Обернулась резче, чем следовало. И не знаю, как это получилось. Как оказалась в его неожиданно горячих руках. Как губы вдруг встретились и с внезапной готовностью соединились. Как задрожала, почти лопнув, невидимая струна внутри. И как крикнула мысленно: «Умоляю, не останавливайся! Не прекращай!» Опомнилась уже в столовой, когда он чуть-чуть отстранился, чтобы, переводя дыхание, неровно шепнуть:

– К Магдалене не вернёшься. Сегодня точно нет… – коварно блеснув темнющими глазами, – Не надейся.

Попыталась успокоить срывающийся голос и совершенно сошедшее с ума сердце.

– Магдалена… и не ждёт, – и добавила, вдруг он услышит, – А я ей не поверила.

Потрясение в лице Грэма, сменившееся сначала недоумением, а сразу за этим, победным торжеством – мелькнувшим вспышкой только на миг, а следом…

Боялась, дальше стола дойти не получится. Но там задержались совсем ненадолго. И только, чтобы избавиться от того, что совсем уж мешало.

– Карри… – тягуче шептал мужчина, сминая остатки моего здравомыслия.

Ни кофты, ни брюк давно не осталось.

– Грэм… – выдохнула в его губы, – Сними же… сними эту дрэкову штуку!

Тихий смех.

А до двери два неудобных шага. Глупая. Зачем выпендривалась раньше?!

Грэм легко подхватил под бёдра, уверенно прижал спиной к косяку, жадно целуя шею, вёл одуряюще по ключице зубами. Чувствовать его жар, твёрдость и близость и не стонать, брачующейся кошкой было немыслимо трудно. Обхватила крепче за плечи – только бы не впиться вульгарно ногтями. И чуть вскрикнула, царапнув о дерево спину. Встревоженный взгляд, мгновение, и мы там, куда добраться уже не мечтала, на той самой, широкой кровати.

Огромные, то слишком нежные, то пугающе сильные руки пеленают и обездвиживают – «Верь мне».

Горячие губы медленно скользят от шеи к груди, заставляют дрожать, касаясь тёплой волной живота – «Я почти… задыхаюсь».

Целуют, стоном лаская бёдра – «Ты прекрасна».

И взгляд выхватывает моё нерешительное «Верю…».

И когда кожа от поцелуев горит, тело не просто ждёт, отчаянно жаждет – принять и не отдавать даже ему самому. Взлетать до головокружения и погружаться в бездну снова и снова. Ловить губы губами, спрашивать без слов и соглашаться так же, узнавая. И распахнув глаза в эпицентре и, наконец, взрываясь, вдруг понять, что во всём мире действительно важно только одно – чтобы было с кем разделить это космическое единство. То самое. Только одно… Горькая, убийственная правда…

Такими нежными и чувственными могут быть только по-настоящему большие мужчины. Кто бы мог подумать, что этот страшный и, в общем-то солдафон, окажется невероятной находкой.

– Кто же ты такой? – бормотала в наполненные сладкой истомой промежутки между штурмами.

А он только тихо смеялся в ответ, обхватив меня осторожно руками:

– Неужели, так и не узнала? Тем лучше, – и всё начиналось сначала. И кто бы мог подумать, что страшный вояка, которого я повстречала несколько дней назад, проявит себя с совершенно неожиданной, хоть и, как оказалось, отчаянно желанной мною стороны.

А Грэм сводил с ума, доводя до полного отключения сознания.

И оно действительно отключилось. Иначе, как объяснить, что проснулась в мужских объятиях ближе к обеду следующего дня. С человеком, которого знаю едва ли больше нескольких суток. И знаю ли вообще? Что мне о нём известно?

Ну, собственно, кроме того, что у него невероятные серо-синие глаза, потрясающая… экипировка и он отлично… варит кофе, абсолютно ничего. А ещё, что я ни на секунду не пожалела, что явилась вчера за ключами, несмотря на карканье Магдалены, а, может и вопреки ему, а, может из-за него… «Упадёшь в серый глаз», звучало безумно только до того момента, как мы оказались в постели. Тогда, в склонившемся надо мной мужчине, я и разглядела тот самый образ, что слепая женщина пыталась передать мне. Именно тогда я тонула, падала, растворяясь в темноте глубоченных, почти серых глаз. Да. Всё именно так и было.

Сказать, что смутиться мне в голову не приходило – нагло соврать. Но делать это было откровенно глупо. Как глупо стесняться мужчину, с кем ночью занималась тем и так, что тело до сих пор отзывается сладко и правильно, и невероятно приятно. И мне было даже не смешно, когда в беспорядочном коктейле эмоций и чувств, захватившем меня, стоило открыть глаза и понять, где и с кем нахожусь, а главное, что же произошло ночью, я смогла разобрать благодарность. Она спокойным, огромным буйком удерживала меня на месте, заставляя радостно и всё-таки немного глупо улыбаться.

Вчера, когда вдруг осталась совсем без одежды и стало отрезвляюще холодно, я замерла на миг. И поздновато, по-моему, «включилась»: Что же я-то делаю? Он мужчина – ему простительно. Как же для него теперь буду выглядеть я? Чуть отстранилась, попыталась увидеть в глазах признаки разочарования, пренебрежения или хотя бы насмешку.

– Карри? – отозвался этот невероятный человек, крепко прижимая растерявшуюся меня к себе, – Не надо, – прошептал, качнув головой, трогательно наморщил лоб. – Не сомневайся.

Или «да», или – никогда. Я выбрала быстро.

– Грэм… – выдохнула тогда такое правильное в его губы. Отвлеки же! Уничтожь эту слабость… И он, будто услышав, прижал к себе ещё теснее. Без объяснений, без выяснения условий, кто, кому и где будет дальше. Я всё принимаю так.

К чему сомневаться? В действительности все ответы – с нами всегда. Просто нужно знать, как с этим странным компьютером, способным оценить, предугадать и расшифровать, общаться. Мой компьютер говорил – однозначное, безапелляционное «немедленно».

И сейчас мне было бесконечно хорошо, и думать ни о последствиях, ни о продолжениях, вернее отсутствии их, и теперь я совершенно точно не собиралась. Нервы целее будут, решила твёрдо. И по-прежнему улыбаясь, осторожно вернула голову на подушку.

На бедро опустилась тяжеленная рука, и в ухо хрипло констатировали:

– Ты проснулась.

– Нет, – шёпотом согласилась в ответ. Рука аккуратно притянула к себе ближе. И крепче.

– Вот и отлично, – жаркий шёпот коснулся теперь уже шеи. И я замычала, пытаясь отстраниться. Самоволка не удалась, а восставшее «слабоумие» владельца кровати не оставило ни единого шанса на скучное утро.

– Известно ли вам, прекрасная белокурая леди, – мужчина осторожно поцеловал, а потом тихонько прикусил моё плечо, и почти беззвучно пробормотал: – Как же сладко ты пахнешь…

И мне бы тут рассмеяться, чтобы вызвать его умиление и улыбку. Но всё получилось не так. От слов и тягучего стона внутри рванул, взвился снова, угасший с жаркой ночи пожар. И я совершила ту же самую ошибку, что вчера – порывисто обернулась.

Завтрак вышел чудовищно поздним.

Боже, как приятно не знать и не ждать. Иногда именно в этом спасение. Я не знаю, кто он, и точно уверена, что когда Весну откопают – уеду. Совсем. Ни ожиданий. Ни обязательств. Только здесь и сейчас. Признательность и чудо. От того, что знала – он ощущает то же! Смотрела ли я вперёд? Нет! И не собиралась! Только не сейчас. Не надо ничего портить.

Мы сидели друг против друга и одинаково улыбались. Чуть заметно: ярко глазами и еле видно уголками губ. Грэм накрыл мою ладонь своей, как влюблённый руку возлюбленной, и я подумала, что, кажется, теперь знаю, что значит счастье.

Просто хорошо. Сейчас. В эту минуту. Рядом с этим человеком. Молчать. Ничего не объяснять. Не спрашивать. Не ждать. И больше не бояться. Пусть ненадолго. И, конечно, я была бесконечно рада, что он не оказался убийцей, извращенцем или просто любителем жёсткого секса. Я боялась этого с юности. Не знаю почему. Просто боялась и всё, что мне может встретиться мужчина, который любит все эти страшные штуки с избиениями. Нет, я всё понимаю, что это делают по обоюдному согласию, и оба партнёра непременно довольны. Но. Должен же человек чего-то бояться? Я боялась, что мне причинят боль. Наивная. Думала ли я тогда, что настоящую боль причиняет совсем не это?

А сейчас, урезоненные гормоны повышали уровень моего благодушия. И я, прекрасно понимая, что всё моё теперешнее состояние спровоцировано и смоделировано именно этим, всё же пожала в ответ руку мужчины, что сидел в этот миг напротив и тихо, почти еле слышно произнесла:

– Спасибо, – с удовлетворением отметила, как мелькнули в глазах одновременно шок и восхищение.

– Карри, – поцеловал мои пальцы. И тут же подпортил впечатление: – Букет недоразумений и нелогизмов, – схватил крепко за запястье, когда я, хмурясь, попыталась вывернуть руку. А Грэм смеялся. Даже весело хохотал. – Я счастлив, что ты пришла. Не надо думать, прошу тебя. Просто будь. Сейчас. Мы оба слишком хорошо знаем цену времени и слишком торопимся жить. Поэтому и прошу. Не трать его на сомнения.

– Не буду, – улыбнулась, руша игру. – Только не я, – и услышала то, что заставило мои брови приподняться:

– Спасибо. Тебе. Я впервые за последние лет пятнадцать просто тихо счастлив.

Ещё вчера бросила бы холодно что-то типа «Рада за вас» или «Дышите в сторонку», или ругнулась бы, что мне совершенно монохромно, как чувствует себя отдельно взятая особь мужского пола в моём присутствии. Но сегодня, сейчас, слова теплом коснулись моего сердца, и я опустила глаза, улыбаясь. А после случилось закономерное – я подняла голову и встретила его взгляд. И тело откликнулось призывной волной. Не разрывая тягучего, пьянящего зрительного контакта, Грэм приблизился, притянул к себе за руку, и я задохнулась. Всей собой желая повторения снова и снова. Обозвала себя озабоченной нимфоманкой и плюнула на всё, когда он удобно устроил меня на столе.

Он прав. Тысячу раз прав, конечно. И мне ли не знать, что каждая моя командировка может стать последней. И я давно не имею оформленной на себя собственности, не держу домашних зверей, равнодушна к вещам и больше ценю людей, чем впечатления. Потому что отчётливо понимаю, каждая из встреч и улыбок может никогда не повториться. Так стоит ли оглядываться и думать? И есть ли у меня ещё время для того, чтобы просто быть? Не знаю с кем? Пусть. Может быть, это последний раз в моей жизни. Кажется, он в похожем положении. Нет, мне не было грустно – он меня понимает.

Это безумие продолжалось почти двое суток. Мир снаружи после ночного дождя снова схватило зимой. Покрыло толстой глянцевой, скользкой коркой, и сейчас она сияла солнечным зеркалом, беспорядочно перенаправляя слепящие лучи в самые разные стороны. Я посматривала в окошко редко, мельком и издалека, с трудом отвлекаясь от главного.

У меня ныла каждая мышца в наполненном тяжестью и истомой теле. Я хотела потерять сознание, впасть в анабиоз, получать питание через капельницу и, главное, больше никогда не шевелиться. А если и шевелиться, то только для одного – любить Грэма. Потому что даже мысль о том, что он дышит где-то здесь, рядом, фантастически заводила меня снова и снова.

Действительно, нелогизм. Кажется, отсутствие привычных ограничений сыграло со мной в пинг-понг, зарядив в голову отдачей с немыслимой силой – моё либидо ликовало, а женская сущность впитывала каждое проявление этого мужчины, желая наесться впрок. И судя по количеству раз и частоте подходов, питаться она не планировала до конца жизни. Что всерьёз меня тревожило.