На подступы к Копылово вышел и 25‐й танковый полк 7‐й танковой дивизии, который к 18.20 после тяжелого боя занял Семчино. Этот бой, по‐видимому, стал заключительной фазой столкновения с 24‐й кавалерийской дивизией, которое произошло во второй половине дня. О нем, без указания времени, сообщает ЖБД нашего соединения:

«Прорвавшись через оборону 17 КД, танки противника атаковали 70 КП и штадив в районе НЕКРАСИНО. Две бронемашины были подбиты противником и загорелись. У противника было уничтожено 2 танка. Командир дивизии перенес свой командный пункт в район КОПЫЛОВО. В результате атаки танков противника 56 КП был отрезан противником, понес большие потери как в людском, так и в конском составе и материальной части. Судьба командира полка и его штаба до сих пор неизвестна»^[341].

Прошло значительное время, прежде чем судьба 56‐го кавалерийского полка несколько прояснилась: «В результате боя 56 КП считали уничтоженным, но в течении трех дней после боя в полк прибыло более 600 человек группами, и полк как боевая единица участвует и до настоящего времени в боях, а командир, комиссар и начальник штаба полка вернулись из окружения только 5.12.41 года. Остальные полки дивизии, имея незначительные потери (количество раненых установить возможности не представлялось), вышли из боя»^[342].

56‐й кавалерийский полк сохранился как боевая единица. Тем более, что благодаря усилиям красноармейца Г. И. Варфоломеева удалось сохранить и знамя: «Полк был окружен немцами, и мелкими группами по лесам пробивался к своим. Знаменосец красноармеец ВАРФОЛОМЕЕВ оказался в лесу один со знаменем. Более трех суток шел он по лесу, пройдя более ста километров. Знамя было спасено»^[343]. Такой случай в дивизии оказался не единственным.

Как мы знаем, части 14‐й моторизованной дивизии в 14.30 взяли Гологузово и Воздвиженское, зажав в Игумново с двух сторон 56‐й кавалерийский полк. Он имел возможность отойти на восток до тех пор, пока в Некрасино находились наши части. Но там, по‐видимому, уже были немецкие танки. Исходя из этих соображений время захвата немцами Некрасино можно отнести примерно к 14.30.

Таким образом, дивизия пока осталась в составе двух полков: «Попав под угрозу окружения, 18 и 70 КП были отведены в восточном направлении и к 18.00 сосредоточились в лесах восточнее КОПЫЛОВО. По решению командира дивизии части заняли оборону: 18 КП – зап. окр. КРЮКОВО, 70 КП – юго-вост. окр. КОПЫЛОВО. Правее 18 КП оборонялись остатки 107 СД. В 14.00 с направления ВОЛОВНИКОВО до роты танков и до роты пехоты противника атаковали 18 КП. Артиллерийским огнем и бронебойными пулями у противника было уничтожено 3 танка и до взвода пехоты. Атака противника была приостановлена. С наступлением темноты атака повторилась с удвоенной силой»^[344].

Опять же мы находим здесь противоречие с немецкими данными. В 14.00 немцев в Воловниково еще не было, и атаковать оттуда Копылово они никак не могли. Кроме того, они пытались наступать на эту деревню только раз и уже в сумерках. В этой части сведения обоих противников совпадают. Надо отметить, что, находясь на южной окраине, подразделения 18‐го кавалерийского полка не могли принять участие в отражении немцев, которые наступали на западную, и даже не смогли приблизиться к деревне. Поэтому основным участников боев за Копылово стали подразделения 120‐го стрелкового полка 107‐й мотострелковой дивизии.

24‐я кавалерийская дивизия оказалось в достаточно сложном положении. Выброшенная на самую крайнюю оконечность фронта 16‐й армии, практически вторгнувшись в полосу обороны 30‐й и не имея устойчивой связи со своим командованием, она была предоставлена самой себе. Обстановка выглядела удручающе: «В районе ст. Решетниково и южнее были слышны взрывы, принятые всеми за артиллерийскую канонаду. Реальных сил удержать оборону в районе КРЮКОВО, КОПЫЛОВО в дивизии не было. Сосед 107 СД была абсолютно рассеяна и мелкими группами отходила на восток»^[345]. Последнее не во всем соответствовало действительности. Следующим утром немцам пришлось вести бой за Копылово. Хотя сопротивление, оказанное там, было слабым, оно все же было. Во всяком случае, командир 24‐й кавалерийской дивизии принял решение отвести ее на восток и занять оборону у станции Решетниково. Поскольку это удалось выполнить без помех, то понятно, что никакого окружения большей части сил дивизии не было.

Впоследствии командир дивизии мотивировал свое решение несколько иначе, чем об этом сказано в ЖБД соединения:

«Приказ на отход дивизия не получила, но основания на отход, я считаю, были достаточными.

1. Части дивизии не успели занять оборонительного рубежа.

2. Средств борьбы с танками в дивизии к этому времени почти не было, так как артиллерия отстала в походе, зажигательных бутылок в дивизии не было.

Бороться с танками пришлось только связками гранат да бронебойными пулями. Это средство борьбы при условии, что бойцы не сидят в окопах и щелях, мало действенно.

Решение могло быть только одно: в целях сохранения живой силы увести ее в танконедоступные районы»^[346].

Уйдя на восток, «в 20.00 в районе СПАС-ЗАУЛОК командир дивизии был встречен Командармом 30, который поставил ему задачу «двигаться по маршруту: СПАС-ЗАУЛОК, ЯМУГА, выйти за разгран. линии 30 армии и, перейдя к обороне на рубеже северная окраина ЯМУГА, выс. 144.5 прикрыть КЛИН с северного направления» ^[347].

Таким образом, действия командования 24‐й кавалерийской дивизии были в некоторой степени санкционированы. Однако это решение обернулось для командира и комиссара снятием с должности и военным трибуналом.

Уже через два дня по соединениям 30‐й армии был разослан приказ Западного фронта, начинавшийся словами: «Борьба на подступах к Москве вступила в решающую фазу». Отметив части, которые вели героическую борьбу, штаб фронта привел и другие примеры: «Однако, имели место факты нарушения отдельными командирами известного приказа о категорическом, под страхом немедленного расстрела, запрещении отхода с занимаемых позиций. Такой позорный факт допустили командиры и комиссары 17 и 24 кавалерийских дивизий». Поэтому командующий фронтом приказал: «Командиров и комиссаров 17 и 24 кавалерийских дивизий арестовать и предать суду. Командарму 30 провести это в жизнь»^[348].

В отношении 24‐й кавалерийской дивизии это решение довольно быстро было приведено в действие. Командир и комиссар были немедленно сняты с должности, и им оставалось только томиться в ожидании суда. Новый начальник политотдела дивизии А. И. Премилов оставил воспоминания об этом эпизоде. Его рассказ в принципе подтверждает то, что нам известно из документов^[349]. А вот до командования 17‐й добраться оказалось не так просто. Дивизия кочевала из окружения в окружение, и когда, наконец, оказалась выведена из боя, пыл исполнителей приказа несколько угас. Командир дивизии полковник Гайдуков составил объяснительную записку, где описал все мытарства своего соединения, начиная с первого боя против танков 7‐й танковой дивизии немцев. Его объяснения признали удовлетворительными, и обвинение было снято^[350]. К сожалению, его описание боев 19 ноября больше эмоционально, чем информативно:

«Подразделения 120 МСП оставили Глухово, Степанцево, Дурасово и начали откатываться на линию обороны дивизии. Дивизия, оказавшись в единственном числе лицом к лицу с превосходящим противником, несколько раз принимала на себя удар и под натиском танковой атаки, цепляясь за рубежи, начала отходить на второй рубеж – Китенево. В ожесточенных боях прошел весь день. Танки противника несколько раз прорывались через линию обороны к командному пункту, но дивизия продолжала стойко выполнять поставленную задачу. Не имея связи с армией (рация РСБ в первом бою уничтожена), получив данные от 13 КП, что он под натиском танков и пехоты противника отходит на Кузьминское – Китенево. В результате обхода противником правого фланга обороны в районе Воздвиженское, Александровка, Комлево, дивизия попала в трудное положение окружения. Оставался единственный путь отхода через лес (без дорог) параллельно движению противника, оставаясь единственной дивизией без средств ПТО. Командир дивизии решил отвести дивизию на новый оборонительный рубеж, связаться с армией и получить новую задачу»^[351].

Командир 17‐й кд В. А. Гайдуков.

Успешному выходу из окружения дивизия во многом обязана начальнику раведотделения штаба А. Г. Вардишвили: «19 ноября 1941 г. под дер. Воздвиженское дивизия после параллельного преследования противником была отрезана от частей 16 Армии – нужно было найти выход. В разведку был послан тов. Вардишвили, который в течение всей ночи лично устанавливает пункты, занятые противником, по которым дивизия [не] может продвигаться. Благодаря его энергичным действиям, связанным с опасностью для жизни, дивизия благополучно проходит линию фронта, и устанавливает связь с частями 16 Армии»^[352].

Теперь мы знаем, что части дивизии попали второй раз за несколько дней под «паровой каток» немецкого 25‐го танкового полка.

В оперативной сводке 30‐й армии не нашлось места для действий частей соседа:

«В 15.30 19 ноября противник силой до полка мотопехоты, поддержанной 50 танками 6‐й танковой дивизии, прорвав оборону 107‐й мотострелковой дивизии, занял к 12.30 – Игумново, Воздвиженское, в 16.00 – Чернятино, Воловниково, к 17.00 – вышел на рубеж Копылово, Некрасино и далее на юг, создав угрозу захвата Ленинградского шоссе. Атака противника у Копылова была отбита нашими частями. Противник начал обходить деревню с юго-востока»^[353].

В середине дня на командный пункт 14‐й моторизованной дивизии прибыл командир LVI-го армейского корпуса. Оценив действия двух своих соединений, он принял решение, что тому из них, которое окажется лидером в гонке к Ленинградскому шоссе, будут подчинены передовые части соседней дивизии^[354]. А в 21.00 в штабе немецкого корпуса приняли окончательное решение: 25‐й танковый полк и приданный ему 54‐й мотоциклетный батальон подчинить 14‐й моторизованной дивизии. Тем самым главная ударная сила корпуса сосредоточилась в одних руках. На следующий день немецкое наступление должно было начаться с ударов танкового полка на Копылово. Устранив эту угрозу, танки должны были двинуться к железной дороге и шоссе^[355].

Наступление V-го ак немцев.

Думается, что командира 7‐й танковой дивизии барона фон Функа, да и весь его штаб, совсем не радовала перспектива остаться вовсе не у дел. Ведь в случае переподчинения его танкового полка соседу от дивизии мало что оставалось. Ей и так уже не была подчинена почти половина мотопехоты, которая в составе группы Мантейфеля воевала где‐то на северо-востоке, и тоже под чужим командованием. Наверняка этот фактор сыграл свою роль и стимулировал предприимчивость немецких командиров. Формальным основанием для игнорирования указаний штаба корпуса мог стать отданный ранее приказ последнего о необходимости вести активные ночные действия. Оставалось только провести его в жизнь, к чему и приступили на исходе суток.