Он представлял себя живущим во времена Курта Кобейна и Ривера Феникса, почившего от передозировки. Внутреннее стремление к смерти, как говаривал Федерн, мортидо, толкало Вермута на «передозировку» везде и всегда. Он не знал меры ни в чём: будь то алкоголь, сигареты, женщины или наркотики. Он мог смеяться до потери сознания или впадать в депрессию сравнимую с апокалипсисом. Его часто посещали мысли о самоубийстве. Останавливало одно – он ещё не достиг того уровня, чтобы уйти, оставив след в сердцах людей навечно. Это было единственным, что казалось стоящим, – сотворить то, что переживёт поколения и заставит помнить тебя всегда. Создав это, можно и умереть.

Когда все вернулись с пробежки, Лесли уже сидел поодаль от палаточного городка и что-то воодушевлённо бренчал на гитаре.

– Я смотрю, ты быстро бегаешь, – Хэкмут заподозрил неладное.

Тот кивнул и продолжил играть.

– Эй, Вермут, я, кажется, к тебе обращаюсь!

– Я сделал ваш дурацкий кросс, что ещё нужно? – бросил парень, не отрываясь от струн.

Датчик кипения Уилла начал зашкаливать, что отчётливо показали его встопорщившиеся усы; но его позвали на обед, и голод пересилил злость. Оно и ладно, связываться с этим сорванцом было себе дороже: в конце прошлого года ему перешёл дорогу преподаватель биологии, поставив за итоговый тест неуд – вскоре школа лишилась одного из биологов, которого якобы поймали на взятке, а Вермут окончил курс с отличием. Его отец не поощрял выходок сына, но когда речь заходила о престиже семьи, он использовал всё своё влияние, чтобы крайними оказались не её члены. Так что лучше перекус, чем топорщащийся ус, как говаривал дед «малыша» Уилла.

Лесли благоговейно перебирал аккорды, то и дело заглядывая в свой блокнот, и что-то там записывал. Он явно был под каким-то допингом, будь то алкоголь, наркотики или вдохновение. Или первое, второе и третье вместе взятое.

Все, кроме него, уселись обедать. Билли Терноп ютился возле палатки и чувствовал себя ещё большим изгоем, чем обычно. А такое довольно сложно представить. Коул взял порцию рагу и решил расположиться в тени раскидистого орешника на краю поляны, подальше от глупых замечаний учителей и несмешных шуток ботанов. Проходя мимо Билла, он смачно шмыгнул носом, собрав всё содержимое его недр, и метко харкнул прямиком в середину миски недруга. Тот вздрогнул.

– Жри, паскуда, или хуже будет, – процедил Китен.

Билли уставился на него испуганными глазами из-за огромных очков и сидел не шелохнувшись.

– Жри, я сказал.

Дрожавшая в руке алюминиевая ложка зачерпнула немного рагу с самого края тарелки. Коул покачал головой.

– Не там.

Силясь не разразиться рвотой, Терноп сделал новый «подход» и медленно поднёс ко рту порцию с желтоватой харчой.

– Жуй, – бесцветно произнёс Китен, когда кривящиеся губы Билли сомкнулись.

Бедняга, приступил к выполнению приказа. Он зажмурился. Тело била мелкая дрожь, лоб покрылся испариной. Но он жевал. Жевал, не переставая. Когда Билл открыл глаза, Китена уже не было. Тогда его вырвало обратно в миску.

Он уставился на свой недообед и стиснул зубы.

Билли проклинал всех. Всех и вся. Он ненавидел. Ненавидел Китена; остальных парней, считавших его ничтожеством; себя за то, что был этим ничтожеством; девочек, не обращавших на него внимания; и учителей, видевших в нём прилежного ученика, не имевшего права на ошибку. Но больше всего он ненавидел Софию и Джозефа, породивших его на свет. Это они обрекли его на страдания и страшные муки, они сделали из него того, кем он быть не хотел ни единой минуты своей жалкой жизни. Они всегда стремились к тому, чтобы сын уважал их, но добились лишь страха. Да, он их боялся. Боялся того чувства неполноценности, которое они в нём вызывали. Чувства неуверенности и психостении. Это было намного сильнее трепета перед сильными мира сего в лице Китена и других амбалов. Каким бы мерзким это ни казалось, но поедание соплей было цветочками. Если бы София приказала ему съесть испражнения, он бы подчинился. Но додумайся это сделать Китен, Терпноп предпочёл бы избиение за отказ.

Пока очкастого харчеглота колбасило от внутренних демонов, Коул уселся поудобнее в приятной прохладе ветвей, прятавших зелёный пригорок от яркого солнца. Он наворачивал сытное рагу и лелеял сладость первой мести. Одним плевком Билли не отделается, это уж точно, но для начала вполне сойдёт.

– Не помешаю? – прервала его ликование Сара. «Ведь это ничего не значит? Просто поболтаем по-дружески… Всё равно Чес со мной больше не разговаривает – терять нечего…»

– Да нет… – тот неуверенно пожал плечами.

– Устала от этого гвалта.

– Да… я тоже…

Рейн опустилась рядом на травку. Её взгляд украдкой пробежался по Китену и демонстративно устремился в сторону костра, вокруг которого кишели якобы доставшие её люди.

И среди этих людей была Честити. Она с обидой наблюдала за бывшей подругой, радовавшейся преимуществам, возникшим благодаря их размолвке. Она не слушала трёп Дина и других товарищей, её мысли были захвачены до гениальности банальным планом мести. И даже старая вражда и отвращение к Китену не могли стать серьёзной преградой.

Коул быстро доел внезапно опресневшее рагу и покинул место нарушенного уединения. Он был далёк от того, чтобы общаться с девушками без задних мыслей. На беду Сары, она его на эти самые мысли не вдохновляла. Девочка осталась сидеть в одиночестве с видом полным достоинства и непробиваемого спокойствия, но внутри всё клокотало. От обиды, стыда и разочарования. «Если вся школа знает, то и он тоже… Поэтому его как ветром сдуло? Какой позор…»

Помыв миску, Коул стал собираться на новое наказание Хэкмута, как вдруг на него налетела Честити.

– Ой, извини, – улыбнулась она. – Я сегодня что-то неуклюжая какая-то.

Китен молча пожал плечами и хотел было идти дальше, но Чес положила руку на его грудь и с восхищением пролепетала:

– Ничего себе – вот это мышцы!

Глаза Китена превратились в два блюдца, а изо рта вытекло медленное «ладно…». Он убрал руку девушки, уже начавшей наглаживать его пекторальные мышцы, и поторопился ретироваться с выражением лица человека, случайно заглянувшего в дурдом.

Честити нахмурилась. Она ожидала более продуктивных результатов. Ей нравилось тешить себя мыслью, что Коул к ней неравнодушен и не решался проявить свои чувства только из страха обидеть лучшего друга. А выходка с фото? – Так это всего-навсего попытка незрелого юнца обратить на себя внимание, это ж и ежу понятно. В альтернативной реальности Чес Китен должен был моментально ответить взаимностью на её любовный порыв. Но, по всей видимости, в этом мире дела обстояли иначе, и самые банальные идеи о том, что Коул не очень-то расположен к Тор, трюк с фото в стиле ню – реальный акт мести, а не неумелая попытка флирта, оказались правдой.

Впереди ждал новый этап расплаты. Тяжкий физический и крайне бессмысленный труд. Упал – отжался. Нет чтобы воды в вёдрах потаскать, подмести лес, прополоть грядки. Худосочные дохлеротики и жиробасы со стеклянными глазами приступили к изнурительной пытке, поглядывая на спортсменов и убеждённых качков, наклеивших самодовольные ухмылки. Девочки виртуозно имитировали – как могут имитировать только самые прекрасные дамы – бурную деятельность и опускали колени на землю, пока Хэкмут и Гаджи отвлекались на более интересные объекты флоры и фауны. Хотя что может быть интереснее страдающих учеников?

На задворках спорт-группы маячили Линдси и Моника, перманентно освобождённые от занятий физкультурой. Первая мучилась астмой, вторая вечно ходила с соплями и температурила при любом сквозняке. И как до сих пор не слегла в этом походе? Открыть рот, чтобы напомнить о своих недугах преподавателям, оказалось выше их сил.

– С вас и кросса хватит, – опомнилась Гаджи.

Кросса! Такому кроссу порадовались бы и все остальные – вместо бега они устроили себе необременительную прогулку, насладились чистым воздухом и ароматами леса. Даже успели заглянуть в кустики, добавив и своих ароматов.

– И чего вы попёрлись на эти танцульки? Вы и дышите-то с трудом.

Подружки виновато отползли в сторону и примостились на брёвнышке.

После схождения десятого пота наступила пора нового задания, и полумёртвые любители ночных вечеринок перевернулись на спину.

– Двести подъёмов на пресс! Двести! Ясно? – громко выплёвывал каждое слово Хэкмут из-под нуждавшихся в стрижке усов.

– Сколько? – прошипела Талинда, растёкшаяся по земле, как желе.

– Кто не понял, сделает триста!

Талинда поняла, но не могла сделать и одного. Она и на спину-то повернулась едва ли. Чудом без домкрата. Отжимания для неё закончились на первой же попытке. Оба тренера переглянулись и решили закрыть на это глаза.

К вечеру «ночные зажигалочки» значительно поугасли и были выжаты как лимон. Тёплые уютные спальные мешки и надувные матрасы манили своим несравненным очарованием. Но какой сон на пустой желудок? Полуживые и голодные они сидели вокруг костра или ютились поодаль с тарелками в руках.

Коул злобно перемалывал пищу, с каждым жевательным движением сильнее ввинчивая полный ненависти взгляд в Тернопа. Он так усердствовал, что при желании можно было услышать скрип его зубов. У Билли этого желания не наблюдалось. После обеденного «угощения» он тёрся возле маминой «юбки», прячась под куполом её удушающей заботы. Ну и что, что у Китена руки чешутся? «Пусть почешет ими свой зад». Плевать, что потом влетит вдвойне. Плевать? Не так чтобы очень, но на осознанное избиение пойдёт разве что идиот.

Саша поглядывала на Питера. Он весь день увивался хвостиком и говорил так много, что человеческие уши и особенно мозг не могли справиться с таким наплывом бессмысленной информации. Этот утомительный словопад в пику привычной Леоновой статистике не отбил у неё физического влечения. Она не раз натыкалась на бульварное чтиво в красивой обложке, приоткрыв которую хочется оставить книгу на прилавке или выкинуть на помойку с глаз долой. Но сегодня руки сами тянулись полистать странички, не читать, просто потрогать их, вдохнуть аромат и насладиться формой, навалив большую кучу на содержание. Чтобы его не было видно. И слышно.

То, что руки Саши были заняты едой, оказалось весьма кстати. Их срочно нужно было куда-нибудь пристроить, как и рот, будто специально придуманный для поцелуев и внесения ценных органических вкладов.

Питер с остервенением наворачивал кормёшку, словно тоже кому-то угрожал, хотя в отличие от Китена, конкретной жертвы не обозначил. Взгляд Саши то и дело падал на его мощные руки, выверенными движениями подносившие миску с ложкой ко рту. Он ел, как настоящий мужик, можно сказать, жрал – и звучало это гордо. Странно что не руками с дубинкой за пазухой. При каждом движении под кожей играли крепкие мышцы. Сосредоточенное лицо; рот, боле не исторгавший маразматические словеса, а усердно пережёвывавший пищу, чтобы доставить энергию этому стальному телу.

«Я схожу с ума… – пару мгновений Саша не могла оторвать взгляд от попытки Питера выковырить застрявшую в зубах дребедень. – Готова смотреть на него вечно. Только бы он молчал…»

– А ты чего не ешь? – как пить дать назло раскрыл рот Питер и вывел Сашу из транса.

– Ем… – спохватилась она и уткнулась в тарелку.

После ужина любители потухлить расползлись по палаткам, остальные примкнули к костру, поближе к эпицентру событий. Кто-то сидел на брёвнах, кто-то расположился на подстилках, некоторые с комфортом погрузили задницы в раскладные стулья, а парочке повезло развалиться в надувных креслах – цивилизация. Когда все разместились, Лесли провёл по струнам и отправился в далёкое плавание по волнам музыки. Порой эти волны были похожи на цунами и от них конкретно штормило. Особо чувствительные корчили рожи и ждали следующей песни, пока ценители подпевали, как умели, и бултыхались в тех же пучинах, по гребням которых мастерски сёрфил солист. Коренастый мистер и синеглазая миссис, считавшие музыкой исключительно то, что играли годах эдак в восьмидесятых, получили культурный шок и будто израненные скрылись в палатке.

– Я смеюсь вам в лицо, придурки, пляшущие под дудку того, что зовут демократией, – рычал Вермут вслед «пострадавшим».

Его харш был всем харшам харш. Не то что у сопляка из соседнего гаража, который мог бы подзаработать на озвучке кострируемых котов – если б за это платили. Пару лет назад малец переехал из Сиэтла и не без гордости заявил, что там у него была своя группа. Здесь, в Ричвиле, он также не собирался отказываться от музыки. Лесли имел глупость предложить ему попробоваться на подпевку – или подвывку – в «Дор-Блю», на что получил возмущённый ответ: такой талант может быть только солистом. Вскоре паренёк устроил прослушивание в свою собственную новенькую рок-группу, ещё не родившись, получившую название «No Smoking». Весть о том, что так же называлась банда «какого-то там» Кустурицы, чуть не разбила его пламенное сердце. Выбрав гитариста, клавишника, бас-гитариста и ударника, талант всея Сиэтла с редким именем Габэгабо, означавшим Вечно Стоящий – что породило немало забавных толкований – назначил первую репетицию. Она же оказалась и последней в данном слабонервном составе, не вынесшем трэша Габо. И в данном случае «трэш» не имел никакого отношения к стилю. Паренёк надрывался и драл глотку, выхаркивая нечто, в словаре Даля обозначенное словом на букву «г».

После дебютного провала Габэгабо ещё долго искал новых желающих вступить в уже начавший становиться легендарным «No Smoking». Со временем набралось три отчаянных, игравших примерно так же, как он пел. Роль гитариста Габэ взял на себя, так и не найдя ни одного добровольца. В итоге горе-солист окрестил это удачей, ибо любой рокер должен уметь играть на гитаре. Хоть он и не умел.

Когда вечер плавно отдал концы ночи, Лесли завершил выступление песней P.O.D. «Youth of the nation». Чаща наполнилась хором, вторивших вокалисту голосов. Подростки самозабвенно горланили, следуя за своим «пастырем». С последними аккордами учителя стали загонять подопечных на боковую, и те неохотно поползли на свои места.

– Этой ночью, дорогие мои, вам улизнуть не удастся, – с до противного самодовольным видом сказала Гаджи. – Мы будем дежурить и следить за вами. И если хоть один умник высунет нос из палатки!!!

На этот раз Тернопа пронесло, мамино крылышко укрыло его тщедушное тельце, по которому плакали кулаки Китена. Тот продолжал прожигать его взглядом, в котором читалась угроза неминуемой расплаты. Расплаты бывшей лишь вопросом времени – рано или поздно доносчик получит своё.

Честити и Сара весь день не разговаривали. Прошлая ночь также прошла в безмолвии, покрытом источаемым Чес перегаром. Всё было просто и понятно – она была пьяна, она хотела спать. Сегодня же обе пребывали в своём уме и прикладывали неимоверные усилия, чтобы бок о бок в тесной палатке сохранить невозмутимый вид и не проронить ни слова.

Саша зашагала к большому тенту, который делила с ещё тремя девчонками: сестрами-близнецами Кэти и Мартой Сим из принимавшей её семьи и соседской девочкой Хлоей, обильно усыпанной веснушками. Сестричкам Сим посчастливилось избежать вечеринки и последующего наказания. Их молодые люди, не вошедшие в «золотую сотню», запретили им принимать участие в этой вакханалии, о которой им стало известно от капитана Джереми Чейса, по совместительству одного из организаторов попойки. Алекс Бобс сдувал с Кэти пылинки и держал её на коротком поводке. Ему пришлось взять свои тугие яйца в кулак, чтобы отпустить её в поход. Парень же Марты требовал от неё гораздо меньшего и ждал взаимности в этом вопросе, но позволить своей девушке ужраться и валяться облитой пивом и спермой было выше его сил. В любом случае, Марта скорее оказалась бы под грудами книг, чем насаженной и в хвост, и в гриву, и без всяких запретов осталась бы храпеть в палатке. А вот Хлою не обременяли никакие обязательства, так что она оторвалась по-полной и весь день страдала от жуткой мигрени.

– Я видела, Питер всё время за тобой увивался, – сказала она, надевая ночнушку.

– Правильно видела, – Саша расплылась в улыбке – мигом вспыхнувший образ Бэлона был почти так же хорош, как оригинал.

– Ты же понимаешь, что он не просто поболтать хочет?

– А у меня такое ощущение, что только это ему и нужно, – прыснула девушка.

Хлоя с удивлением подняла брови.

– В смысле?

– Я вроде не маленькая и в курсе, что нужно парням. Но этот только и делает, что трещит хуже соседской старухи на лавочке.

Брови Хлои снова взлетели вверх.

– Миссис Бишоп уже два года как парализована и не выходит на улицу, да и говорит-то с трудом… а других старушек поблизости у нас нет…

Ох уж эти трудности перевода!

– Не думай об этом. Короче, он постоянно говорит, говорит и говорит.

– Да, это похоже на него… Но, поверь, как перейдёт к делу и начнёт тебя… иметь, так и будет постоянно иметь, иметь и иметь… Так же нудно, как и его монологи.

– Слушай Хлою, – фыркнула Кэти, – она знает в этом толк.

– То есть ты и Питер?.. – Саша открыла рот от удивления.

– Нет… я ещё вообще не… – замялась Хлоя.

– Она и понятия не имеет, о чём говорит. Земля слухами полнится, вот она и делится сплетнями, которые распускают обманутые и покинутые. Да, Пит туповат, но такие, как он, созданы не для разговоров. Спроси сестру Клариссы, она тебе скажет, в чём он мастер.

– Клариссы Льюис? Фиону? Пианистку? Так ей же лет двадцать пять!

– И? – усмехнулась Кэти, проводя ватным диском по густо накрашенным ресницам. – Она ещё не совсем стара для этого.

– Уж Кэти-то точно знает, о чём говорит, – пробормотала Хлоя.

– Не завидуй, – парировала та.

Кэти давно провела бы с Бэлоном не одну «беседу», если бы не её любвеобильный ревнивец Алекс.

– Я понимаю, что у вас тут животрепещущая тема, но не соизволили бы вы заткнуться и дать мне поспать? – заскрипела Марта, натягивая одеяло на голову.