Перед глазами Антона мелькали лица и тела людей, двигавшихся в разных направлениях и задевавших его. Он также видел листы исписанной бумаги, словно мечущиеся в панике птицы, и чётко различал на них капли крови. Он слышал пугающие слова из этих текстов, произнесённые шёпотом, которые заглушали окружающие звуки.

Среди всей этой круговерти он ещё раз увидел близко лицо кричащей Кати. Её пощечину он ощутил, как мягкий толчок. Встряска, которую произвёл Николай, держа его за плечи, не произвела нужного эффекта.

Антон видел лишь парящие вокруг листы бумаги и как кровь с них брызгами капает на пол. Привёл его в себя лишь скорбный вой собаки, и он знал, что это голос Ваксы, хотя никогда не слышал такого тоскливого воя от неё.

Затем звуки происходящего вокруг ворвались в его слух, и он быстрыми шагами пошёл к выходу. Он видел, как Катя безуспешно пытается забраться в машину скорой помощи, пытаясь поехать с подругой. Николая, разговаривающего с двумя представителями полицейского департамента, и его растерянный взгляд.

Но это было вторично для него. Он знал это. Он спешил домой.

Вакса не выла, она по-прежнему сидела в тёмном углу. На листах его бумаг с первоначальным текстом не было крови. Как, впрочем, и самих листов – их остатки были раскиданы разорванными в клочья по полу. Приблизившись к ним, он услышал рык Ваксы.

– Спасибо, дорогая, – Антон, сев на пол, обнял собаку, ощущая её дрожащее тело и пульсацию её сердца. – Если ты считаешь, что они абсолютно не подходят для читателя, я полностью доверяю тебе.

Он вышел в спальню, рухнул на кровать и подтянул к себе покрывало. Вакса пришла к нему. Она никогда до этого дня не спала с ним на кровати. Антон снова обнял её. Собака, скуля, ткнулась носом ему под мышку.

– Нет, мой педантичный редактор, я абсолютно согласен с твоей критикой, я вряд ли когда-то взойду на Парнас.

Проснулся он с мучительным похмельем. И это была не алкогольная интенсификация, выпито было немного. Кровавые события, сконцентрированные во вчерашнем дне, дали такой эффект. Головная боль. Подавленное состояние. Ночные кошмары. Благо он не помнил самих снов.

В списке не отвеченных звонков около десятка от редактора журнала. Сообщения от него и от Николая, хотя он не помнил, когда внёс его в свой список телефонных контактов.

На часах, разумеется, опоздание от графика выхода на работу на полчаса. Стакан воды. Растворимый аспирин. Душ. Собственный отсутствующий взгляд в отражении. Ноль реакции от Ваксы на уход хозяина из дома. Он даже защелкнул её дверцу в уличной двери, опасаясь за её настроения, не похожие ни на одно из прошлого.

Он успел на трамвай и, проезжая мимо газетного киоска, ему показалось, что с лежащих в ряд передовиц на обувь покупателя стекает кровь. На лице уличного бариста читалась озабоченность. Он искал кого-то в толпе, возможно, его, Антона. Который сглотнул слюну, увидев оставленный для него стаканчик кофе.

В голосе редактора, который звучал через наушник телефона, Антон слышал отчаяние, мольбу и в итог даже угрозы. Последнее голосовое сообщение, пришедшее глубоко за полночь, открывало его с новой стороны: слова разочаровавшегося в жизни алкоголика, угрожающего покончить с собой, сам потенциальный акт суицида описывался абонентом в сообщении детально и красочно. Уже выйдя на своей остановке, Антон набрал номер редактора. Услышав автоответчик, он позвонил в редакцию. Сотрудница обеспокоенным голосом сообщила, что редактор, несмотря на массу запланированной работы, на сегодня ещё не появился.

– Почему ты здесь? – Начальник отдела встретил Антона возле лифта. Он оглядел подчинённого, видимо, в поисках традиционного для него кофе, разочарованно хмыкнул и продолжил: – Ты и Ботов с сегодняшнего дня в трёхдневном отпуске.

– Почему?

– Сам не понимаешь?

– Настроения в отделе, связанные со вчерашним инцидентом?..– Антон сделал паузу на наклоне головы начальника в сторону. – Боитесь, что КПД понизится?

– Оно уже упало, причём не в самый подходящий для отдела момент. И ты своим присутствие, как очевидец произошедшего вчера вечером, окончательно загонишь его под плинтус.

– Но… – Цыкнул зубам Антон.

– Никаких «но»! Лучше ты сойдёшь с ума один дома, чем весь наш отдел здесь на работе. Не разделяешь моё мнение?

– Полностью…

Начальник сам нажал на кнопку вызова лифта для Антона.

Он решил прогуляться, и свежий воздух и проход через парк действительно помогали отвлечься. Но не давала та же обеспокоенная сотрудница журнала.

– Антон! – Она выдохнула в трубку телефона. – Вы должны были прислать сегодня одну из частей вашей книги «Волею судеб», мы во второй половине дня отдаём номер в набор.

– Да, но… – Он посмотрел на часы, задумался глядя на взлетающую стаю ворон. – Хорошо, я постараюсь успеть к трём-четырём часам. А ваш редактор, кстати?

– Нет никакой информации на данный момент. – Она прокашлялась и извинилась. – Работаем пока в автономном режиме… и с нетерпеньем ждем от вас текст.

Вакса, недовольно рыкнув, понесла своё удлиненное тело на улицу, семеня короткими лапами по газону. Антон проводил её взглядом. Хмыкнув, заварил кофе и сел за рабочий стол.

Он пытался начать отрывок теми же словами, что и позавчерашним вечером. Но слова не строились в предложения и даже в словосочетания. Потерев подушками пальцев небритую щёку, Антон открыл шторы, впуская солнечный свет в комнату, долил коньяка в кофе, включил одну из симфоний Баха.

Ничего не помогало. Корзина для бумаги наполнилась скомканными листами на две третьих. На часах полдень. Хлопнула своей дверцей вернувшаяся Вакса. Принялась звучно гонять в миске сухари корма.

– Хоть у кого-то аппетит есть, – пробубнив, Антон отправился на кухню.

Высыпав на пол из мусорной корзины растерзанные собакой листы бумаги, он расправил их, не обращая внимания на недовольный рык Ваксы, и пришёл к выводу, что не так всё плачевно и этот бумажный пазл ему вполне под силу.

– Полчаса, – он почесал за ухом собаку, – и я скопирую текст, а если не буду успевать… уж, журнал-то «Выходные столицы» примет и обеднённый вариант, без томных красок и замороченных метафор.

Он склеил листы прозрачным скотчем и аккуратно разложил их по нумерации страниц. На больших настенных часах было только начало дня, и Антон понимал, что вполне успевает. Сейчас главное – не отвлекаться на вчерашние кровавые события и, что более важно, на падение его музы с лестницы днём.

– А это помогает, – сказал он, глядя на Ваксу, сидящую возле двери, и налил себе ещё кофе с минимальной дозой горячительного напитка. – Но Бах…

Он включил The Prodigy. Ритм и скорость печати были необходимы ему, чтобы не останавливаться и не задумываться.

…Они встречались уже не в первый раз. Под теми же газовыми фонарями, которые окрашивали листья в нежный оранжевый свет, запах цветущей декоративной розы дурманил его. Он, человек, живущий под чужим именем, скрывающийся от правосудия и неоднократно преступавший закон, видел смерть как товарищей, так и врагов. Опасность в его жизни стала обыденностью, делая его черствым, холодным и не реагирующим на более слабые внешние раздражители.

Здесь, в парке, в беседке, он встретил её – бледную и испуганную на вид, зажатую внешним миром и сбегающую сюда со сборником стихов от нервных стрессов и потрясений современной жизни. Её вьющиеся волосы и скулы, тонкие губы не вписывались в стандарты общепринятого понятия красоты, не гармонируя между собой. Но её глаза… Да, её глаза поражали своим удивлением. Удивлением всему – и прочитанным строкам поэта, и его обращению к ней, после которого она так же удивлённо огляделась, словно ища кого-то ещё, к кому могли быть обращены его слова. И удивлению тому, что она в парке, в этой летней беседке, в разгар дня, а не в особняке девятнадцатого века, возле камина, за чашкой чая с жасмином. А обратившийся к ней всё-таки высокий странного вида человек, а не девица из прислуги, пришедшая пригласить её к столу.

– Как странно, – удивление в её голосе, с выражением небесно-голубых глаз и несколькими морщинами на высоком лбу остановили бы кого угодно, и он не стал исключением замирая в своем порыве для продолжения своей части диалога. – Что вы обратились именно ко мне, – она огляделась ещё раз, – ведь в этом парке…

– Сегодня и сейчас, несмотря на погоду, – он жестом руки и открытой ладонью указал на пустующий парк, – мы одни. И, может быть, это…

– Странности судьбы? – предположила она, слегка подавшись вперёд краснея и закусив нижнюю губу.

Румянец заметнее проступил на её щеках, и это поразило его.

«Есть ещё люди в наше время, которые краснеют в подобные моменты?»

– И всё-таки? – Он, не нарушая её личного пространства, аккуратно присел на часть скамейки. – Как ваше имя?

– Я не ответила? – Она снова удивилась, открыла сборник, словно там был ответ, почему она до сих пор не представилась, или само имя было напечатано там между строк. – Простите, – она смутилась и, заглянув ему в глаза, добавила: – Я Аня.

В тот день они проговорили до вечера, не заметив, как парк наполнился людьми, гуляющими с собаками, бегающими по дорожкам и галдящими играющими детьми. Даже люди, отдыхающие в беседке и на соседних скамейках, не тревожили их и не имели никакого значения. Так они и просидели с ней до включения этих самых фонарей и погружения парка в вечернюю сказку, вырванную из мифической трилогии именно для создания необходимой атмосферы для этой уединённой пары.

Погода способствовала их встречам, и вот уже две недели пролетели как один день. Нет, как одно мгновение, которое хотелось, следуя словам лириков, любыми методами остановить.

Он не мог поверить, как, называя себя «серым мужланом», мог вот так без оглядки влюбиться. Несмотря на насмешки над подобными чувствами других несмотря на всю серьёзность положения в его собственной жизни, несмотря на опасность, разгуливающую рядом с ним. Но он точно знал, что её присутствие рядом меняет его независимо от него самого и его желания.

Он, не считающийся с мнением людей, не признающий авторитетов и инакомыслия, не идущий на компромисс, вдруг становится вежливым, тактичным в разговорах, пересматривает моральные ориентиры, собственное мировоззрение и учитывает чьё-то постороннее мнение. И это не только в её присутствии. Даже в те утомительные долгие часы до встречи с ней он ведёт себя так, словно она рядом. Удивляя людей, минимально контактирующих с ним, и уж тем более тех, кто хорошо его знает.

«Воистину смена окружения меняет людей, а уж чувство к одному из этого окружения так тем более…»

Он знал о ней уже всё, и не только из её рассказов и милых бесед в вечернем парке под заходящим за горизонт светилом. Задействовав все свои ресурсы, он узнал всю её жизнь, которая, впрочем, была как открытая книга. Ведь она обычный человек – учитель литературы. Со своими проблемами, со своими трудностями, со своей неблагоустроенной жизнью и небольшой зарплатой, со своим неудавшимся замужеством. Но это была она

И сегодня он расскажет ей всё. Всё о себе. Нет, она не требовала этого за эти две недели. Лишь с удивлением, ей характерным, смотрела на него, словно не понимая, почему он ещё не готов раскрыть всего о себе, ведь это же одна из составных частей общения, их общения, которое и без обозначений и характеристик перерастает, если не переросло, во что-то более высокое и так им обоим необходимое.

Сегодня… Пока он её ждал, в банальный букет белых роз (с ними он увидел её на фотографии в социальных сетях) он вставил сорванные с клумбы декоративные, дополняя его. Усмехнулся. Он бы не поверил ещё две недели назад, что будет заниматься подобным – украшая своими дополнениями букет цветов. Да никто не поверил бы. Рассмеялись бы, как над глупой шуткой, если бы кто-то рассказал подобное о нём.

Сегодня она пришла в коротком цветастом платье. Воздушном, как и она сама. Её вьющиеся волосы были красиво уложены. Минимум в макияже подчёркивал её неброскую красоту и удивление в глазах, словно вопрос: «Почему только сегодня?»

Сегодня… Она знала, что именно сегодня он расскажет всё. Или чувствовала. Или хотела подтолкнуть его к этому. Или попросить сама, видя его нерешительность. Но она знала. И это чувствовалось в лёгком рукопожатии, которое стало традиционным при их встречах.

– Ресторан, настоящий? – Она смеялась игривой девчонкой, как вероятно смеются её ученики и как она никогда бы не посмела в их присутствии из-за своего статуса. – Там будут официанты и живая музыка? Оркестр? Нет, этого определённо не может быть…

Она запретила вызвать такси, объясняя, что чувство, охватившее её, сожмётся салоном автомобиля. Они дошли за четверть часа, добежали, долетели. На них смотрели прохожие, всё понимая, им улыбались и кивали, глядя вслед.

Официант принёс дорогое французское вино. Едва пригубив его, она отпросилась в комнату поправить макияж, отмахиваясь от его комплиментов.

Он выстроил мысленно алгоритм признания своих жизненных промахов и заблуждений. Заучил взывание к её милосердию и принятие его как мужчину в свой мир, конечно, с обещанием полного изменения собственного я, которое уже наступило с момента их встречи. Всё, что ему нужно.

Она бежала по лестнице, лавируя между официантами и посетителями. Кивая при этом и извиняясь, хотя даже не касалась никого из них. Её платье и вьющиеся волосы развивались, словно на ветру.

Он, видя её, даже привстал, чтобы встретить её. Но в этот момент она споткнулась и, ударившись о перила, покатилась по лестнице вниз. Его порыв – результат мгновенной реакции…

– Что такое? – Антон остановился, оттолкнув от себя клавиатуру, недоумевая.

Затих и Кит Флинт, а с ним оголтелый ритм группы. Взвизгнула собака, хлопнула своей дверцей, вырвавшись на улицу. Зазвонил телефон. Антон ответил, вглядываясь в текст, написанный собственной рукой.

– Алло?

– Антон, – женский голос был знаком, и он возвращал его в обычную жизнь, – это из редакции вас снова беспокоят. У нас всё в силе? Через час мы сдаём в печать с вами или без…

– Да, да… – Он прервал телефонный разговор. – Как это?

Он не верил своим глазам. Он видел текст, написанный его рукой, который не писал. Он видел рисунки на полях и уточнения, которых не делал, но они были в его стиле. Но также Антон знал сам сюжет этого рассказа, ведь это он его создал. Его развитие, его финал, в конце концов. Там не могло быть того, что он уже успел перепечатать в последних трёх строчках.

В комнате потемнело. Хлопнула несколько раз дверца Ваксы от сквозняка. Ливень с порывом ветра хлестнул по стеклам. И равномерным стуком уже бил по крыше дома.

– Как, такое… возможно?

Он схватил два листка, ещё не перепечатанных.

…Он оттолкнул посетителей, поднявшихся из-за соседнего стола и загораживающих ему путь. Он был полон решимости добраться до неё, но посетители ресторана, вскочив на ноги, перекрыли место, где она упала. Он тяжело дышал, отталкивая мешающие ему тела.

Внезапно кто-то резко развернул его назад. Перед ним стоял высокий и крепкий молодой человек с искажённым гримасой лицом. Он попытался оттолкнуть его, но сделал это неуклюже и задел ещё кого-то. Быстрый удар кулака попал ему в правую скулу, и в глазах вспыхнула яркая вспышка. Он отлетел в сторону, столкнувшись с кем-то ещё, и развернулся в сторону лестницы. Но кто-то снова схватил его за пиджак, подтянул к себе и ударил в солнечное сплетение. Дыхание сбилось, и он едва успел увернуться от следующего удара.

Началась настоящая драка, из которой уже не было возможности выбраться. Он уклонялся от ударов и инстинктивно бил в ответ. Раздавались крики, стоны, сопение, доносились женские крики и визг. Когда кто-то из дерущихся достал ножи, он не заметил. Он видел лишь мелькание лезвий и ощутил жгучую боль в левом плече и на щеке. Мощный удар в грудь ногой выбил его из массовой драки.

Он поднялся и увидел охранника, который выстрелил в потолок, а затем в людей, идущих на него с ножами. Рядом он услышал женский крик. Девушка упала на пол, и на её груди на бежевом фоне блузки быстро увеличивалось кровавое пятно. К ней тут же склонилась, прикрывая ладонью рот, другая девушка и ещё один молодой человек.

Но он, не обращая внимания ни на них, ни на возникший вокруг хаос, взял чёткое направление к лестнице. Он должен был найти её там, где она упала. Он должен был успеть сказать ей всё то важное, что приготовил для неё. Запоминал, перефразировал. Готовил. Стирая с лица кровь на ходу. Он шёл. Но бегущие в панике люди мешали двигаться, натыкались на него. Отталкивали. Он упал, но быстро поднялся. Приблизившись к лестнице, к её началу, где по идее должна была находиться она, он не обнаружил её. Он смотрел по сторонам, но и среди мечущихся в панике людей не видел ни её, ни её цветастого платья, ни вьющихся волос, ни вечно удивлённого взгляда…

– Это невозможно! – Антон посмотрел, как переклеенные листки выпали из его рук на пол.

Он поднял глаза, за окном шёл проливной дождь. Невозможно было то, что он собственноручно это написал позавчера, а вчера описанное произошло с ним, пусть и не в такой интерпретации, но с его, Антона, участием, хоть и косвенным.

– Этого попросту не может быть! – Удары сердца глухо отражались в его голове, заглушая стук ливня.

Тоскливо скрипнула дверца не вернувшейся Ваксы. Зазвонил телефон. Номер журнала высветился на дисплее.

– Антон! – В женском голосе яркие ноты возмущения. – Мы печатаем номер без вашего участия. И при появлении Виталия Юрьевича я буду категорично настаивать, слышите, настаивать о…

Антон не стал слушать дальнейшее. Это было вторично. Он открыл дверь на улицу. Перед ним стена проливного дождя. И никакого намёка на присутствие поблизости его собаки.

Нет, это не могло закончиться вот так, едва успев начаться. То, что приносило радость и наполняло жизнь смыслом, завершилось столь трагично. В один миг. Он не сможет не писать.