Первый фельетон Василия

– Вася! Мы не можем делать газету из одних стихотворений! Давай нам небольшие заметки, зарисовки, репортажи, очерки – все, что сумеешь. Не стесняйся, больше пиши о своих земляках! Ты работаешь в колхозе электромехаником? Значит, ты бываешь всюду, на всех участках. Так что тебе и карты в руки. Прояви военную смекалку: ведь ты недавно со службы, сержант в запасе?

Так говорил заведующий отделом писем редакции районной газеты Сергей Семенович Синегубов, принимая от селькора очередное стихотворение. Это был сухощавый, уже немолодой человек. Строгий костюм, красивые очки и проницательный взгляд голубых глаз подчеркивали его интеллигентность, а веселая улыбка и простота обращения располагали к беседе и откровенности. Речь опытного газетчика скорее смутила юношу, чем ободрила.

– Я даже не предполагал, что газетные публикации так различаются по жанрам.

– А ты об этом пока не думай, – развеял сомнения журналист, – пиши, как Бог на душу положит. С жанрами мы позднее разберемся.

На молочнотоварной ферме в колхозе было два перспективных и равноценных коровника. Более опытные доярки по надоям молока вышли в передовые. О них и решил Василий написать свой первый материал.

Был март. С крыш падала капель. Среди осевшего снега местами блестели небольшие лужи. Косые лучи яркого солнца, отражаясь в них, отбрасывали зайчики на потолок красного уголка фермы, куда заглянул Василий. От этого в небольшом помещении было светло и уютно.

Переписал сводку по надоям молока. Прочел стенгазету. Осмотрел развешенные по стенам плакаты. А потом пошел в коровник.

Там шла обычная работа. Весна и сюда проникла. Солнечный свет, проходя через окна, в теплых испарениях казался лучами прожекторов. Настроение юноши было прекрасное, будто и самого его солнышко освещало изнутри.

Доярки в белых халатах и косынках казались ему необыкновенно красивыми. Особо нравилась ему Мария Ивановна Юношева. Василий залюбовался ее работой. Движения женщины было несуетливы, обдуманны. Она была в расцвете сил, стройна не по годам и очень пластична. Казалось, что она не работает, а развлекается игрой в доярки. После доильного аппарата она неспеша додаивала коров вручную. И это у нее получалось красиво. Каждую корову она называла по имени, гладила и разговаривала с ней. Дойку она закончила позднее всех. Но и молока сдала учетчице больше других.

Опубликовали его письмо без поправок и определили ему жанр – репортаж. Начинающий автор был этим очень доволен. Но доярки другого коровника буквально набросились на него. Это были молодые задорные девчата, певуньи и плясуньи. С ними Василий дружил, ходил в кино и на танцы. Среди них была и его двоюродная сестра Надежда.

Около Василия собрался весь комсомольско-молодежный коллектив коровника.

– Разве мы хуже работаем? – наседали девушки. – Там коровы раньше отелились.

– Теперь посмотри новую сводку: мы уже обогнали их, больше надаиваем молока! – говорила Надя.

– А Марья Ивановна – никакой и не передовик! – сказала острая на язык красавица Лида. – Петр Семенович, бригадир, к ней неравнодушен. Он, наверно, и приписывает ей надои.

– А скотник Михаил лучшие корма подкладывает ее коровам, – добавила Наташа.

Василий не знал, что и подумать. Марию Ивановну, казалось, все уважали. Если собрание – она всегда в президиуме. Да и опыта ей не занимать. Она доила коров уже тогда, когда комсомолки в школу бегали.

Обескураженного автора выручил скотник Филимон.

– Пойдем, Василий, покурим.

В тамбуре коровника он сказал, приглушив голос:

– Я точно знаю, что бригадир ей надои не приписывает и Михаил лучшие корма не подкладывает. Здесь дело в другом. Но доказать это трудно. И доярки, и скотники знают, что коровы у нее не самые лучшие. Все мы считаем, что она воды добавляет в молоко. Но как она это делает, непонятно. Разоблачить ее никак не удается. Побеседуй с моим свояком, Михаилом. Я вечерком к нему зайду, побеседую, чтобы он тебе доверял.

Скотника Михаила селькор хорошо знал. Огромного роста, в высоких резиновых сапогах, в шапке набекрень, с обнаженной волосатой грудью, он мог служить натурщиком для портрета сельского рубахи-парня. Василия он встретил широкой улыбкой и, закурив сигарету, признался, что давно подозревает Марию Ивановну в жульничестве. Но как это доказать?

Решили вместе вывести доярку на чистую воду. Уговорили присоединиться к ним учетчицу, жену Филимона. Она охотно согласилась.

Заговорщики установили за женщиной негласное наблюдение. Но ее поведение было безукоризненным. Надоенное молоко она, как все, сдавала через молокомер. Все действия доярки были на виду и не вызывали подозрения.

С дойки передовая доярка ушла как всегда, позже всех, аккуратно развесив и расставив по своим местам молочную посуду. Как только Мария Ивановна, переодевшаяся в шикарное пальто, покинула помещение, друзья внимательно осмотрели ее рабочее место. Придраться было не к чему. Вся молочная посуда чисто вымыта и поставлена вверх дном, чтобы и капли воды в ней не осталось. Не привлекло внимания и то, что в подвешенном на крюк ведерке оказалось литра два чистой воды. Водой запасались и другие доярки. Перед началом дойки они разбавляли ее кипятком и уже теплой подмывали вымя коров. Так они экономили время.

За неделю наблюдатели не продвинулись ни на шаг. И вдруг Василий, заступивший на негласное дежурство, заметил: Мария Ивановна работу начала не с похода за горячей водой, а с набора холодной. Видимо, забыла запастись? Когда доярки разошлись, заглянули в знакомое ведро. В нем – вода. Но и в следующий раз доярка начала работу с набора холодной воды. В чем же дело? Куда девается заранее набранная вода?

И вдруг наблюдателей осенило: доярка выливает запасенную воду в подойник! А потом доит в него коров. В бидон, куда она сдает молоко, входит двадцать литров, так что два литра воды заметить в большой массе невозможно. А до того, сколько раз женщина набирает воду для подмывания вымени, никому нет дела. Не оттуда ли самые высокие надои?

Договорились устроить засаду. Михаил спрятался в укромном месте, откуда отлично видел Марию Ивановну. Догадка заговорщиков подтвердилась. Доярка незаметно, даже не нагнувшись, вылила воду из ведра в подойник.

Осталось уличить обманщицу с поличным. Обсуждали разные варианты.

– Надо что-то в воду положить, – предложила учетчица. – И когда она будет сливать молоко в молокомер, это останется на марле.

Стали обсуждать, что подложить в ведро. Пробку или щепку – нельзя, они будут плавать, и доярка их увидит. Гайку? Она стукнет о металл ведра и подойника. Как же сделать так, чтобы доярка ни о чем не догадалась? Дома провели несколько опытов. И решение было найдено.

Наконец, изложили свои догадки председателю группы народного контроля Сергею Евсюкову. Он отнесся к заявлению очень серьезно. Чтобы обвинить в жульничестве орденоносца, члена бюро райкома партии и лучшую доярку колхоза, нужны были не только неопровержимые доказательства, но и определенное мужество.

Но троица не сомневалась в своей правоте и настаивала на организации публичной проверки.

Евсюков пришел к началу дойки в сопровождении депутата районного совета Виктора Гришина. Они расположились рядом с учетчицей. Михаил и Василий тоже были неподалеку. И вот настал решительный момент. С последними струйками молока на марлевый фильтр молокомера из подойника Марии Ивановны упал какой-то белый предмет.

– Что это у тебя из подойника выпало? – спросил Евсюков.

– Не знаю. Откуда что взялось…

– Зато мы знаем! – сказал Михаил, быстро взял и подал контролеру перетянутый нитками сверток из полиэтиленовой пленки. – Разверните его и прочтите.

Евсюков освободил сверток от ниток. Внутри оказалась увесистая гайка, обернутая в белую бумагу, на которой было написано: «Мы, скотник Михаил, учетчица Зинаида и электромеханик Василий опустили эту гайку с запиской в ведро доярки Юношевой, подозревая, что она выльет находящиеся там 2 литра воды в подойник».

– Что скажешь на это? – спросил депутат.

– Это мне подстроили! Я ничего не знаю! – громко закричала Мария Ивановна. Она побледнела, губы ее тряслись, взгляд лихорадочно бегал от одного участника к другому. Доярки коровника прислушивались к разговору и многозначительно переглядывались.

– Сейчас мы в твоем присутствии составим акт проверки работы доярок коровника, в котором укажем, что ты, Мария Ивановна, постоянно подливаешь воду в молоко. И сегодняшний случай этому подтверждение.

– Я буду жаловаться! Сейчас же позвоню первому секретарю райкома партии, он найдет на вас управу. Как вы смеете обвинять меня, члена бюро райкома партии, орденоносца, депутата областной парторганизации! Это вам так не пройдет. А ты, корреспондент, если напишешь в газету, горько об этом пожалеешь! И с работы полетишь, и из комсомола исключим.

Весть об изобличении доярки с ликованием встретили все животноводы.

– А теперь, Васенька, пиши опровержение к своему материалу, который ты напечатал в газете! – смеялись молодые доярки. – Или струсишь? Марья-то вон как тебе пригрозила!

Василий не струсил.

– А теперь ты написал фельетон! – воскликнул Сергей Семенович, прочтя рукопись селькора. – Так постепенно и другие жанры газеты освоишь.

Марию Ивановну из доярок перевели на должность заведующей продуктовым складом без всякого наказания. А Василию предложили стать штатным сотрудником редакции. Но он отказался. «Сейчас я пишу тогда, когда мне захочется, а в редакции придется писать постоянно, настроен ты на это или нет», – оправдывался он.

Но дело было в другом. Ему не давала покоя мысль о том, что пропадает диплом техника разведочного бурения. Для того, чтобы его получить, было потрачено четыре года упорной учебы. Тогда он был плохо одет, плохо питался. Но все преодолел и получил неплохую специальность. Он уволился из колхоза и отправился работать буровиком.

По Казахстану

Была ранняя весна. Работа на открытом воздухе в зимние морозы, доходившие до 50 градусов, ослабили мой организм, и я чувствовал себя неважно. С трудом отрабатывал смену. Потерял аппетит. И однажды решил: «Поеду на новое месторождение!» Работа буровому мастеру всегда найдется. Уволился и отправился в путь, в Тарбагатайский район Казахстана, в село Кызылкисек.

В Усть-Каменогорск добирался на самолете местной авиалинии. С высоты полета впервые увидел Бухтарминскую гидроэлектростанцию. Отлично была видна высокая плотина, которая подпирала огромное водохранилище. Картина напомнила детские игры, когда перегораживал ручьи. «Это то же самое, но увеличенное в тысячи раз!», – подумалось мне.

А дальше предстояло ехать автотранспортом. Небольшой автобус УАЗ уже ждал пассажиров. Водитель, казах средних лет, перехватил меня у кассы и предложил:

– Ты билет не покупай, отдай деньги мне. Посажу тебя на место кондуктора. С контролером я договорюсь.

В зале ожидания появился симпатичный русский парень. Мы оказались попутчиками. Он недавно отслужил в армии. Значит, будет с кем поговорить. Но вышла ошибка. Юноша не ориентировался ни в литературе, ни в политике, ни в спорте. Он только повторял:

– Вот брат у меня – во всем разбирается. Сам увидишь.

Из вещей у меня был рюкзак и ружье в самодельном чехле. Виктор, так звали парня, заинтересовался им. Я рассказал о своей одностволке, частично о своей службе на Дальнем Востоке, где и приобрел ружье. И решил повеселить человека.

– Спускаюсь я однажды на лодке по течению, шестом дно меряю. Изучаю фарватер речки, на которой стоит наша воинская часть. У берега незнакомый солдатик плещется. Понырял он еще немножко, а потом спросил: «Ну, как, вода холодная?» Он – в воде, я – в лодке! Сразу поправился: «Ну, как, клюет?» Понимаешь, он ждал вопроса, а я молчал, и тот сам сорвался у него с языка!

Парень слушал, открыв рот. Посмеялись. Я вышел в открытые двери, ведущие к летному полю, чтобы покурить на свежем воздухе. Мимо прошла девушка метеоролог. Видимо я засиделся на буровых вышках, отстал от жизни. Поэтому долго был под впечатлением, которые произвели на меня стройные ноги в легких резиновых сапожках на крепких икрах, рельефные груди и тонкая талия. А больше всего – беспечное, веселое выражение голубых глаз на симпатичном лице.

Только от того, что она прошла мимо, захотелось жить, творить, совершать подвиги. Даже явилась мысль остаться в этом Усть-Каменогорске и познакомиться с девушкой. Но я понимал, что никто меня не ждет и даже не подозревает о моем существовании. Так что нужно идти своим путем и не отвлекаться. Метеоролог проследовала к приборам, а я вернулся в зал ожидания.

Виктора застал в кругу людей, которым он говорил:

– Я стою в лодке, а он в воде и он меня спрашивает: «Ну как, вода холодная?»

При виде меня он смутился. А я понял, что у юноши за душой нет даже плохонького анекдота. А еще и со скромностью проблемы.

Сидение контролера было удобным, позволяло обозревать и окрестности, и пассажиров в салоне. Возбуждение от любования девушкой перешло в стойкое хорошее настроение. Ехали в основном безлюдной степью, желтой от пожухлых прошлогодних трав. В низинках еще лежал снег. Через какие-то промежутки у обочины дороги попадались каменные бабы. Это, видимо, были те самые места, о которых писал Абай Кунанбаев.

– Вы Абая Кунанбаева знаете, читали его книги? – обратился я к казахам. Они переглянулись и покачали головой: «Не знают».

– А Джамбула Джабаева?

– Этого знаем. Он акын, песни сочинял.

Приехали в казахское село, в центре которого располагались клуб, столовая и магазин. Пошли в столовую. Она была закрыта: выходной – воскресенье. У клуба афиша кино: «Доживем до понедельника». Это совпадение развеселило меня, хотя от голода было не до смеха. Купили хлеба и ели его всухомятку. К вечеру должны были добраться до другого казахского села и там заночевать.