Пролог

Где-то в самой середине девяностых годов…

В те суровые времена, в древнерусском городе Нижний Новгород, что располагается на красочных берегах Великой российской реки, знакомой каждому россиянину под громким названием Волга, проживала обычная, ничем не выделявшаяся, семья. Небольшая ячейка нижегоро́дского общества состояла из двух родителей и единственного сынка, едва достигшего шестиле́тнего возраста. И всё у них было нормально… Но?! Лишь до поры до времени. Однажды глава семьи, собрав немногочисленные пожитки, состоявшие из носимых вещей и бритвенных принадлежностей, нежданно-негаданно скрылся. Он ушёл к другой женщине, к коей испытывал дурманяще страстные чувства, а через какое-то время сочетался с ней браком. Новоявленная чета перебрала́сь из провинциального города поближе к столичному мегаполису. Брошенный ребёнок на долгие годы потерял след безответственного отца – подлого человека, не пожелавшего пронести непростую обязанность, связанную с полноценным родительским воспитанием.

Мать, дородная женщина, единолично взвалила на себя нелёгкое бремя, предполагавшее содержание малолетнего сына. Имея неприглядную внешность, она обладала низеньким ростом, выделялась полным телосложением, казалась неуклюжей да несуразной – что вовсе не позволяло надеяться на скорое изменение личной жизни, и незавидной, и крайне непривлекательной. Широкое лицо, обвисшие щёки, заплывшие веки и злобные голубые глаза – все они выглядели, не сказать, что ужасно, но неприятно отталкивающе. В общем, брошенная супружница мало напоминала ту красивую хрупкую девочку, какой представлялась до рождения теперь уже явно что не желанного сына. В те далёкие времена доку́чливый обольститель, обрюхативший юную барышню до наступления совершеннолетнего возраста, был счастлив взять её замуж и пообещал содержать в достаточной мере; он утверждал, что милая пассия никогда и ни в чём не станет нуждаться. Наивная простушка полюбила того молодого парня, не по-мужски симпатичного и прекрасно сложённого. Не имея освоенной профессии, она поверила тем клятвенным заверениям и сделалась законной женой – ровно за месяц до исполнения восемнадцати лет и за четыре до рождения несчастного мальчика, зачатого в грехе и пороке. К тому времени несмышлёная милочка едва успела закончить среднюю школу и получила основное образование.

Сначала всё было вроде бы гладко и складывалось, как и обещал осчастливленный полюбовник, ставший заботливым мужем, – он успешно справлялся с главными обязанностями финансового добытчика и любящего мужчины. Свободное время они проводили вместе и старались ни на секунду друг с другом не расставаться. Постепенно привлекательная смуглянка, так и не сумевшая успешно трудоустроиться, настолько прониклась тягостной ленью, что энергично прибавила в лишнем весе, быстро набрала избыточных килограммов и совершила обратную трансформацию – превратилась из прекрасной принцессы в бесформенную «лягушку». Видя непривлекательную, если не отвратительную метаморфо́зу, происходящую прямо перед глазами, недобросовестный супруг всё меньше уделял ожиревшей жёнушке до́лжного мужского внимания. Нередко он подолгу задерживался на сверхурочной работе, создавая плодородную почву для же́ниной неистовой ревности. Отчаявшаяся особа, оказавшаяся в двусмысленном положении, где хорошенько топталось высокое любовное чувство, становилась и омерзительной, и склочной мегерой. Она придиралась к каждому маломальскому промаху, совершаемому (теперь уже!) бывшим возлюбленным. Тем более что навязчивые подозрения, что он склонен к растленным прелюбодействам, не оказывались сильно беспочвенными.

Итак, настал кульминационный миг, когда в одно прекрасное утро неверный супруг не выдержал поднадоевшего общества и когда он предательски покинул семейный очаг; безответственный негодяй отправился создавать другую семью.

Несчастная мать, она призирала бывшего муженька всей злобной душой; да, неслыханное, ни с чем не сравнимое, вероломство случилось настолько огромным ударом, что в дальнейшем, на протяжении аж долгих полутора лет, она никак не могла очухаться и всё более горевала. Упаднические настроения особенно подкреплялись тем неприятным фактом, что на приличную работу нигде не брали, и неумелой женщине удалось устроиться лишь скромной уборщицей, где мизерным окладом служила нищенская зарплата. Сводя концы с концами, она каждой ночь безостановочно плакала, коря жестокую участь и злую Судьбу, – проклинала за убогое существование и влаченную, ничтожную жизнь, не посылавшую ни маленького просвета! Сначала, обуреваемая безу́держной яростью, отвергнутая страдалица мечтала предавшему злодею безжалостно отомстить. Она намеревалась с ним хорошенечко рассчитаться и в полной мере воздать за оскорбленное самолюбие, крайнюю бедность и позорные унижения, какие в результате презренной измены ей довелось пережить. Однако тому удалось благополучно исчезнуть, то есть он сделался абсолютно недосягаем.

Венцом кошмарных переживаний стала безграничная ненависть, которая вылились на малолетнего сына. В те нелёгкие времена ему исполнилось чуть больше семи с половиной лет; но он уже в полной мере смог испытать необузданную бесчеловечность, предназначенную, скорее, взрослому мужчине, нежели малолетнему мальчику. Стоило ему лишь малёхонько провиниться либо проштрафиться, как агрессивная женщина начинала его тиранить и избивать; она вкладывала в свирепые удары всю силу неистовой мести, на какую оказывалась способной. Истязая, желчная мамаша не забывала высказывать:

– Получай, «ублюдочный выродок»! Это тебе за все глубокие несчастья, что причинил мне твой «драгоценный папочка». Ты весь, «паскудная падла», в него… желаешь мне бесконечного зла, да и рожа у тебя, «поганый ушлёпок», точно такая же мерзкая и ехидная, ничем от него не отличная.

В критических, едва ли не безвыходных ситуациях униженный ребёнок пытался лишь вымолить милосердной пощады, не в силах сопротивляться осатанелой родительнице:

– Мамочка, милая, прости меня, я больше так никогда не буду!..

Он прекрасно понимал, что никакие мольбы не остановят жестокого истязания, и просил его не трогать исключительно по детской беспомощности, любыми путями желая избавиться от жутких побоев. Надо понимать, в большинстве случаев вина его не считалась столь пагубной, чтобы подвергаться безжалостным избиениям. Порой её не было вовсе – просто брошенной супруге, безнравственно оскорблённой, требовался хоть какой-нибудь незначительный повод (дабы выместить на слабом ребёнке тупую озлобленность, беспощадную и жестокую, ни с чем не сравнимую). Забитый мальчик сделался зашуганным, робким, но и злопамятным. В большинстве он старался отсиживаться в унылой квартире, где прятался в самом тёмном углу, специально им выбранном, чтобы поменьше попадаться на глаза разгневанной матери (и по вполне объяснимым причинам предпочитая из него не высовываться, лишь бы не попадаться ожесточённой мучительнице).

Так он и рос в бесчеловечных, если не варварских зверствах и бессердечно-оскорбительных унижениях. Постепенно взрослея, он частенько сбегал из жуткого дома и подолгу прятался на фермерско-крестьянских угодьях, раскинутых за опостылевшим городом; там зачумлённый парнишка скрывался среди бескрайних тыквенных насаждений. Озлобленная мамаша всё чаще прикладывалась к пивному стаканчику. Едва ему исполнилось полных семнадцать лет, опившись поганым пойлом, она умерла в отвратительных судорогах, наполненных нечеловеческой жутью, но вовсе не запоздалым раскаянием, выраженным по отношению к угнетённому сыну. Скоропостижная кончина случилась за полгода до выпускного школьного класса. Надоевшую учёбу беспечный парень тут же хотел забросить, но обострённая интуиция навязчиво подсказала, что первоначальное обучение лучше бы, конечно, закончить. Чтобы хоть как-то себя прокормить, нередко приходилось подрабатывать разовым грузчиком и осуществлять ночною разгрузку-погрузку товарных вагонов.

Всё, что он умудрился перетерпеть и что получилось выдержать за несчастливое детство, а следом и горемычную юность, сказалось на психическом состоянии, выработав кровожадные, едва ли не зверские качества: изощрённую жестокость и лютую мстительность, бесчеловечную ненависть и садистскую беспощадность…

***

Нерадивый отец, женившийся на молоденькой женщине, пода́лся в при́городный посёлок, расположенный недалеко от столичного региона. Оба они устроились на зави́дные должности и народили двух маленьких деток – хорошенького мальчика, прекрасную девочку. Жили в приличном достатке; в новоиспечённой семье царили счастливый мир, взаимное понимание, уравновешенная гармония. Поселились в двухэтажном особняке коттеджного типа; прилегавшая территория, отличавшаяся внушительными размерами, огораживалась красивым железобетонным забором, украшенным замысловатым, изящным рисунком.

С того момента, как непутёвый мужчина безжалостно «кинул» отвергнутую жену, оставшуюся в глубокой провинции вместе с маленьким сыном, минуло долгих семь лет. За весь тяжёлый период (по продолжительности для измученного ребенка просто невероятный) он прежней супруге так ничем ни разу и не помог: ни законными алиментами, ни моральной поддержкой, ни другим, хотя бы менее значимым, способом. Подлец! Он и не думал участвовать в содержании сына, скупым молчанием и долгим отсутствием распаляя жуткую неприязнь, способную накопиться в беззастенчиво брошенных людях. Среднестатистический человек, перебравшийся на окраину Москвы из Нижнего Новгорода, он считался вполне состоятельным и наслаждался каждой минутой безоблачного существования, благополучного бытия. Провинциальный переселенец наполнился безразмерным счастьем, предполагая, что безмятежная реальность никогда не прервется; однако, как оказалось, он значительно заблуждался…

Однажды, вернувшись после очередного рабочего дня, он с нехорошим предчувствием обнаружил, что входная дверь чуть-чуть приоткрыта. Немного нестандартная ситуация, в двухэтажном коттедже, огороженном высоким забором, не представлялась чем-то уж необычным (нередко её не запирали как забывчивая супруга, так и беспечные дети); но сейчас взволнованный хозяин дома почувствовал, как чуткое сердце вдруг сжалось томительной болью и моментально наполнилось охоло́жденной кровью. Никогда ему прежде не доводилось испытывать хоть сколько-нибудь похожего! Им полностью завладела необъяснимая паника, слепая, безотчётная, дикая: затуманенное сознание буквально сковалось; лицевые мышцы свело мимическим ужасом; на воспалённом лбу проступил болезненный пот; по взмокшей спине побежали миллионы колючих мурашек, временами горячих, а зачастую и ледяных.

Несмотря на угнетённое состояние, встревоженный хозяин, пересилив коварные страхи, чуть не лишившие сознательной воли, поспешно забежал вовнутрь жилых помещений. Там ожидала до жути шо́ковая картина: паркетные полы, в просторной зале, пестрели кровавой влагой (что странно, ни следов борьбы, ни сумасшедшего буйства в домашней обстановке вроде не наблюдалось?); обыденная обстановка отличалась зловещим затишьем, сплошной тишиной и представлялась поистине мрачной, едва ли не гробовой. В голове главы семейства промелькнула злосчастная мысль: «Что же такого, невообразимо страшного, могло здесь случиться?» Она не находила никакого разумного объяснения.

Стремясь по-быстрому прояснить причину, приведшую к чудовищным переменам, несчастный муж и отец бегом пробежал на второй этаж, где размещались общие спальни. Пробегая по зальному помещению, неаккуратный мужчина впопыхах поскользнулся и, чуть проехав по скользкой крови́, плюхнулся на́взничь – больно ударился затылочной частью о паркетное покрытие пола. На секунду он потерял пространственную ориентацию, однако страшное предчувствие гнало его дальше. Неуклюжий хозяин подня́лся и, весь перепачканный багряной влагой, продолжил начатый путь, но… старался ступать сравнительно осторожнее.

В первую очередь он бросился в смежные спальни малолетних детей – там, к нескончаемому ужасу, оказалось пустынно. Тогда он решился обследовать личную комнату, занимаемую и им самим, и любимой супругой. Через пару секунд проницательный муж оказался рядом, распахнул фигурную створку – и вмиг похолодел от охватившего ужаса. Он едва не лишился чувств от жуткой картины: на двуспальной кровати лежали и дорогая жена, и двое крохотных малышей (мальчик девяти лет и девочка, достигшая лишь семи), ни словом ни жестом не подававшие признаков жизни. Обоих детей (по всей видимости?) убивали одновременно: безжалостно перереза́ли нежные горлышки. Но вот замученная женщина?.. Ей досталось как следует: она лежала целиком обнажённая, имея на изрезанном туловище множественные ранения, колотые и резанные. Судя по всему, перед тем как окончательно умерщвлять, бедную страдалицу подвергли безжалостным пыткам. Для того чтобы она не кричала, губы супруги (прямо так, «на живую», без местной анестезии) сшивались тонкой жилкой медного провода, легко проходившего в обыкновенную стальную иголку. Сколько же ей пришлось претерпеть? Невозможно себе и представить! Даже при первичном осмотре отчётливо виделось, что на изумительном стане не оставалось живого места: всё оно было в мелких надрезах, крупных порезах, резаных ранах, неглубоко проникавших под кожный покров. Единственное, нетронутым оставалось лишь восхитительное лицо (если не считать друг пришитых к другу безжизненных губ). Помимо перечисленного кошмара, постельное белье, устеленное в широкой кровати, насквозь пропитывалось невысохшей кровью, обильно вытекавшей из мёртвых тел, убитых садистским, неимоверно безжалостным, способом.

Обескураженный хозяин, до настоящего мига хоть как-то крепившийся, почувствовал острый позыв, производимый вдруг разом ослабшим желудком. Не в силах сдержать защитной реакции, он, спотыкаясь и падая, побежал в туалетное помещение, располагавшееся здесь же, но в отдалённом конце. Закончив с пренеприятным занятием и приведя разрозненные мысли в частичный порядок, он вознамерился выяснить, что же в благопристойном доме, казавшимся спокойным и наполнявшимся смехом и счастьем, на самом деле произошло. Искать разгадку лично? Навряд ли бы получилось. Ничего ни здравого, ни осмысленного в опустошённый разум почему-то не приходило (явных врагов у приличных людей – вроде бы? – не имелось).