Я на секунду закрыла глаза, усилием воли загоняя полуогра поглубже. Помогло лишь отчасти: нашим личностям было тесно под одним плащом. Я то практически его не чувствовала, то начинала путаться в простейших вещах. Вскоре профессор уже неотлучно дежурил возле нашей пары.

«Дуболом, вы это нарочно?»

«Сколько раз повторять, что цветы не дарят стеблями вперёд!»

«О, Господи, и почему вы не продолжили семейное дело? Лесоруб – отличная профессия!»

Пальму первенства со мной делил Марсий Фьерский, явно не отошедший от недавнего унижения. Черные глаза то и дело со злостью останавливались на мне, но вымещал он её на напарнике – юноше из своей свиты. Тот сносил всё безропотно. И почему они так с ним церемонятся?

Профессор хмурился, разрываясь между нами двумя:

«Вы будто делаете даме одолжение, Марсий! Ни одна леди не примет букет, подаренный так небрежно».

«Вы должны вручить девушке букет, а не разрубить её пополам».

Брюнет и впрямь размахивал цветами так, словно орудовал мечом.

Профессор нервно постукивал носком лакированного ботинка о пол и наконец упорхнул к Марсию, а я сунула гвоздики своему напарнику и огляделась. Но ни одно из раскрасневшихся лиц не заставило сердце сладко дрогнуть. Наверное, чтобы почувствовать знак, нужен более близкий контакт. Я подняла руку.

Брови профессора вспорхнули удивленными галками:

– Да, Дуболом?

– Профессор, я тут подумал… – несколько голов изумлённо повернулись в мою сторону, – может, нам меняться парами? Ну, чтоб отрабатывать с разными партнёрами.

– Отличная идея! – Похоже, профессор и сам не верил, что говорит это. – Будем двигаться по часовой стрелке. Меняемся по хлопку. Раз, два, поменялись!

Я успела перехватить одобрительный взгляд Озриэля.

Через три смены началось новое упражнение. Нам предстояло отрабатывать друг на друге комплименты. Букеты были отложены, и их место заняли небольшие жестяные подносы. Профессор взмахнул рукой, и в середине каждого появилось крохотное пирожное, с виду настоящее. По аудитории разлился сладкий аромат ванили и корицы. Теперь я уже была настроена не столь скептично и внимательно слушала инструкции, стараясь запоминать всё в точности. Оказалось, сделать правильный комплимент не легче, чем отыскать цветочную лавку по карте мамаши Пикус. Дело не ограничивалось красивыми словами, там всё работало в комплексе. Помимо самой фразы, следовало помнить о мягком тоне, полуулыбке, выверенном расстоянии между вами и объектом и как бы случайных касаниях. На деле касания являлись ключевым пунктом.

– Обратите внимание на движение мизинца и этот незаметный щелчок в самом конце.

Длинные пальцы профессора сплели в воздухе непринужденный узор, в котором, при ближайшем рассмотрении, угадывалась хитрая комбинация.

Суть предстоящего упражнения заключалась в том, чтобы комплиментом заставить напарника съесть пирожное. Каждому давалось три попытки. На первый взгляд, задача представлялась невыполнимой, но профессор своим примером доказал, что настоящая галантность творит чудеса. Хотя, подозреваю, без маленьких чудес всё-таки не обошлось. Только в данном случае это было не заклинание, и не магический предмет, а сочетание слов и движений, которые, при правильном исполнении, создавали волшебный фон очарования. А покоряться очаровательному собеседнику – одно удовольствие.

Как и в прошлый раз, профессор взял на себя первичную демонстрацию. Ничего не значащая фраза приобрела в его устах непередаваемую прелесть, и вот уже подопытный студент ел из его рук молочный трюфель. Вид у парня при этом был донельзя счастливый.

– Все всё поняли? – спросил профессор, вытирая пальцы о кружевной платочек. – И помним: тон, поза, улыбка, жест. Никаких дополнительных приёмчиков, сдерживаем свою природу, господа. А теперь за дело!

Он снова звонко хлопнул в ладоши, и студент, минуту назад восторженно лобызавший его пальцы, заморгал и с удивлением вытер шоколадные усы.

Напротив меня оказался тоненький блондин с острым личиком. Бледная кожа тихо мерцала, словно он припудрился. Большие серые глаза напоминали подмерзшие озера, во всём облике чувствовалась располагающая мягкость. Он держал поднос с крохотным безе с ловкостью бывалого подавальщика.

– Только попробуй сделать ещё шаг, – буркнул через меня Гарт.

Парень ответил кроткой обезоруживающей улыбкой. Тут я заметила, что Озриэль делает какие-то отчаянные жесты, указывая на моего напарника, но так и не поняла, что они значат.

Блондин не предпринимал никаких попыток приблизиться. Так и стоял, глядя на меня чистыми серыми глазами, которые внезапно приобрели головокружительную глубину. Меня прямо-таки затягивало в восхитительный водоворот их искренности. Я всё ещё была в аудитории, но при этом все окружающие сделались какими-то далекими и ненастоящими. Я ощутила приятную расслабленность, а ещё поняла, что стоящий напротив – отличный парень. Не просто отличный – он мой лучший друг! И неважно, что я даже имени его не знаю. Я готова рассказать ему всё на свете: про глупую влюбленность в трубача из королевского оркестра, про то, как нарушила отцовский запрет и убежала из дворца, про то, что притворилась Гартом. Последняя мысль меня особенно поразила: я ведь бесстыдно обманываю этого милого светлоокого юношу, моего лучшего друга! Так не годится, я должна сейчас же ему во всём признаться! Я уже потянулась, чтобы развязать тесемки плаща, но тут в голове раздался мягкий голос, не женский и не мужской, он словно гладил изнутри…

Я пришёл из страны, где нет смерти и боли, старости и невзгод. Её земли покрыты вечно зелеными садами, а в воздухе разлита нега. Её жители не ведают слёз и дни напролёт проводят в пирах и танцах. Там все любят друг друга и остаются вечно молодыми. Взойди со мной на хрустальную ладью, и поток бессмертия отнесёт нас к её берегам… Всё, что для этого нужно, – откусить крохотный кусочек. Это безе – твой билет в сказочный мир…

Безе? Всего-то! Да что угодно ради лучшего друга!

Я протянула руку к подносу, не отрывая зачарованного взгляда от сверкающих и пронзительных до мурашек очей, когда откуда-то слева послышался шум.

– Нет-нет, не отводи глаза! – взвизгнул голос в голове куда менее чарующим образом, а лицо блондина приняло озабоченное выражение, вмиг подрастеряв располагающую проникновенность.

Я, как во сне, повернулась к источнику шума, попутно стряхивая остатки оцепенения.

– Приказываю: ешь! – Голос Марсия Фьерского звенел от бешенства. Парень напротив него растерялся, не зная, как поступить. Профессор уже двинулся к ним:

– Марсий, я же сказал: никакого принуждения, только тон, поза…

Договорить он не успел, потому что брюнет раздраженно сдернул одну перчатку (самая обычная рука – никаких тебе когтей или перепонок) и отвесил посмевшему ослушаться короткую пощечину. Его напарник вытаращился от ужаса и, как стоял, упал навзничь. Голова с металлическим стуком ударилась о пол.

Наступила гробовая тишина, все в молчаливом шоке уставились на лежащего.

Первая подала голос я.

– Озриэль, у него голова чугунная!! – завизжала я, тыча пальцем в неподвижное тело. – Нет, ты это видишь? Видишь?!

Я это сейчас в прямом смысле: казалось, к живому телу приставили голову чугунной статуи. Лицо несчастного застыло в беззвучном вопле.

– Кто-нибудь, уймите Дуболома, у него истерика, – бросил профессор и склонился над пострадавшим студентом.

– Да, профессор. – Озриэль шагнул ко мне и крепко стиснул локоть. – Я отведу его в лекарскую башню.

Преподаватель кивнул, и ифрит потянул меня к выходу. Я оборачивалась всю дорогу до двери. Виновник случившегося теперь стоял по одну сторону от тела, а все остальные сбились в кучку по другую. Даже верные вассалы Марсия не спешили занять место подле него, не зная, успел ли он остыть – никто не горел желанием нарваться на следующую оплеуху.

Но тот уже выместил раздражение и снова натягивал перчатку. По лицу разлилось удовлетворение.

– Нет, ты это видишь? Видишь? – повторяла я, дергая Озриэля.

– Вижу, – коротко отозвался он.

Профессор поднял на Марсия раздраженный взгляд:

– И что теперь прикажете с ним делать?

– Можно отлить на сувениры, – предложил тот. – Как вариант, насадить голову на пику и выставить на воротах – для устрашения врагов.

Его приспешники заискивающе захихикали.

– Очень смешно, – сухо резюмировал профессор. – Придётся побеспокоить вашего отца и пригласить придворного мага.

– Валяйте, – зевнул Марсий. – У отца этих челобитных – хоть бумажный дворец строй. Но через годик-другой дойдёт очередь и до вашей записки.

– Я не потерплю, чтобы…

Чего именно не потерпит профессор Гудинаф я так никогда и не узнала, потому что Озриэль вывел меня в коридор.

Глава 6

о том, как нас с Озриэлем почти научили летать

Перерыв ещё не начался, и повсюду стояла торжественная тишина, нарушаемая лишь гулом учебного процесса за закрытыми дверями.

Ифрит остановился и встряхнул меня.

– Тебе как, лучше?

– Да… – выдавила я. – Кто Марсий такой?

– Наследный принц.

– Наследный кто?

– Сын короля.

– Хочешь сказать, будущий правитель Затерянного королевства?

– Именно.

– То есть он принц, который учится на принца?

– Ну, вообще-то никому не положено знать, кто он. Марсий здесь инкогнито.

– Но всё об этом знают?

– Ага.

– Он отлично умеет не выделяться.

Мы двинулись дальше по коридору.

– По правде сказать, тут не только его вина: трудно не выделяться, когда к тебе приставлены телохранители, а под апартаменты отвели целый этаж.

– А что с его рукой?

– Руками, – поправил Озиэль. – Он превращает в чугун всё, к чему прикасается. У него даже прозвище есть: «Чугунок». Только об этом тссс.

– Но все его знают?

– Точно.

– Чугун, значит…полезное свойство! И дворцовые кухарки всегда при кастрюльках. Хотела бы я такие ручки…

– Уверена?

Я взглянула вниз, на наши с Озриэлем переплетенные пальцы, и промолчала, а потом тихонько высвободилась.

Мы ещё немного прошагали в тишине.

– Что-нибудь почувствовала в аудитории? – спросил он, когда мы спустились на несколько этажей ниже.

Я покачала головой:

– Нет.

– Точно? Совсем-совсем ни к кому? – участливо осведомился ифрит.

– Точно.

– Жаль, – сказал Озриэль, и его лицо просветлело.

– Хотя нет, погоди, мой последний напарник…

– Это не то, – отмахнулся ифрит. – Я же предупреждал не приближаться к Сиду Туатскому.

– Да, только не сказал, который из них он!

– Я же показывал! – оправдывался Озриэль.

– Взмахи руками не считаются. Так кто Сид такой? Он обещал покатать меня на хрустальной ладье и искупать в неге.

– Так и сказал? – прыснул Озриэль.

– Смысл был примерно таким. Я, знаешь ли, точно не запоминала. В последнее время слишком много народа перебывало в моей голове. Пора опись проводить.

Я резко остановилась:

– Озриэль! Он знает, кто я.

– Не знает, – успокоил ифрит. – Сид не умеет читать мысли – только забираться в них. Считай его кем-то вроде фея.

– А откуда он?

– Описание страны было довольно точным.

Я сделала вид, что задумалась:

– Пиры, танцы, бессмертие… Может, ещё не поздно вернуться в аудиторию?

– Не вариант, – подхватил Озриэль. – Он только обещания раздаёт, но попасть туда могут лишь подобные ему.

– Я не много потеряла. Зачем мне парень, который пудрится?

* * *

В лекарскую башню мы, разумеется, не пошли. На этот раз я провела беседу с большей пользой, вызнав у Озриэля всё, что могла про академию. По сути, она была чем-то вроде мужского аналога пансиона для благородных девиц. Тут студентов учили обращаться с оружием, вести себя в обществе, прививали знания в разных областях, с упором на те или иные предметы, в зависимости от выбранного направления. По официальной версии, Марсия сюда поместили именно с такой целью. По слухам же, случилось это после того, как его отец обзавёлся парком чугунных скульптур. Придворный маг потом несколько месяцев расхлебывал кашу, а Его Величество собственноручно рассылал письма с извинениями семьям аристократов и грозился лишить единственного сына права на престол в пользу дальнего родственника. Король, видимо, надеялся, что здесь отпрыска научат сдержанности. Я вспомнила гордый профиль с портрета на стене в лавке мадам Гортензии. Вроде, не похож на наивного…

Как оказалось, помимо Марсия, здесь учились и другие принцы – те, что прибыли из других королевств и земель. Правда, среди них больше не было ни одного наследного, и монаршья кровь подчас исчислялась каплями. Например, Озриэль, в сущности, тоже являлся принцем с туманной перспективой стать когда-нибудь королем, в случае кончины остальных восьмидесяти двух претендентов на престол, включая его шестерых братьев и отца. Таким образом, часть поступающих в академию изначально являлись принцами по происхождению, другие – нет, но все без исключения выпускались отсюда с соответствующим титулом и дипломом. Что касается юношей королевских кровей, они учились в Принсфорде в основном из соображений престижа – чтобы завести полезные знакомства, ну и для отшлифовки светских навыков, но в целом заранее знали, что их будущее обеспечено. Им раскрывали гостеприимные объятия факультеты доблестных защитников и магической дипломатии.

К другой категории учащихся принадлежали юноши из простых семей, попавшие сюда за те или иные заслуги. На учебу их направляли власти родного королевства. Их куда охотнее принимали факультеты ученых мужей и ранимых романтиков. После выпуска их ждали две наиболее вероятных альтернативы: творческая стезя (от таких родители всё равно ничего путного не ждут) или женитьба на деньгах. Новообретенный титул позволял замахиваться даже на принцесс. Конечно, всегда можно было просто вернуться домой, положить диплом в сундук и снова взяться за мотыгу.

Существовал и третий вариант проникновения в эти стены: родиться в очень богатой семье. Но в итоге все вышеперечисленные категории учащихся получали одинаковые по ценности дипломы. То есть принцем можно стать как по факту рождения, так и в результате обучения, и академия очень гордилась тем, что не делала никаких различий между своими студентами. Разумеется, эту оплошность спешили исправить сами учащиеся. Плебеям не было доступа в компанию Марсия Фьерского и ему подобных.

И да, серьезным заклинаниям и чарам здесь не обучали. Так, волшебство по мелочи. За правонарушения нещадно исключали, а быть исключенным из Принсфорда – несмываемый позор. За всю историю едва ли набралось три таких случая. Конечно, никто не мешал брать уроки колдовства у практикующих магов, нанимая их в качестве частных учителей. Некоторые так и поступали. Но для публичного использования магии требовалось соответствующее разрешение. Мелкое колдовство не нарушало магический фон, а что-то посерьезнее оставляло отпечатки, по которым преступника и можно было вычислить. Это не касалось природных свойств. К примеру, трюки Сида колдовством не считались, поскольку являлись частью его природы.

Рассказ Озриэля пролил свет на многое. Загадкой осталось лишь, как сюда попал Гарт.

– Он что, из богатой семьи?

– Нет, говорят, он на вступительных вместо ответа на вопрос затянул песню. Члены комиссии так расчувствовались, что сразу определили его в ранимые романтики, не зная, что эта песенка лесорубов – единственное, что он знает. В принципе, с тех пор ничего не изменилось.

Я снова вернулась мыслями к Магнусу: где он сейчас? Вдруг напуган? Или заперт в аудитории? Или кто-то в этот момент заносит над ним башмак? Я высказала свои опасения Озриэлю. Он минутку подумал и сообщил:

– А знаешь, у меня есть идея, идём.

– Куда?

– К голосу нашей академии.

– Ты о привратнике? – догадалась я.

Озриэль кивнул, и мы направились к центральной лестнице.

Плащ волочился за мной по полу, а ещё мне казалось, что я тащу на плечах полуогра впридачу. Неприятно чувствовать, что ты в своём теле не один.

– Больше не могу, – пожаловалась я. – Хочу снять этот плащ

Ифрит беспокойно заозирался:

– Нельзя, Ливи: если кто-нибудь тебя увидит, проблем не избежать. Плюс к тем, что уже имеются.

Видимо, вспомнил про недоразумение с «дебошем».

– Хочу тебе вмазать, – призналась я.

– Что? – Озриэль повернул ко мне изумленное лицо.

– То есть, конечно, не я, а Гарт.

– Аа… так и знал, что все эти его взгляды неспроста. А почему? – полюбопытствовал он.

Я прислушалась к жалобам полуогра.

– Ну, у тебя локоны такие…кудрявые. – Озриэль озадаченно дёрнул светлую прядку. – А ещё чистые. И сюртук хорошо сидит, а не лопается, как на мне. Всякие волшебные штуковины есть – вот как твой арбалет. Я тоже такие хочу.

– То есть хочешь сказать, что ты…то есть Гарт – что он мне завидует? – удивился ифрит.

– Не то слово!

– Ну и ну!

В этот момент мы снова оказались в полутемном вестибюле, где всё дышало строгой торжественностью. Привратник скучал под колпаком разноцветным дымком. При виде нас, он снова обрёл плоть, если так можно выразиться.

– Озриэль, мой мальчик! Почему ты не на занятии? – Старичок тут же нахмурился: – Неужели снова взыскание? Два за один день – это уже…

– Нет-нет, Август. – Ифрит заторопился вниз по ступеням. – Произошёл инцидент с Марсием на этикете.

– А, ну, сир Фьерский выкрутится. В крайнем случае, Его Величество ещё пару башен к академии пристроит.

Последнее привратник произнёс шепотом и лишь убедившись, что поблизости больше никого нет. Тут он покосился на меня:

– Вы, как я вижу, сдружились.

– Не то чтобы… Но не волнуйся, Гарт никому не скажет.

Озриэль в любом случае был прав: для того, чтобы сказать, надо сперва запомнить.

Я подошла и встала рядом с ифритом. Господин Август скользнул по мне взглядом и хотел отвернуться, но внезапно нахмурился, протёр лорнет и всмотрелся внимательнее. Меня прошиб холодный пот. А что если на него магия плаща не действует? Но тут он отстранился и слегка пожал плечами, как человек, которому что-то почудилось.

Ифрит тем временем легко вспрыгнул на постамент и, придвинувшись вплотную к стеклу, что-то зашептал. Привратник слушал, приставив к уху ладонь.

Едва он успел договорить, прогремели трубы, и коридоры наполнились шумом и хлопаньем дверей.

Господин Август снова принял официальный вид, прочистил горло и поднёс ко рту рожок в оправе из черненого серебра, висевший у него на шее. Под сводами академии раздался магически усиленный голос, отражаясь от стен:

– Внимание всем учащимся и преподавателям Принсфорда! Сегодня из королевского зоопарка сбежал очень редкий паук, единственный в своём роде. Отличительные приметы: боевая пика на спинке и вздорный нрав. Всем, кто его видел, просьба сообщить привратнику о местоположении. Ни в коем случае не дотрагивайтесь до него, это может быть опасно! Если же объявление слышит сам паук, пусть спустится в вестибюль.

Мы прождали весь перерыв, но Магнус так и не появился.

– Жаль, – сказал Озриэль, – надеялся, сработает.

– Что сейчас по расписанию? – вздохнула я. – Скоро придётся вернуться в цветочную лавку.

– Музицирование.

* * *

В отличие от этикета ухаживаний, музицирование было профильным предметом, поэтому здесь собрались учащиеся только одного факультета. Занятие вела молоденькая профессор Амфисбена, похожая на осу – возможно, из-за строгого желтого костюма в черную полоску и указки-жала. Узкий красный поясок делил её пополам, отгораживая пышные бедра от аккуратного верха. Две косы оборачивались вокруг головы, а по бокам торчали тщательно завитые золотистые кудряшки, которые подпрыгивали при ходьбе. Тоненький голосок становился ещё тоньше, когда поблизости оказывался Озриэль.

Каждый учащийся занимался на своём инструменте, но удивительным образом никто никому не мешал. Здесь наблюдалось всё многообразие – от ручного органа до рок-мандолины Индрика. Когда он перебирал низкие басы, у меня в груди гудело.

Озриэль выкатил из шкафа столик, уставленный рюмочками, стаканчиками и прочими стеклянными сосудами с разноцветными жидкостями.

– Что это?