Именно в это радостное время Власов познакомил её теперь уже со своими родителями. Недавно он купил им квартиру вместо старой двушки в панельном доме, в которой он вырос. Власов боялся, что родители воспринят Аню в штыки. До этого Власов не распространялся особо о ней. Он лишь сказал им, что она танцовщица. Перед тем как присоединиться к посиделкам за столом в гостиной Власов осматривал новую квартиру, вспоминая своё детство. Тогда в той квартире с дефицитной мебелью из ГДР, со шкафами забитыми книгами и толстыми журналами, со старым девятиканальным телевизором, столом, большим радиоприемником похожим на тумбочку и холодильником Зил со сломанной ручкой, конечно, не было красоты современного евроремонта и дорогой отделки. Но было какое-то ощущение тишины и уютной полноты быта. И вот он сел за стол. По началу разговора не получалось. Мать Власова Оксана пухлая с выразительными чертами лица и крашеными волосами беседовала с Аней. Его отец высокий и тощий мужчина в очках чем-то напоминающий Чехова сидел молча. Власов тоже молчал. В уме он сочинял, как будет врать родителям. Власов думал, что если они узнают правду о его отношениях с Аней, то сочтут его жалким ничтожеством, которого окрутила какая-то там воровка и наркоманка.

– Расскажи-ка, как вы с ней познакомились? – вдруг спросил Пётр.

Непонятно почему Власов решил сказать правду об их знакомстве. История заинтересовала Оксану, а вот Петр смотрел на Власова не с осуждением, а с даже какой-то жалостью.

– Бедная девочка, – говорил Пётр, – И какие у вас планы на жизнь? Чем вы планируете заниматься?

– Зарабатывать деньги, пока Аня там пляшет, – сказал Власов.

Аня пнула Михаила ногой.

– Никогда не думала, что Миша сможет сойтись с такой замечательной красоткой. Честно говоря, я считала, что он всегда будет один-одинёшенек. Такой у него характер. А детей то будете заводить и свадьба? – спросила Оксана.

– Опять начинается, – думал Власов.

– Нет, – быстро ответила Аня.

– Почему нет? С детьми так весело, – недоговорил Пётр.

– А вы представляете, во что превратиться моё тело после рождения этого ребёнка? На мне же живого места не останется! И кому я буду такая нужна? – Аня начинала закипать. – Кому это надо в наше время? Для нормальной женщины вообще внешний вид это, блин, визитная карточка!

– У нас просто отношения без свадеб с детьми, – оборвал её Власов.

– Ещё детей не хватало на мою голову, – думал Власов.

– Понятно. Всё понятно, – с печалью говорил Пётр. – Новые поколения, новые ценности.

      Дальше Аня поведала родителям Власова о своём прошлом.

– Ты, Аня, молодец, – сказала Оксана. – Не каждая бы смогла вылезти из такого. Тебе главное не опускаться больше. Подниматься нужно. Ну, Миша наш тебя подымет. Надеюсь.

– Какая мерзость. Какая мерзость, – говорил Пётр. – С одной стороны мне вас по-человечески жаль, но с другой стороны. Вы же сами понимаете, что не подходите Мише. Он образованный человек. Врач. Сейчас вот правда коммерцией этой гадкой занимается.

Аня злилась. Власов понял это.

– Не волнуйся так, – Михаил перебил Петра. – Когда Аня стиснула мою зарплату, мне она тоже не понравилась. А потом приелась, – Михаил обнял Аню.

– Миша так-то уже взрослый мальчик и сам вправе выбирать, с кем ему гулять, – съехидничала Аня.

После посиделок, пока Аня трепалась с Оксаной, Пётр подловил Власова.

– Послушай меня, Миша, не совершай моих ошибок. Не совершай, – говорил он.

– Не парься так. И это никакой не фрейдизм. Хоть по ней не видно, но Аня совсем другой человек. Она хорошая. Правда, хорошая.

Дома с ним заговорила Аня.

– Нормально всё было. Я вообще-то готовилась скандалить. Мама у тебя ничего такая тётка. А вот бате твоему я не врезала только из уважения к тебе. Какой-то он у тебя уёбский препод. Ещё бы, бля, начал меня спрашивать о том, какие я книжки читаю или там о всякой хуете задротской. О незавершенности Хрущевым политика двадцатого съезда КПСС. Он же у тебя из этих? – она не дала Власову ответить, – Прости меня, Миша. Что-то я завелась. Если честно, то это первый раз, когда я знакомлюсь с родителями своего мужчины.

– На ошибках учатся.

– Прав твой папа в чём-то … прав, – тихо сказала она.

– Не заморачивайся с этим, – он обнял её и поцеловал. – Всё будет нормально.

В будущем Аня начала так иногда созваниваться с Оксаной. Власов думал, что это было следствием уже её детской травмы.

Как-то Власову снова приснилось странное сновидение. Сначала это был обычный сон. Мелькали какие-то силуэты, разноцветные картинки, зарисовки из врачебного прошлого. Потом сон прояснился. Это опять была Припять. Власов узнал это место с первого взгляда. Михаил не ощущал своего тела, он был бесплодным, но мог видеть всё вокруг как бы со стороны. Поначалу Припять казалась пустой. И эта пустота необычайно завораживала. В ней была сосредоточена непонятная разрушительная красота. Власов наблюдал покинутые здания и оставленную ржавую технику. Кое-где даже сохранились лозунги.

МЫ РОЖДЕНЫ, ЧТОБ СКАЗКУ СДЕЛАТЬ БЫЛЬЮ

– Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью. И нам это благополучно удалось, – думал Власов.

Власов решил подняться ввысь, чтобы осмотреть весь город. Постепенно Припять выстраивалась перед ним в полную картину. Тут Власов понял, что всё это могло быть своеобразным памятником советского эксперимента. Припять была оставлена на Земле как предупреждение будущим поколением людей о том, куда могут завести безумные идеологические манипуляции с большим количеством населения. Власову стало грустно и печально, он обратил свой взор на Рыжий Лес и полетел туда.

Рыжий Лес был следствием отравления деревьев радиоактивной пылью, отчего они приобрели светлый оттенок. Сосновый лес был прожжен радиацией и частично уничтожен ликвидаторами, но за два десятка лет смог почти восстановится. Лес оставлял в сознании Власова ощущение тёплой тоски. Власову показалось, что он увидел непонятный силуэт, прогуливающийся по лесному пространству. Власов спустился ниже. Да. Это была Россия.

Россия медленно прогуливалась. Иногда она оглядывалась по сторонам. Она как бы хотела уловить грусть и пустоту. Её бледное тело было испачкано нефтью. Её грудь скрывали необычайно длинные черные волосы. Россия подошла к трухлявой сосне. Она обняла ее, словно пытаясь оживить. Безуспешно.

Власов решил понаблюдать за Россией. Россия телепортировалась в город, она гуляла по улочкам Припяти, осматривая покинутые панельные дома. На некоторых балконах весело сгнившее белье. Власов даже заметил балкон, где сушилась вобла. Михаил подлетел поближе к России, она немного сутулилась. Она остановилась, осмотрелась, потом продолжила свой путь.

Россию привлекла библиотека. Войдя внутрь, она попала в уже надоевшее пространство постапокалиптического совка. Всё вокруг неё было пыльным, сломанным, сгнившим и опустошенным. Она искала хранилище книг. Стеллажи с книгами были в очень плохом состоянии. Некоторые из них были повалены, другие просто сгнили от времени. Россия осторожно пробиралась. Она старалась не наступить на разбросанные по полу пыльные книги. Она остановилась у накренившегося стеллажа. Россия подняла с пола две книги, отряхнула их и пошла к выходу.

Россия села на бордюр и взглянула на небо. Солнце было затянуто серыми тучами, но дождя не было. Россия открыла первую книгу. Это была тургеневская “Ася”. Россия быстро прочитала её, грустно вздохнула и принялась за другую книгу – “Дворянское гнездо”. Когда она прочитала и эту книгу, поток непонятной тяжелой тоски отразился на лице России. Она аккуратно положила книги на бордюр и продолжила свою прогулку.

Россия шла по пустой дороге вдоль улицы. Иногда ей попадались брошенные машины. Из частых трещин в асфальте прорастала трава. Россия заметила стадо оленей, она телепортировалась к ним. Олени замерли. Россия хотела погладить маленького оленёнка, она вытянула свою изящную бледную руку, но олененок убежал от страха вместе с остальным стадом. Россия смотрела, как олени удалялись от неё в непонятную даль. Шел моросящий дождь.

– В реальности всё окружающее нас является просто концепцией, – Власов услышал мужской голос. – Планета Земля, страна Россия, город Москва – являются лишь субъективными мысленными концепциями отдельного индивида.

– Кто это говорит? – удивлялся Власов.

– Подобно другим идеологемам вроде социализма, демократии и коммунизма, – продолжил голос. – Эти концепции являются постоянно изменяющимися в своей сути. Возьмем для примера концепцию русского коммунизма в 1917 году и сравним её с этой же концепцией в году 1970 или позже – в 1986 году. Чувствуете? Следовательно, они не имеют под собой четкой реальности.

– Ну да. Перестройка это вам не ленинский призыв,– подумал Власов.

– Пойдем дальше. Концепции воспринимаются по-разному каждым отдельным человеком, который по своей сути является закрытой системой. Так что одному отдельному человеку никогда не понять другого, потому что оба представляют собой черные ящики. Как и концепции, люди не представляют собой что-то неизменное и тоже постоянно меняются, а значит, являются нереальным. Итак. У нас есть россыпь нереальных концепций, которые воспринимают нереальные люди. Пойдем ещё дальше. Сам человек является концепцией. Но что в таком случае существует в действительности?

– Что за херь? – думал Власов.

России неподвижно смотрела в сторону леса. Дождь усиливался.

Власов проснулся от гудения фена.

Телевизор был включен. Очередной старичок читал лекцию. Аня впопыхах одевалась. Она с таким энтузиазмом пыталась втиснуться в свои джинсы, что Власов тут же забыл про свой сон и только и делал, что смотрел на то, как она это делает.

– Уже проснулся? Ну, ты и соня. Я тут тебе твоих любимых стариков включила, – Аня мило улыбнулась.

– Да я вижу. Послушай, тебе когда-нибудь снилось что-то совсем странное? – вдруг спросил Власов.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне уже два раза сниться Россия, – растеряно произнес Власов.

Михаил пересказал Анне свои сны.

– Ты там, что решил пойти по моим стопам и втайне от меня сознание расширяешь? – пошутила Аня.

– Не. Помню, как разок укололся морфином с приятелем. Нам знакомый анестезиолог подогнал за пару бутылок водки. Времена тогда суровые были. Но я вот не понимаю, почему Россия обитает в Припяти? На территории независимой Украины.

– Может быть это Советская Россия?

– Интересно, – Власов задумался. – Не. Это наша Россия. Она же вся в нефти бегает.

– Забей. Не думай об этом. Лучше в окошко посмотри.

Вечером Власов решил отвлечься какой-нибудь интеллектуальной передачей, чтобы не думать о своих странных сновидениях.

“…..проблемы, которые нахлынули на Россию после развала СССР, никуда не делись. Это был всё тот же Союз только с примесями звериного капитализма и полным моральным вырождением. Как только не пытались демократы девяностых заполнить пустоту, которую раньше занимала советская идеология в жизни советского человека. Доходило даже до идей возвращения монархии. Почему-то эту пустоту в будущем стали называть утратой национальной идеи. После перехода власти к чекистам в стране была выработана идея “вставания с колен”. Она родилась как общее смешение реваншистских настроений и тоски по утраченной империи. На самом же деле под пафосные речи о вставании с колен шел очередной передел собственности. Но мало кто особо об этом задумывался, потому что высокие цены на нефть оправдывали всё происходящее в стране.”

Вдруг облик России из его снов обрел смысл. В уме Власов представлял себе картину, где чекисты настойчиво пытались влить нефть в вены обескровленной после двух мировых войн, красного террора и развала Союза России. От этого дела девушка с русой косой и фигурой березки постепенно превращалась в нечто иное. Её загорелая в чистом поле кожа бледнела, светлые, словно первые лучи солнца в морозное утро волосы становились чёрными как смола, а голубые как чистая родниковая вода глаза наливались чёрным нефтяным блеском так, что из абсолютно черных глаз сочились нефтяные слёзы.

– Чё опять старпёров своих смотришь? – спросила Аня.

– Ага.

– А устрой ка меня к себе в фирму.

– Надоело быть на подстановке? – спросил Власов.

– Надоело.

Власов устроил её в отдел работы с клиентами, где она быстро освоилась. К удивлению для себя Власов смог стать так называемым “патриотическим предпринимателем”. Это означало, что он не вмешивался в политику и должен был давать деньги на “патриотические” и “социальные” нужды. Взамен Власов получал дивиденды в виде пропуска в реальность гламурной России. И его жизни могли позавидовать даже русские дворяне. Никогда ещё в российской истории “элита” не жила так издевательски расточительно как во времена высоких цен на нефть.

Власову нравился такой образ жизни. Но в какой-то момент в его сознании возникла мысль о вопиющем неравенстве между его кастой и простым российским большинством. Эта мысль постепенно отравила всю радость от наслаждения плодами гламурной революции. Всякий раз, когда он где-нибудь дорого зависал, в какой-то момент в его сознании возникали образы жрущих гречку с тушенкой полунищих пенсионерок или ещё что-то в этом духе. Да-да. Такое тоже бывает. Михаил думал, что в этом была виновата его не до конца вытравленная капитализмом интеллигентность.

Анна не была человеком высоких материй и испытывала глубокое наслаждение от роскоши. Это было пространство её сбывшейся мечты, где не было никаких ковров. Она всё никак не могла насытиться этой жизнью и таскала Власова по всевозможным мероприятиям, вечеринкам, презентациям. С помощью Аниной коммуникабельности Власов обрастал полезными связями в обществе. И хотя Анне иногда надоедало нытье и отсутствие энтузиазма у Михаила, она могла заставить его пойти с ней куда угодно с помощью своего особого дара убеждения. К тому же такая жизнь давала ей ощущение, что она чего-то стоит, а значит свободу от её комплекса неполноценности.

Как-то Анна вытащила Власова в одно место, привлекавшее её необычным дизайном и мягким сине-фиолетовым освещением. Михаилу же просто нравилось смотреть на Анну. Ему нравилось то, как она сияла от ощущения причастности к роскоши.

Они сидели за столиком в випзоне. На Михаиле была шелковая рубашка с золотыми запонками, пояс с платиновой пряжкой, черные брюки и лакированные туфли. На Анне было короткое черное обтягивающие платье, чулки и туфли на каблуках. Она ела стейк из говядины и запивала его красным вином. Власов довольствовался рыбным меню в виде стейка из семги с обжаренными тигровыми креветками и лимонным соком.

– Блин, я никак не могу понять, – начала Анна. – Почему здесь всё так дорого. Вроде бы та же отбивная, но, блин, я за один поход сюда проедала бы свою месячную зарплату на танцульках.

– Дело в том, – Власов приобрел умный вид. – Что вместе с отбивной ты потребляешь и наценку за неё. Частицы денег от переплаты за товар усваиваются в твоем организме и дают тебе небывалый прилив чувства собственного величия.

Анна рассмеялась.

– Я бы никогда не додумалась до такого, – с улыбкой ответила Анна.

– Знаешь, мне всё больше кажется, что эта наша новая богатая жизнь какая-то ненастоящая. Всё как в пластилине.

– А когда она была настоящей?

– Мой отец как-то сказал, что единственным реальным моментов в его жизни были три дня в августе девяносто первого года. ГКЧП. Дни крушения СССР. А для меня? Наверное, детство и часть юности. Чем дальше я живу, тем всё становиться каким-то не таким. Неживым. Сейчас я дошел до чего-то статичного и монотонного. Одинаковые события на работе потом эти псевдосветские глянцевые вечера. Я не чувствую жизни. Она вся осталась в прошлом.

– Да? Ты просто от жира бесишься и ноешь как баба. Эх, Миша, ты же говна толком не видел. Помнишь, мы пару недель назад были на даче у эфэсбэшника того?

– Ну и что?

– Когда ты вел бессмысленные разговоры о Чавесе, создании антидолларовой коалиции и введению энергорубля с теми унылыми очкариками, я кушала шашлыки с нормальными мужиками из ФСБ. Оказывается, у всех нас было нищее детство и полунищая юность. Я со своей двушкой и матерью с её реввоенсоветом можно сказать даже была мидлклассом. А им вот приходилось жить в по-настоящему дичайших условиях. Коммуналки какие-то с быдлом, алкашами и родителями дегенератами. Вот что, Миша. Гламур это не просто барский разгул на фоне высоких цен на нефть. Российский гламур – долгожданная награда за семьдесят лет нищего античеловеческого совкового существования.

– Награда для зажравшейся верхушки.

– Верхушки? Награда для лучших людей страны. Для тех, кто ещё не слился совсем.

– Не слился? – Власов улыбнулся. – Наш народ в массе своей достоин большего, чем прозябать на фоне коррупционного пира.

– Народ? Ты вообще представляешь, что такое этот наш народ? Миша, ты родился в обеспеченной семье главврача и редактора журнала и по вшивому интеллигентскому существованию с такими же людьми не можешь знать народ. А я знаю народ этот! – Аня злилась. – Знаю! Я была частью народа, пока не встретила тебя, Миша. И народ этот настолько находится даже не в социальном дерьме, а в духовном говне. Душа сгнила у народа твоего! И не сейчас сгнила, а давно ещё даже до советской власти! А если бы этой нефти с газом не было, если бы не было коррупции, то уже бы давно кончилась Россия. Все кто находится в этом большом распиле – последние живые люди в России. Последние кто как-то пытается вертеться. Кто не опустил руки от реальности нашей и не скурвился.

– Не ожидал я от неё такой полёт мысли, – думал Власов.

– Не знал что ты такая.

– Какая?

– Что тебе пора вступить в партию “Единая Россия”.

Она рассмеялась, а Власов почувствовал вибрирование мобильного телефона в кармане, он ответил на звонок. Это был Зайцев.

– Миша, звонил Вершинин, он требует в два раза больше, – сказал необычайно воодушевленный голос Зайцева.

– Пусть этот гэбист, – Власов разозлился.– Идёт на хуй! Это наши деньги. Мы дали им ровно столько сколько надо. На его распилы я тратиться не собираюсь. Пусть ищет себе других лохов.

– Миша, надо дать, – голос Зайцева приобрел просительный тон.

– Лёня, ты понимаешь, что если мы дадим им больше чем надо, они будут думать, что мы задроченные уёбища, а значит нас можно ебать когда угодно.

– Не усложняй…, – не успел договорить Зайцев.

– Из нас двоих только я жил в нищете! И я не собираюсь туда возвращаться, Лёня. Делай, как я сказал! Если что, то скидывай всю ответственность на меня, – закончил Власов.

– Ладно, счастливо, – Зайцев бросил трубку.

– Как раз в тему звонок. Мне надоела эта опричнина! Я не могу уже. Извини за всё это, – произнес Власов.

– Ты такой мужественный, когда сердишься, – глаза Анны горели.

– Я просто не понимаю! Я специально нанял людей со стороны, чтобы вычислить стоимость этих сраных работ. Они рассчитали цену, а эти твари просят ровно в два раза больше. Понимаешь!? Они знали цену и взяли в два раза больше! Откат сто процентов! – Власов был просто неудержим.

– Нда, вот тебе и коррупция, – Аня встала со стула, села Михаилу на колени и поцеловала его в шею. – Я хочу тебя прямо здесь.

– Я думаю, что окружающие нас не правильно поймут, – голос Михаила снова стал мягким.

– Переживут, – Аня поцеловала Михаила в губы, он почувствовал вкус вина.

– Я возьму нам ещё выпить. Что-то у меня нет подходящего настроения.

Власов был жутко зол. Он не пошел к бару, а направился в туалет. Зашел в кабинку, достал из кармана пакетик с тем, что называли кокаин. Власов пробовал кокаин, но делал это не, потому что ему этого хотелось, а потому что это было модно в тусовке. Он аккуратно соорудил дорожку с помощью кредитки и был уже готов занюхнуться, но тут в его кабинку кто-то ворвался, и большая сильная рука резкими движениями стряхнула наркотик в воду.

– Тебе это не надо, парень, – сказал человек.