Глава 2

– Какие гости, однако, невежливые оказались!

Николай действительно удивился, увидев, что из многочисленной… толпы приглашенных на «хлеб и зрелище» благородных представителей Владимирского княжества дожидаться своего князя, хозяйку дома, ну, и в придачу к ним победителя того самого зрелищного мероприятия осталась хорошо если десятая часть. Которая теперь делилась на две жалкие кучки. Большая – свита Владимирского князя, и немногочисленная, меньше десятка знакомых боярина Шубина, которые действительно желали ему победы.

– Да и то, – окинул он взглядом «свою» часть болельщиков, – кто-то тут оказался только по факту такого неожиданного результата. Вот боярин Колокольцев Игорь Семенович – зачем он здесь? Из сословных правил? Ага – вон оно что! Давно в морду не получали, Ваше Сиятельство?

Обозначенный боярин, не так давно одаривший Николая перстнем, показывающим его статус среди благородных, пытался что-то ворковать на ушко Анфисы Никаноровны. Николай не то чтобы сильно разгневался, особенно учитывая то обстоятельство, что женщина стояла с лицом, выражавшим лишь вежливое… ну, почти вежливое внимание. Внутри же нее парень хорошо читал и злое раздражение; и желание как раз дать пару раз по щекам назойливому ухажеру (вместо Николая, ага; или раньше него); и главное – нетерпеливое ожидание. Кого? Да его же, боярина Шубина. Выразилась оно в резком движении руки, которую боярин Колокольцев так и не успел поймать в свои, и броске к Николаю, с отчетливым вздохом облегчения.

Сам же Николай, совсем чуточку устыдившийся тому обстоятельству, что так таинственно покинувший Анфису, единственного тут ему родного человека – без объяснений и даже успокаивающего кивка – вот теперь только и кивнул, задержав женщину на приличном для окружающих расстоянии. То есть, обхватив ее за плечи, и не дав броситься на грудь, в объятия. Да еще поспешил и словами успокоить, добавив для перемены настроения еще хорошую такую дозу ревности, пополам с угрозой:

– Все хорошо, родная моя. Отлучился на минутку, да. Зато результат есть, приличный. Можно сказать, у князя, да графини Стрешневой выцарапал все, что хотел. А этот… хмырь что от тебя хотел? Может, его тоже на дуэль вызвать?

– Ой, Коля, не надо, – Анфиса поспешно отступила от него – на полшага, не больше, и поднесла ладонь ко рту, – не связывайся. Это не больше, чем игра безобидная. Вот увидишь, теперь он ко мне разве что попрощаться подойдет. И то – в твоем присутствии. Страху ты нагнал на людей. Видишь – не стал никто и ждать; не то что к столу, как обещано было, оставаться. А все слушок, пущенный кем-то про яды. Было ведь, было?

Теперь она требовательно глядела на Николая. А у того было чуток свободного времени – пока князь объяснялся с графом Разумовым. Так что он коротко, и почти беззвучно доложился; как уже привык за все то время, когда Анфиса и стала тем самым единственным человеком в этом мире, на кого он мог положиться.

– Но не во всем, не во всем, – поправил он себя, – что-то и придержал. Для твоего же благополучия, Анфиса Никаноровна. Про второй Источник, как и обещал – ни-ко-му! Ага, а насчет людей, кому можно полностью доверять, так вон – целый десяток стоит, бездельничает! Надо бы озадачить. Да хотя бы одного, того же Семку Буденного.

– Семен, – проговорил он чуть громче, и парень, больше понявший, чем услышавший его призыв, сорвался с места.

– Слушаю, Ваше Сиятельство! – вытянулся он перед боярином, ничуть не запыхавшись и гордый от того, что понимает, как правильно вести себя среди благородных господ.

– Ты вот что, Семен Михайлович, – тут же одарил его ответной вежливостью Николай, – скачи ка в деревню свою, в Переборово. Пусть сюда старший сейчас же явится. Есть там такой теперь, после отца то твоего, удравшего в дружину княжескую?

Тут Николай откровенно усмехнулся; ну, и казачок позволил себе улыбку:

– Есть, как не быть…

– Так вот пусть он сюда поспешит, – перебил парня боярин, – да пусть пару телег сюда направит, добро в замок отвезти. Расплачусь щедро – так ему и передай.

– Скакать? – чуть удивился Николай, – да я… да мы ж в последнее время уже и позабыли, как конским потом пахнет.

– Вон – моего возьми, – мотнул головой Николай.

– Ух ты!

Семен опять сорвался с места, к товарищам, один из которых держал на поводу того самого жеребца, что подарил на день рождения граф Воронов. Он, кстати, тоже дождался Шубина; вместе с юной женой-прелестницей. Вообще-то боярин Шубин куда охотней добрался бы от своего родового гнезда до этого вот, осиротевшего, на коляске, под бочком у Анфисы.

– Да даже пешком лучше пробежался бы, вместе с казачатами, – вспомнил он утренние споры с баронессой.

– Невместно! – заявила она, как отрезала, – если бы немощный был, или старик дряхлый, тогда да. А ты, Николай Ильич…

– Ага, сегодня ночью, немощный, – подмигнул заалевшей щеками женщине Николай.

Подмигнул, и отправил человека с приказом седлать жеребца, которому еше не дал имени. Но впрочем, гарцевать рядом с неторопливо скользящей по тракту коляской ему даже понравилось. И ход у коня был замечательный, мягкий, и смотреть сверху… А что касается штампов про попаданцев – про натертые до кровавых мозолей на внутренней стороне бедер, да монгольской походке в конце поездки – так на это есть Дар. И родной, который изнутри смывает любую усталость, только пожелай. И обретенный недавно, с помощью Анфисы. Лечить других Николай считай, и не пытался – времени не хватало катастрофически. Но себя – да, и не один раз.

Так что, проводив сейчас взглядом счастливого конника, Николай повернулся к Анфисе, и – уже никого не стесняясь – рассказал ей вкратце обо всем (ну, почти обо всем), что произошло рядом с лабораторией графа Стрешнева. Ну, и о торге, конечно, и о его итогах.

– В холопки! – ахнула, едва сдержав крик, Анфиса, – благородную даму!

– Ну, это еще надо доказать, – ничуть не смутился Николай, удержав ее порыв к князю, который, кстати, уже садился в свой «автобус», не попрощавшись с «партией» будущего князя древней Суздальской земли.

За ним в чреве вместительного экипажа исчезла и его свита. Кроме графа Разумова, и еще пары человек при нем.

– Если, конечно, майор Никитин не соврал – про будущего Суздальского князя, – остановил себя Николай в своих рассуждениях, – этот может. Кстати, а где он сам? Может, с хозяйкой ушел, внутрь этого дворца? Или совсем уехал, докладывать начальству? Еще один вариант – исчез, чтобы не оказаться причастным к тому разговору и действу, которое произошло недавно. А в то, что про лабораторию майор не пронюхал, пусть и с опозданием – не верю!

Между тем на поле, на самом краешке его, прежде не вошедшем в пределы магического купола, а значит, сохранившим травяной покров, шагали новые лица. За Елизаветой Матвеевной ступала целая толпа. Впереди, склонив голову книзу, невысокая женщина, или девушка; вся в черном, и до полу, едва не подметавшая платьем траву. Она несла на руках чернявого, кудрявого мальчугана с затравленным лицом; на котором все же проступало любопытство. За ней неторопливо, но быстро – в силу высокого роста – шел еще один, смуглый явно от рождения, а не приобретенного загара, пленник, удерживаемый в усадьбе злой волей графа Стрешнева. Вот тут Николай чуть не затряс потрясенно головой, увидев еще одно лицо, которому даже искать двойника в прежней своей жизни, или жизнях, не было надобности. Держа на руках сразу двух малышей к Николаю шел собственной персоной король российской эстрады, Филипп Киркоров. Помятый, не такой лощеный, заросший какой-то клочковатой и совсем не ухоженной бородой, но – почти один в один. Разве что глаза его были потухшими; не сверкнули даже, когда он поглядел вниз, на третьего ребенка, старавшегося не отстать от отца. Старшенькому на вид было лет пять, и одет он был…

– Ага, – чуть смутился Николай, – вот как, оказывается, выглядит рубище. И старший тоже не блещет одежкой; не то что его двойник в другом мире. Тот даже после «голой вечеринки» пободрее выглядел; и одевался куда как приличней.

Смутное подозрение, зародившееся в груди боярина, перерастало в уверенность с каждым шагом двух несчастных, попавших в руки графа. Оно еще и подкреплялось словами его личного шпиона, или разведчика – Алексея Палыча Белкина.

– Говорят, ох и богатого рода та девка была, – докладывал старый казак Николаю, – родичи-то ее как-то распознали про то, где она теперь обитает, и выкуп предлагали… агрома-а-адный. Но граф не вернул, тянул время. А потом и вовсе последнего посла завернул.

В своих учебниках, и немногих книгах по развитию Дара Николай не видел даже упоминания про «избранный народ»; про то, появилось ли в мире государство Израиль; или обозначенное каким-то иным названием место плотного расселения иудейского народа. Теперь же почему-то решил, что миниатюрная женщина с ребенком на руках, наконец поднявшая голову, и оказавшаяся милашкой со смуглым лицом и характерным, непропорционально крупным носом; и ее более крупный сотоварищ относятся, или относились к еврейской общине.

– Как говорил Владимир Вольфыч, – усмехнулся Николай, – однозначно! «Мама русская, а папа юрист», да. Как же с ними говорить то? И ритуал проводить?

Почему-то боярина Шубина сейчас совершенно не терзала совесть от того, что скоро вот эти люди станут, по сути…

– Нет, не рабами, – все же дал он послабление своей совести, – но людьми, ограниченными в своих действиях очень и очень сильно. Разве что могу пообещать, пока только себе, что детей этих холопить не буду. Да и взрослых тоже, со временем…

Проблема с коммуникацией, кстати, уже решилась – без участия Николая, и при вспыхнувшей внутри Елизаветы Матвеевны злобы. Решилась благодаря Анфисе, ухватившей женщину с ребенком за локоток, и увлекшей ее в сторонку. А что Николай? Ничуть не смутился, вызывая еще непривычное, но такое ласковое чувство единение с ветром. Нет – со слабеньким таким ветерком-разведчиком, донесшим до ушей боярина разговор, который две женщины вели на… немецком языке?

Парень изумился не этому обстоятельству, а тому, что он этот язык прекрасно понимал. Откуда? Да неизвестно – сам Шубин ни словечка прежде не знал ни на одном из германских наречий, как тут говорили; Виктор Николаевич Добродеев когда-то упорно занимался английским – языком межнационального общения. А остальные внутри него… Тут что-то щелкнуло «счетами».

– Уже и забывать стал, – кивнул себе боярин, – оказывается, знаю еще пушту и таджикский. Ну, это понятно – за речкой пришлось выучить, ага. Французский, тут вопросов нет. Ага – в легионе еще немного на итальянском натаскался. А как не научиться, когда макаронники – а их в роте было хорошо, если десять процентов – шумели больше, чем все остальные, вместе взятые. Когда можно было, конечно, шумели – этому сержант их быстро научил. Все, кажется? Тогда слушаем.

К этому времени женщины успели познакомиться. Мелкая назвалась Соломонией Розенвельт, дочерью богатого ювелира из Флоренции; сына назвала («В честь самой себя, наверное», – ухмыльнулся Николай) Соломоном. Но это она. Граф же Стрешнев дал ему русское имя – Сергей. А теперь Анфиса уговаривала наследницу ювелирного дома пройти с ним, боярином Шубиным, такой же ритуал, что и сама баронесса недавно.

– Эй, а у меня спросили? – возмутился беззвучно парень, – хотя… если она действительно артефактор, или артефакторша… неважно. Главное, чтобы это подтвердилось, да толк был. Тот самый, синергией называемый. Я бы от такого Дара не отказался. Надо бы у Сергея Сергеевича, подполковника Стрельцова поинтересоваться. Он здесь? Ага – вон стоит. А Анфиса-то! Как раз к нему и побежала. Ну, почти побежала. Как сама говорила – невместно благородной даме передвигать ногами шустрее, чем солдату в походном строю. Ага, это не она, это я так говорю.

С полковым магом разговор баронессы протекал почти в том же ключе, что и с Соломонией. Разве что не уговаривала Анфиса подполковника, а вроде как советовалась – как провернуть операцию… так, чтобы никто и не понял. Подполковник же, сначала сильно удивившийся такому вот бесцеремонному командованию собственной волей, отказывать все же не стал. Бросив короткий, но очень внимательный взгляд на Николая, безмятежно переводившего свой с одной группки людей на другую, теперь только кивал, вставляя короткие реплики. В общем, что называется – вписался в аферу.

Шубин, тем временем, не только наблюдал, но и слушал. Уделяя теперь больше внимания не этой паре, а другой – мастеру артефакторики со своим, как оказалось, дальним родственником. Разговор этот протекал, а точнее, рвался бешеным потоком слов на итальянском наречии. Ну, или близком ему – Николай из десятка слов, который хрупкая, но такая сейчас энергичная женщина исторгала из себя, распознавал хорошо если два или три. Но и так стало понятно, что Соломония, перехватившая эстафету у Анфисы Никаноровны, сейчас с непонятным для боярина жаром уговаривала и соплеменника пройти кровный и магический ритуал с новым… хозяином?