Глава четвертая

Едва нам начинает казаться, что мы что-то узнаем, как тут же выясняется, что мы ровным счетом ничего не знаем.

Гастон Леру. Тайна желтой комнаты, глава I

Я (потому что это опять я, а кто же еще?) выныриваю из метро и перевожу дух.

Я имею на это право, потому что время, которое я провела под землей, было не самым приятным в моей жизни. Я прижимала сумку крепко к себе, боясь, что ее у меня могут вырвать. Кроме того, меня могли снова оглушить, столкнуть под поезд или, на худой конец, зарезать. Для человека с моей любовью к жизни это, надо признаться, неутешительная перспектива.

Вдобавок человеческий мозг странно устроен, и, как я ни пыталась хоть на время забыть о моем деле, мысли о нем упорно продолжали лезть мне в голову. А случайно увидев свое отражение в окне вагона, я заметила кое-что, на что не обратила внимания прежде и что, по правде говоря, привело меня в еще большее бешенство, чем даже татуировка и одежда с чужого плеча.

Мне обрезали волосы!

Утром они доходили почти до середины спины. Теперь то, что у меня осталось, едва прикрывало шею и, мало того, было стянуто в короткий тугой хвостик, перевязанный мягкой резинкой.

Это было последней каплей. Мне захотелось плакать. Я запустила пальцы в бедные огрызки, которые у меня еще оставались, растрепала прическу, содрала гнусную резинку и швырнула ее на пол. Потом я подумала, что она может пригодиться как вещественное доказательство, подобрала ее и машинально открыла сумку, чтобы положить улику внутрь. Из глубины сумки на меня холодно блеснул пистолет, о котором я уже успела забыть. Клянусь, я едва не закричала от ужаса.

Я призвала себя к порядку. Господи, я же вовсе не героиня по натуре! До недавнего времени я мечтала прожить свою жизнь, по возможности как можно меньше страдая и не причиняя страданий другим. Можете обвинять меня в том, что я старалась плыть по течению. Вам это сделать легко – вы же совсем не знаете меня.

Итак, я взяла себя в руки (очень крепко) и попыталась расставить все части головоломки по своим местам. Я не помнила моего похитителя или похитителей, но все указывало на то, что для сумасшедших они действовали чересчур изощренно. Что они сделали со мной, я знала, по крайней мере, отчасти. Что они собирались сделать…

Тут состав дернулся, как в эпилептическом припадке, и остановился. Я поглядела на синюю табличку с названием и обнаружила, что едва не прозевала свою станцию. Схватив с сиденья сумку, я ринулась к выходу и кое-как протиснулась в уже закрывающиеся двери. Уф.

Наверху моросил дождь, но только так, для виду, и я обрадовалась, потому что люблю дождь, и легкие сиреневые сумерки, и дома, еще помнящие прекрасную эпоху и дам в пышных шляпках. По французскому обычаю почти на всех зданиях бульвара, по которому я шла, имелись таблички с именами архитекторов и дат постройки. И…

Вспомнила. Мы с Денисом гуляли сегодня по этому бульвару. И я прекрасно знаю этот дом, украшенный лепниной, потому что уже фотографировала его. Мы вышли из отеля, взяв с собой карту Парижа, и отправились бродить. И хотя район довольно скромный, а отель всего лишь две звезды, в номере обнаружился бесплатный вай-фай, который в иных странах и в четырехзвездочных отелях не сыщешь. Вернее, сыщешь, но только за дополнительную плату.

Значит, меня похитили с прогулки? Или после нее? И почему Денис не пришел мне на помощь? Или я чего-то о нем не знаю и на самом деле он является не менеджером салона мобильной связи, а, к примеру, генеральным поставщиком международной сети проституток, которым делают татуировки, чтобы в случае бегства их было легче обнаружить? В детективах, замечу, такое приключается сплошь и рядом. Доверчивая девушка, расчетливый негодяй, путешествие, которое оборачивается тысячью неприятностей, изредка – герой, который ее спасает, хотя обычно героине приходится отдуваться самой и полагаться исключительно на силу своего обаяния, а также на силу удара табуреткой, которым при случае удается приласкать главного супостата. Так союз обаяния и табуретки обеспечивает книжке хеппи-энд, а мне – несколько с удовольствием проведенных часов. Потому что да, я люблю детективы. Люблю их наивные хитросплетения, люблю неловкие попытки авторов меня провести, люблю несокрушимых пуленепробиваемых героев и непроходимо идиотических героинь, люблю находчивых сыщиков, которые всегда ухитряются с помощью логики объяснить все на свете, хотя в жизни я ни разу не встречала человека, чьи поступки до конца можно было бы осмыслить логически. Взять хотя бы меня – я обожаю старинную мебель, я просто с ума схожу по этим восхитительным резным стульям и столикам, инкрустированным перламутром, а в жизни меня окружают дрова из ДСП и диван-кровать, который ломается раз в три месяца. Да что там мебель – мне всегда казалось, что меня привлекают брюнеты с голубыми глазами, а Денис – сероглазый и русоволосый. И вообще…

И вообще, углубившись в дебри размышлений о своей нелегкой жизни, я внезапно понимаю, что отель в пяти минутах ходьбы от станции метро и отель в часе ходьбы от станции метро – одно и то же для человека, который в первый раз оказался в незнакомом городе и крайне плохо в нем ориентируется. Потому что я, черт возьми, не помню, где именно находится наша гостиница. Помню, что была улица, которая примыкала к бульвару, и отель был почти в самом ее конце, а по бульвару еще надо было топать до метро. И мы с Денисом… ну да, мы еще посмеялись, что французские «пять минут» в переводе на русский, пожалуй, минут десять, а то и больше.

Я попыталась вспомнить, не было ли какого-нибудь дополнительного ориентира вроде магазина или приметной вывески, но ничего не вспомнила. Тогда я принялась блуждать по бульвару, надеясь, что вот-вот меня настигнет озарение и я вспомню, в какую сторону мне идти. Улица была заполнена толпой прохожих, а еще в Париже через каждые двадцать метров встречается кафе, и столики частенько вылезают прямо на тротуар. Я задумалась, а не зайти ли мне в кафе чего-нибудь перекусить, но тут над бульваром взмыл противный вой полицейских сирен. Он действовал мне на нервы, и я от досады свернула на первую попавшуюся улицу. Здесь уже было потише и прохожих совсем немного (это в Париже тоже часто бывает: идете по многолюдной улице, сворачиваете в переулок, а там – ни души). Но уже через несколько шагов я убедилась, что наш отель не может быть расположен на этой улице, потому что я совсем ее не помню. И тут сзади снова завыла сирена, настигая меня. Я подскочила и шарахнулась к стене, а полицейская машина, сверкая синими огнями, пролетела мимо. Я почувствовала нечто странное – словно ледяная рука тронула меня за сердце, не знаю даже, как объяснить это ощущение. Не раздумывая и не колеблясь, я двинулась в том же направлении, что и полицейские. Вскоре я увидела вывеску обанкротившегося магазина, которая горела неправдоподобно ярким неоновым огнем, и тут мои ноги словно налились свинцом. Я сделала несколько шагов, потом остановилась. Потоптавшись на месте, я скользнула чуть ближе и спряталась за какой-то столб. Возможно, фонарный. Мне в тот момент не пришло в голову его рассматривать.

Под неоновыми огнями вывески стояли две полицейские машины, и мигалки на их крышах рассыпали в ночи синие всполохи. На тротуаре уже собралась небольшая толпа.

У меня екнуло сердце. Возможно, это была пресловутая женская интуиция, не знаю. Зачем-то согнувшись в три погибели, я отлепилась от столба, перебежала улицу и смешалась с толпой.

– Это ужасно, – говорил высокий сухопарый старик. – Просто ужасно. Я вышел, как обычно, на прогулку с моим Жожо и обнаружил его…

Зеваки слушали с благоговением. Маленький белый пудель прижался к ноге хозяина, мелко дрожа всем телом, – очевидно, это и был тот самый Жожо.

– Такой приличный молодой человек, светловолосый, в красной майке… Ему перерезали горло, представляете? – Несмотря на волнение, он произнес слово égorger^[5] с явным удовольствием, смакуя его, как хорошее вино.

У меня же было ощущение, что перерезают горло мне. Полиция копошилась в темном дворе, куда никого не пускали, но мне во что бы то ни стало нужно было взглянуть на того, кто там лежит. Потому что – может быть, я читала слишком много детективов – мне показалось, я могу знать этого человека. Слишком многие приметы совпадали.

Покрепче перехватив сумку (эх, знали бы полицейские, что в ней находится…), я двинулась прямиком на представителя закона.

– Сюда нельзя, мадемуазель! – строго сказал мне ажан.

– Но я живу в этом доме! – объявила я, уверенно махнув рукой в сторону двора.

Полицейский смерил меня недоверчивым взглядом. Мне показалось, он собирался спросить у меня документы, но тут к нему подскочил лохматый тип с микрофоном, которого сопровождал оператор с камерой. Тип выглядел так, словно его с утра по ошибке засунули в стиральную машину, а когда вытащили, забыли погладить. Все у него стояло дыбом: волосы, брови, даже очки. Не тратя даром времени, он набросился на полицейского.

– Это убийство? Кто его расследует? Могу я задать несколько вопросов?

– Еще ничего не известно толком, месье, – осадил его полицейский.

– Но это хотя бы серийное убийство, а? – ухмыльнулся тип с микрофоном.

– Это вы лучше спросите у инспектора Миртиля, – твердо ответил ажан.

– У этого? Да он терпеть нас не может!

Воспользовавшись тем, что полицейский отвлекся на перепалку с представителем прессы, я беспрепятственно проскользнула во двор.

Лавируя все время так, чтобы оставаться, насколько возможно, вне поля зрения остальных полицейских, я наконец подобралась к группе из трех человек. Тот, что стоял ко мне спиной, был худ, как щепка, с лысиной на макушке и говорил слегка в нос. Мне подумалось, что это и есть пресловутый Миртиль. Второй, которого я видела в профиль, – курносый плечистый малый лет тридцати пяти с белокурыми вьющимися волосами, сложением напоминающий хороший шкаф. Третий, судя по тому, как он кружил возле распростертого на земле тела, был всего-навсего врач – врач для тех больных, которым он в принципе уже не нужен.

– Четыре часа, может быть, пять, – изрек он.

– М-да, – сказал блондин и поглядел на лысого.

Я воспользовалась этим и подкралась еще на два шага, но и отсюда не было видно лица жертвы – его заслоняли спины стоявших.

– Ни денег, ни документов, – буркнул лысый. – Жильцы этих домов его не знают.

– Может быть, турист? На туриста он вполне похож. Надо будет проверить ближайшие гостиницы.

– Звери, – продолжал лысый. Он достал сигарету, повертел ее в пальцах и закурил. – Ну хочешь ограбить – грабь, но зачем убивать?

– Это-то меня и беспокоит, – заметил блондин. – Слишком чисто нанесен удар. Смерть наступила практически мгновенно.

– Вы преувеличиваете, Миртиль. В таких делах…

– Я перевидал немало трупов, Клеман, и знаю, о чем говорю. Этого человека убил профессионал.

Он повернулся, и тут я увидела лицо зарезанного. Я узнала его, хотя оно было заляпано кровью. Я ожидала этого – и все-таки надеялась, что ошибусь в своих предположениях. Да, это был Денис.

Появились санитары. Тело упаковывали в мешок, когда я со всех ног бросилась бежать в направлении, противоположном тому, откуда пришла. Мне не повезло – с этой стороны двора я тоже напоролась на полицейского.

– Стой! – заорал он и крепко ухватил меня за сумку, которую я держала не менее крепко. – Какого дья…

– Я живу в этом доме! – заорала я в ответ. – Мне дела нет до ваших убийств! Месье Миртиль сказал, что я могу идти, я опаздываю на вечеринку!

Неизвестно, что произвело на него более магическое впечатление – имя его начальника или слово «вечеринка». Для француза власти и праздник одинаково святы.

– Ладно, идите, – пробурчал он.

И я пошла, нет, я побежала. Через соседнюю улицу я вернулась на бульвар и, порядочно поблуждав по нему, внезапно увидела в витрине очередного магазинчика манекены – безрукие и безголовые торсы с надетым на них женским бельем.

Как же я могла забыть? Ведь именно эту витрину мы первым делом увидели с Денисом, когда вышли из гостиницы и свернули на бульвар, и я еще как-то удачно пошутила насчет пластмассовой расчлененки… или голов с руками, которые ищут своих хозяев и не могут найти…

Я приму душ, соберусь с мыслями и пойду в полицию. Или в посольство. Должны же они помочь мне, в конце концов? Должен же хоть кто-нибудь мне помочь?

По почти безлюдной улице, мимо вьетнамцев, которые последними убирали на ночь фрукты и овощи с прилавка, выставленного на тротуар, и наконец вот она – моя гостиница. Добро пожаловать, мадемуазель Вероника!

Это была стандартная парижская гостиница, в одном из обычных парижских домов в четыре-пять этажей, где есть узенькая лестница, и лифт величиной с носовой платок, и стойка ресепшен занимает треть вестибюля, а на завтрак дают ровно столько, чтобы турист не умер с голоду до обеда. Мадам за стойкой вперила в меня непонимающий взгляд.

– Что-то не так, мадемуазель?

Я уже подумала, что мое лицо отражало чувства, которые я испытала при виде мертвого Дениса, лежащего с перерезанным горлом у каких-то грязных мусорных баков, когда администраторша добавила:

– Вы забыли что-то из вещей? В ваш номер скоро вселятся новые жильцы, но, если вы что-то потеряли…

Я сглотнула. Мне казалось, не так-то просто выбросить из головы близкого человека, которого вы только что видели бездыханным, и все же – я напрочь забыла о нем, едва осознав смысл того, что мне говорили.

Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы понять, что кто-то пришел от моего имени, забрал наши вещи, выехал из номера и растворился в городе, где у меня не было никаких шансов его найти.

Я заставила себя улыбнуться. И пошла напролом.

– Нет, кажется, все в порядке, но дело вот в чем. Мой приятель куда-то запропастился. Ему и правда показалось, что чего-то не хватает, и вот я его жду, а его все нет. Может быть, он заходил к вам? Он такой… – я улыбнулась так широко, что, наверное, заткнула за пояс даже чеширского кота, – рассеянный…

– Ваш приятель? Тот, с которым вы поселились в номере, или тот, который приехал с вами позже?

Ах, эта чертова французская точность! Но в голосе немолодой администраторши звенели совсем другие нотки, и я даже ушам своим не поверила, когда услышала их. Да она просто мне завидует! Она решила, что у меня аж два поклонника…

– Меня интересует второй, – уточнила я. – Блондин… в сером костюме.

– Да, я помню. Вы еще приехали с ним на машине…

– В черной машине, да.

– Нет, он больше не заходил.

– Ах вот как.

Я готова была схватить ее за горло – или прямо тут же, в крошечном вестибюле, повалиться на пол в жесточайшей истерике. Это некрасиво, но эта милая дама, такая любезная, такая… такая безжалостная… И я – обманщица без денег, документов и вещей.

– Я не должна ничего подписывать? – осведомилась я. – Я понимаю, я огорчила вас. Решила переехать…

– Нет-нет, вы уже за все заплатили и расписались.

– В самом деле?

Она, улыбаясь, показала мне какую-то бумажку и ткнула пальцем в низ страницы.

– Вот. Так что все в порядке.

Я бросила взгляд на диковинную закорючку, удостоверяющую, что я, Вероника Бессонова… Хорошо, что у меня достало ума (или интуиции?) взглянуть через плечо – у входа уже маячили блондин Миртиль и его помощник Клеман, а за ними чинно семенил тот самый полицейский, которому я заявила, что живу в доме, возле которого произошло убийство.

– Спасибо, – шепнула я одними губами и побежала к выходу. Низко наклонив голову, я быстрым шагом прошла мимо полицейских, заставив их пропустить меня, и под моросящим дождем двинулась обратно на бульвар. На душе у меня стояла осень.