4

Оставшись втроём, мужчины ещё какое-то время рассуждали по поводу явленных и тайных знаков, которые попадаются на пути. И о том, что люди их воспринимают по-разному, иногда правильно, а иногда – нет. Случаются же и знаки-ребусы, которые приходится разгадывать долго. К таковым можно отнести и наш подсвечник.

В тот вечер мы больше ни до чего не договорились. Наверное, весь дневной запас сил иссяк. Права была Ольга – надо идти спать.

Засыпая, я понял главное. Моя версия насчёт двух подсвечников, имеющих отношение к чему-то единому, общему – верна. Как и то, что во всём этом немаловажная роль принадлежит Шариде.

На следующий день мы с Кириллом занимались заливкой фундамента. Но прежде, под каждым из четырёх углов будущей башни положили четыре монеты. Два металлических рубля и две современные гривны такого же номинала. Совершив необходимый ритуал, мы включили бетономешалку и целый день, не разгибаясь, таскали готовый бетон, заливая его в опалубку.

Правда, однажды Кирилл неожиданно остановился и, посмотрев на меня, сказал:

– У меня из головы не выходит этот подсвечник.

– У меня тоже.

– Знаешь, – предложил он, – давай сделаем следующее…

Вскоре, отложив лопаты и вёдра в стороны, мы исполнили задумку Кирилла. Он принёс подсвечник, а я вставил в него свечу и, чиркнув спичкой, возжёг её.

Подсвечник мы установили в дальней, противоположной от входа, части «башни», под срезом холма. Свеча ярко горела, являясь отражением солнца, которое сейчас висело у нас над головой.

– А ведь он «работает»… – выдавил из себя Кирилл.

Я ничего не сказал в ответ. Огонь свечи завораживал меня. Огонь лизал воздух, стараясь проникнуть внутрь безмерного пространства Вселенной. И казался младенцем, который сразу после рождения тянет свои ручки вверх, к солнцу…

Тут же вспомнилось, как несколько лет назад я ходил с Алексеем Швецовым в горы. Мы поднялись на Бойко, и мой товарищ отвёл меня к сокровенному месту, где под завалами находился Крест Господень. (Об этом потом он писал в одном из своих романов). Там кто-то из нас возжёг свечу, и я также смотрел на этот огонь…

А потом, в память о посещении данного места, я взял небольшой камешек, который лежал возле свечи. Он, как мне казалось, был пропитан энергетикой этого места. С того времени камушек был всегда со мной, как оберег.

– Знаешь, Кирилл, – предложил я, – может быть, мы на месте, где сейчас горит свеча, устроим алтарь?

– Алтарь? – удивился Руданский. – Зачем в башне алтарь…

– Но башня же необычная, – настаивал я.

Кирилл задумался, а затем сказал:

– В описании башни Юпитера никакой алтарь не значится. Если мы будем отклоняться, то погрешим против истины, разрушив первоначальный вид башни. С другой стороны, алтарь в этом месте и в самом деле, был бы уместен…

Тогда я рассказал своему другу о походе со Швецовым на Бойко, и тут же показал ему свой камушек..

– Он будет закладным камнем этого алтаря! – сказал я.

Кирилл, конечно же, против такого довода устоять не мог. Так что мы тут же, на месте, чуть-чуть видоизменили внутреннюю конструкцию башни, выделив особое место под алтарь.

К вечеру закладной камень, к которому добавилась недогоревшая часть свечи из подсвечника, а также кусочек церковного мира (его принесла Ольга), мы торжественно залили бетоном, обложив по кругу небольшими камушками из диорита, которые составляли часть древней стены башни. Получилось красиво и достойно.

Забегая вперёд, скажу, что на следующий день, когда бетон застыл, мы вновь установили на этом месте подсвечник с новой свечой. И я вторично возжёг здесь огонь. Затем, когда свечка догорела, мы подняли опалубку повыше и залили ещё алтарь на несколько десятков сантиметров. Позже у него появились две поддерживающие колонны. А в центре – алтарная чаша.

Каждый день, приступая к работе, мы теперь возжигали свечу в подсвечнике, что служило нам «эстафетной палочкой» из прошлого в настоящее.

С каждым часом алтарь приобретал всё более зримые очертания. И теперь уже не Кирилл, ни я представить себе не могли башни Юпитера без этого алтаря.

Спасибо подсвечнику, который надоумил нас однажды возжечь здесь свечу. Спасибо Шариде, которая оставила его в толще земли. Это, действительно, была явная эстафета из прошлого и, кажется, мы смогли её подхватить…

5

На следующий день я собрал моих новых друзей и приступил, наконец, к рассказу, связанному с царской копейкой. Благо, строчки из моих записей помогли восстановить воспоминания в полном объёме.

Я стал рассказывать о том, как коротала свои дни в юсуповском имении в Коккозах шаманка Шариде. Она редко покидала верхний этаж башни, в которой жила, являясь настоящей затворницей, и её мало кто видел.

Когда в охотничий соколиный замок Юсупова приезжали важные гости, Шариде не подавала признаков жизни. Как будто бы её нет на белом свете вообще. Складывалось впечатление, что женщина делала всё, чтобы её все забыли. Одна лишь дочь Сулима была к ней вхожа. Тонкая, стройная, как лоза, девушка проникала в убежище матери через небольшой люк, принося скромную еду и воду.

На третьем этаже башни имелась достаточно вместительная комната с низкими, привычными Шариде, потолками. В одной из стен были устроены окна. Они были закрыты отлитой из бетона ажурной решёткой, выполненной в восточном стиле. Человек, находящийся на улице, если даже очень захочет, не сможет увидеть того, кто притаился за этими окнами. Такая особенность была у этой решётки.

В свою очередь, находясь внутри тайной комнаты, можно спокойно, не боясь быть обнаруженной, видеть через окно всё, что происходило в имении князя Юсупова. Как на ладони был и сам охотничий замок. Так что Шариде, даже находясь в «заточении», вполне была в курсе происходящего.

Иногда к князю Юсупову наведывались августейшие особы. Случалось это не часто, и каждое такое посещение оставляло в памяти Шариде след на всю жизнь. У неё не было личных встреч с Николаем II и, тем не менее, о русском царе ей было известно многое. Знал ли император об этой загадочной женщине? Не исключено. Ведь князь Юсупов делился о происходящем в то время в его охотничьем имении.

Шариде не раз видела, как император и князь уединялись на берегу шумной Коккозки и о чём-то подолгу говорили. Грохот реки скрывал их разговор, и ни одно слово не долетало до постороннего человека. Шариде не знала, о чём они беседовали. Она могла лишь предполагать или догадываться, строя собственные умозаключения. Шариде имела дар ясновидения и не всё, закрытое для посторонних, для неё являлось тайной…

Одно из последних посещений императором охотничьего дома-замка Юсупова женщина запомнила особо. Русский царь был очень напряжён, как будто именно в тот момент решалась его судьба. Несколько раз он уединялся, прогуливаясь в одиночестве вдоль каменистого берега реки. Что-то сосредоточенно обдумывая, резко дважды поднимал и опускал руки, будто бы тогда занемевшие.

Такое поведение Николая II озадачило Шариде. Почему так вел себя этот, всегда невозмутимый, умеющий держать себя в необходимых рамках, человек? Впрочем, в тот момент он бродил в одиночестве. И был вправе вести себя так, как диктовали ему обстоятельства и его собственные желания.

Несколько раз к императору подходил князь Юсупов, и их беседа казалась Шариде слишком уж оживлённой. Затем они вместе уединялись с другими господами, продолжая о чём-то говорить.

У наблюдавшей со стороны за всеми этими передвижениями женщины, сложилось впечатление, что Николай II вынашивает какой-то очень важный план. И именно сейчас он на пороге его осуществления.

Так ли это было на самом деле? Вполне допустимо. Везде в России в то время запускалось множество всевозможных проектов – тайных и явных. Так что ничего необычного в поведении русского царя не было. Хотя, чуткой ко всему Шариде показалось, что тот план был весьма и весьма необычным…

Сулима прислуживала в эти дни важным гостям, и она тоже видела, что некоторые из них часто уединялись и очень оживлённо спорили. Как будто действительно здесь, в замке, вынашивалось важнейшее решение. И касалось оно многих…

А перед отъездом император посадил несколько саженцев, что, впрочем, выглядело естественно. Это касалось будущего юсуповского имения, где было разбито два парка. И уже в те времена утверждалась традиция, когда знатные, уважаемые люди сажали свои, «именные» деревья.

Что любопытно, несколько саженцев кипариса остались не посаженными. Хотя и ямки для них были своевременно подготовлены. Почему-то император возжелал посадить эти оставшиеся невостребованные деревца не здесь, а у себя в Ливадии. Юсупов, конечно, не возражал. Ему даже льстило, что таким вот необычным образом царский Ливадийский дворец и юсуповский охотничий замок-дом в Коккозах породнятся. В то же время его сын – Феликс Феликсович-младший, должен был стать мужем царской племянницы – великой княгини Ирины Александровны. Так что намечалось и кровное родство.

Николай II под один из саженцев кипариса в юсуповском имении положил небольшой предмет. Как он всем сказал – на счастье. А посвящённые в последний замысел императора лишь склонили головы. Что это был за предмет, никто не знал. Но идея его закладки была понятна. Таким образом, император символически подтвердил то, что им было принято судьбоносное решение именно здесь, в стенах этого гостеприимного для него юсуповского охотничьего имения.