Разница была в одном – второй «полковник Кудрявцев» не успел оббежать окна по периметру комнаты, и не видел второго «Варяга». И теперь с его лица никак не желало сойти выражение искреннего изумления, если не замешательства. Впрочем, Александр хорошо знал себя, а значит, и свой дубль (который, наверное, посчитал дублем именно его); предположил, что это замешательство продлится не дольше нескольких мгновений. Точнее – сменится обычной невозмутимостью и готовностью к действию раньше, чем это действо нужно будет воплотить. И действительно – вошедший полковник Кудрявцев улыбнулся ему так же оценивающе и хладнокровно еще до того, как кресло, на которое показал ему Александр, сдвинулось ровно на столько, чтобы человек внушительных габаритов свободно занял место за столом.

Еще одна пауза понадобилась для того, чтобы два командира внимательно изучили лица напротив, а потом удовлетворенно кивнули; практически синхронно. Им обоим не надо было объяснять, что означал этот кивок – и завершение процедуры знакомства, и (главное) осознание того, что широкая столешница разделяет двух разных людей. Наверное, только они сами («Ну, может быть, еще Оксана!», – подумал, и прочел такую же мысль в глазах визави Кудрявцев) смогли бы распознать те мельчайшие различия, что привнесли в лица людей события последних месяцев. Впрочем, были и вполне заметные изменения.

– Где это ты так загорел? – первым задал вопрос Кудрявцев-два, заставив первого улыбнуться еще шире.

Не от вопроса, а от этих самых приставок «один» и «два». Эту проблему он и предложил решить прежде, чем ответить на прямой вопрос, не имевший, как казалось, никакого отношения к такой знаменательной встрече.

– Предлагаю как-то обозначить нас, товарищ полковник, – кивнул он, резонно рассудив, что сидящий напротив человек появился в этом мире в тот самый миг, когда лицо Спящего бога разлетелось на куски в земном небе, – я человек скромный. Для своих просто Александр.

Полковник напротив рассмеялся:

– Ну, раз место скромника уже занято, согласен на Александра Николаевича. Так что насчет загара?

Александр такую настойчивость объяснил себе несколько нездоровым оттенком лица Александра Николаевича; искусственностью его загара. Он махнул рукой влево – туда, где в широкое окно по-прежнему вливались лучи не такого жаркого здесь солнца:

– Там, куда нас забросила последняя «шутка» Спящего бога (Александр Николаевич при этом понимающе улыбнулся) это солнце никогда не заходит. И жарит так, что… в общем, мы в первые же минуты едва не потеряли половину населения города. От солнечного удара. Хорошо, Света Левина не растерялась…

Улыбка на лице второго Кудрявцева потускнела, а потом исчезла совсем. Вместо нее сквозь побелевшие от внутреннего напряжения губы вырвались ужасные слова:

– А мы не успели… три десятка товарищей болотный гнус выпил. Досуха…

Лицо Александра становилось не менее страшным и безжизненным – по мере того, как в ставшем неестественно густым воздухе звучали одно за другим такие родные имена. И хотя он точно знал – все они в его городе живы, здоровы, и ждут его возвращения с добрыми вестями – сейчас он переживал гибель товарищей вместе с двойником. А может, еще острее – ведь тот уже сумел побороть свою боль, напластал на нее события, которые мало чем радовали и аборигенов, и нежданных гостей мира гиблых болот.

– Ну, теперь там от болот мало что осталось, – усмехнулся, наконец, Александр Николаевич, – разве что в памяти осколков римского племени. Да их детишек, с которыми пока не знаю, что делать.

– Зато я знаю! – воскликнул Кудрявцев-первый, усилием воли загоняя боль внутрь собственного сердца, – очень даже хорошо знаю! Потому что одну такую проблему мы уже решили!

– Рассказывай, – Кудрявцев-второй вскочил на ноги и рявкнул таким командно-непререкаемым голосом, что Александр невольно вспомнил те времена, когда был зеленым курсантом-новобранцем Ташкентского училища.

Вот так же он вскакивал, когда ротный старшина ожесточенно орал, явно наслаждаясь своей властью над вчерашними школьниками:

– Рота, подъем! Сорок пять секунд…

Александр Николаевич, очевидно, тоже вспомнил то благословенное время. Он расхохотался; но напряженный огонек в глазах не погас. И Кудрявцев принялся рассказывать о перипетиях появления в этом мире ЕГО города; о жестоком солнце, и об аборигенах, приноровившихся к этому неизбежному злу. Второй полковник, вновь, вслед за Александром, севший в свое кресло, переживал и кровавую драму в городе, и беды аборигенов с совершенно невозмутимым лицом. Но своего двойника он обмануть не мог; теперь в его сердце невидимыми шрамами откладывалась вся боль и страдания, что так скрывал от своих товарищей полковник Кудрявцев-первый. Впрочем, он не смог сдержать своего нетерпения, и даже восторга, когда Александр приступил, наконец, к описанию ритуала Магии смерти. Казалось, он сейчас опять вскочит, и увлечет двойника вниз, к своему «Варягу», и дальше – к огромному шару, в котором поместился целый мир Города, с единственным приказом:

– Быстрее! Показывай быстрее, куда надо лететь, чтобы провести еще один ритуал; теперь с римскими детишками.

Два взгляда вдруг метнулись вниз – к Камням, разложенным перед гнездами. Артефакты словно тоже уловили то желание полковника бросить все, и умчаться к неведомому побережью… Они вдруг замерцали; теперь не только далекое солнце, но и его семь крошечных осколков разгоняли полутьму в комнате. Рука Александра Николаевича словно сама потянулась к внутреннему карману. Один за другим напротив солнечных камней выстроились семь других – невзрачных, коричневых; но тоже несущих в себе необходимую информацию. Это Александр почувствовал, даже не взяв их в руки.

Александр Николаевич первым решился примерить ключи к замку; вернее – к замкам, которых всего на столешнице было двадцать восемь. Ровно половину из них заполнили Камни. По двум рядам артефактов, едва торчащих на столешнице, стремительно пробежали огоньки. Словно какой-то невидимый музыкант пытался настроить инструмент, способный одарить мир волшебной музыкой. Увы – настроить «инструмент», в котором не было половины «струн», или других важных частей, было невозможно. Это Александры почувствовали по раздавшемуся в их душах чуть разочарованному вздоху. Словно целая планета, набиравшая миллионы лет этот глоток воздуха, осторожно выпустила часть его; в великом нетерпении. Полковники понимающе переглянулись. Два ряда темнеющих пустых гнезд говорили сами за себя. Первым рассмеялся Александр Николаевич:

– И как мы будем называть их; наших тройников, и… черт – не знаю, как обозначить четвертого!?

Он ткнул пальцем в отверстия, откуда выбивались чуть заметные лучи цвета морской волны; потом остановил руку над черными гнездами. Последние словно вбирали неяркий свет внутрь себя, и улыбка Александра Николаевича растаяла – будто тоже провалилась в эти гнезда.

– Не завидую тому полковнику Кудрявцеву, который сейчас живет в подобной тьме, – подтвердил его опасения Александр, – думаю, на помощь ему, и всему городу надо спешить в первую очередь. Тебе спешить, Александр Николаевич. Ваш шар побыстрее нашего «Варяга» будет.

– А дети? – чуть растерялся полковник-второй.

– А детей мы заберем с собой. Пусть это будет чуть подольше, но зато надежней.

Александр Николаевич вскинул голову с немым вопросом.

– Потому что еще надо будет уговорить Витальку, вождя русов, и других вождей провести ритуал. Не уверен, что тебе удастся это сделать.

– А тебе?

Этот вопрос заключал в себе второй: «Неужели аборигены смогут различить нас? Неужели я не смогу подменить тебя на побережье?».

– Я попробую. Нет – я постараюсь!

Ответ тоже был с подтекстом, значения которого Александру Николаевичу объяснять не требовалось. Об изумительном чутье дикарей он и сам знал; просто сейчас его толкало вперед, к побережью, отцовское чувство, которое он невольно перенес на маленьких римлян.

Александру такие чувства не были чужды; по мере рассказа Кудрявцева-второго он погружался в жизнь города, рухнувшего в болота, и это, как предполагали оба, могло создать какие-то проблемы. Он вдруг рассмеялся, вызвав у двойника недоумение:

– Это я представил себе встречу двух Анатолиев, – объяснил он свое неожиданное веселье.

Кудрявцев-двойник его смеха не поддержал; напротив, нахмурил лоб:

– Ты лучше представь, как встретятся две Оксаны!

Александр быстро прогнал в голове разные варианты такой встречи; решил, что проводить такой эксперимент надо исподволь, подготовив обеих израильтянок к сюрпризу. Потом перед глазами пронеслась целая вереница лиц; в основном женских, отличающихся изрядной ревностью. Конечно, никаких поводов для проявления таких острых чувств никто давать не собирался, но женщины…

Полковники понимающе переглянулись, и приступили к разработке плана поисков еще двух Александров Николаевичей Кудрявцевых; с учетом всех сопутствующих неожиданностей – приятных и не очень…