Чужие дневники и заметки на полях — это такая штука, к которой надо подходить с некоторой подготовкой. Например, знать автора и хотеть эдак ненавязчиво влезть в его подноготную, рассмотреть характер поближе, перебрать его мыслишки из исследовательского или праздного интереса. Или наоборот исходить не из автора, а из места и времени — желать заглянуть в эпоху глазами современника. А если ни автора не знать, ни о временном периоде представления не иметь, то можно столкнуться с откровенной скукой: какой-то там такойтович топит читателя деталями о своей маленькой жизни где-то там, и зачем это всё, и виден ли этому конец вообще… Наверное, скучнее может быть только подробный пересказ чужого сна, который надо дослушать до самого конца.
«Уединенное. Смертное» — это всё же не про бессознательное. Скорее про ускользающее от прямого внимания, про мимолётные лоскутки мыслей, которые истончаются и пропадают, если сразу же не записать. И даже тогда они видоизменяются, потому что идёшь писать с одной мыслью — а пишешь в итоге уже другую.
«Всякое движение души у меня сопровождается выговариванием. И всякое выговаривание я хочу непременно записать. Это — инстинкт»
Так вот, дневниково-подобные заметки Василия Розанова — это такой сорт записей-наблюдений, к которым можно подступиться как в броне из его философии, так и вовсе без всякого знания, кто он таков, когда и во имя чего он жил. Мне даже кажется, что второй вариант предпочтительнее — настолько универсальными кажутся некоторые его мысли. Особенно если речь о разного рода недовольствах. Мол, и кожа противно шелушится, и литература его современников переоценена, и какими-то словами новыми себя все называют, не разобравшись (то все, и он тоже, называют себя психопатами, то вдруг это обидно, и теперь все — и он тоже! — считаются декадентами), и всякая пресная душонка спешит припаразититься к чужому гению, хотя бы на этого, гения, похоронах. И так далее, и тому подобное.
Не могу сказать, что внутренний-Розанов такой уж приятный собеседник, но на то он и внутренний — имеет право быть каким угодно, тем более в своей распахнутой искренности он сохраняет чуткость к миру, даже когда ворчит. В этом сборнике хватает и сдержанной тоски, и вдумчивого одиночества, и какой-то спокойной минорности — без крайностей и надрыва, присущих мечущейся душе. Опубликованные заметки Розанов писал на заре последнего десятилетия своей жизни, когда много из того, что осаждало его разум вопросами, уже обрело некоторые ответы, а потому мир и собственное место в нём стали ему понятнее, и уже представлялось возможным немного меньше возмущаться и много больше созидать.
Зачем это читать? Для незамутнённого удовольствия и личного успокоения. В заметках Розанова порой мелькает что-то из Франсуа де Ларошфуко - Максимы , только с ярким вкусом отечественного колорита, и порой это оказывается именно тем, что хочется услышать сегодня: что смотреть глубоко в себя это классно, даже если там паутинки и плесень, и что прибраться в душе всё равно можно в любом возрасте, и не надо для этого каких-то непостижимых философских идей. Порой достаточно наблюдать, чувствовать и видеть — и по сборнику сразу понятно, как именно.
«Созидайте дух, созидайте дух, созидайте дух!
Смотрите, он весь рассыпался…»
(на Загородном пр., веч.; кругом проститутки)