Глава 3. Доселе русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а ныне русский дух в очью является

Если я устаю сидеть за столом, встаю и разминаюсь – делаю зарядку с резиновым бинтом или подтягиваюсь на турнике. Смена занятий – завсегда отдых и причем самый хороший. И настроение улучшается и дел много сделать успеваешь. А еще я отдыхаю так: руки на стол, опускаю на них голову и даю себе команду отключиться на пять или десять минут от всего земного. Переношусь в космос, в состояние невесомости. Это упражнение называется аутотренингом. За пять минут можно выспаться так, словно часа три-четыре в постели провел. Если хотите, я и вас могу научить.

После разминки или аутотренинга работается легко, голова опять соображает, а мысли бегут ровные, без узелков. Пальчики по клавишам стучат, на листке строчки выбивают.

Я уже говорил вам, что люблю работать, когда никто и ничто не отвлекает, и, даже если есть какой-то шум, стараюсь не замечать его. Это тоже аутотренинг, только другой, на сосредоточенность.

В эти дни я дописывал последние главы романа-сказки и очень торопился. Когда торопишься, всегда получается наоборот – одни помехи кругом: то это не выйдет, то гости отвлекли. Никак не получалось в дневной план уложиться. И я засиживался дольше обычного. Лампы над головой гудят негромко, чай на столе остывает, дети все давно по квартирам разошлись и музыкальный дом опустел.

А я все работаю.

Предложение напечатал, точку поставил, задумался – как к следующему эпизоду перейти?

– Гош, а Гош! Ты хитренький! Сам забрался, а мне, старику, кто поможет? – услышал я чей-то просящий голос, но внимания особого не обратил, не хотелось отвлекаться.

– Старику! Ха-ха, старик нашелся! – Этот голос уверенный, с насмешинкой. – Если бы мне Лэн такое сказал, я бы еще поверил. А ты, Сав, рановато в старики записался. Полвека не минуло, как на пенсию вышел, а туда же! Меньше ленись! Все ты на других выехать норовишь. Спишь, спишь, и отдохнуть тебе, бедняжке, некогда.

– Да помоги ты, что, убудет от тебя? – вмешался еще один голос, неторопкий, дедовский.

Сопение, царапанье, просьбы и ворчания заполнили мой кабинет. Так уже было и не раз. Единственное что внове, – я мог разобрать слова, хотя не очень старательно прислушивался.

– От меня не убудет. Я нагнусь не переломлюсь. А как не будет меня под рукой, один на один с трудностями окажется, на кого пронадеется, кого ждет-прождет? Дядю? Нет, пущай сам постарается, попотеет. Ему же в будущем сгодится, и меня добрым словом вспомянет.

– Ох и строг ты, Гош. И в кого такой уродился? Вроде, что батюшка твой, что матушка добрее добрых были.

– Хватит старое вспоминать да пустяками языки мозолить. Ишь, растрещались, сороки!

– А и то верно, Лэн, чего это мы? Человек работает, – уважительно сказал тот, кого называли Савом. Голоса у них были непохожими и по тембру, и по интонации, и я подбирал под голоса имена.

– Думает, – не менее уважительно ответил Лэн.

– Писатель! – протяжно произнес еще незнакомый мне голос. В нем угадывались рассудительность и неторопливость.

– Нет, сказочник, – поправил Сав.

– Это одно и тоже, – сказал Гош. По его голосу и уверенности можно было сделать вывод – Гош хоть и самый молодой среди них, но состоит за главного: его побаивались и к словам его прислушивались.

– Ну да, ну да, – поспешил согласиться Сав. Он явно переигрывал в своем поддакивании, со стороны мне даже показалось, что он подлизывается к Гошу. – Никогда бы не подумал, что писатели живые. Мне почему-то казалось, да и сейчас еще кажется – они все в прошлом столетии вымерли.

– Ну ты даешь! – рассмеялся Гош. – Вымерли! Они по-твоему – динозавры?

– Не привязывайся к словам! – насупился Сав. – Я перепутал. Имею я право перепутать? Не вымерли, а умерли. Вот как хотел сказать. Ты же понял меня, а привязываешься нарочно.

– Да, нарочно! – подтвердил Гош. – Ты думать не хочешь, а я тебя слушай и головой кивай? Нет, избавь! Хоть на старости ума наживай.

– Да в чем наживать? – Сав никак не мог понять, чего от него хотят.

– А в том! Ты книги читал про войну и про целину?

– Не я читал. Лэн и Кат читали вслух. Я только слушал, – поправил Сав.

– И эти книги, по-твоему, в прошлом веке написали?

– Да нет, что ты! И война и целина недавно были! На войну меня не взяли, ростом не вышел, а целину поднимал! – гордо сказал Сав и закричал радостно. – Вот балда! Понял! И про сейчас кто-то пишет, и сейчас где-то писатели живые есть!

– Учишь вас, учишь, – ворчал Гош. – Нет чтобы сперва подумать, потом ляпнуть. Э-эх. Как об стенку горох.

– Много учен, да недосечен, – хихикнул Лэн.

– Но-но, – огрызнулся Сав, – на себя посмотри.

В кабинет прокралась пауза. Разговор затих, и в тишину эту откуда-то издалека осторожненько заплыл песенный разлив:

 
Не летай-ко ты, соколик, высоко
Не маши-ко ты крылом широко,
Не примахивай кручину к молодцу,
Ко Василию Ляксеевичу.
Да и чей это добрый молодец?
Да и чей это мил – удалец?
Воспоила его родна матушка,
Воскормил же его родный батюшка,
Возлеяла его родна бабушка,
А и силой и умом
Наделила Мать-Земля,
Мать-Землица наша русская…
 

От строфы к строфе песня набирала силы, приближалась – и вот знакомое ощущение – охватывает она меня со всех сторон, приподнимает и раскачивает напевной мелодией. И даже слишком высокий голос, уводя мелодию в сторону, не портил чуткой глубины русской песни.

– Ты, Лэн, опять впереди всех быть норовишь, – упрекнул Гош. – Зачем кричишь?

– Я не кричу, я так пою, – оправдывался Лэн.

– Лучше бы ты молчал, – буркнул вечно недовольный Сав.

– Как можно молчать, когда душа поет? Сколько лет мы только в подполье пели, а тут счастье подвалило – на бел свет выбраться довелось!

– Зря мы выбрались, – опять незнакомый мне голос. Кат, наверное.

– А чего зря-то? – спросил суетной Сав.

– Дак мешаем человеку.

– Кому? Писателю? – переспросил Гош.

– Ну да, писателю.

– Не мы ему, а он нам мешает, – по-хозяйски уверенно сказал Гош.

«Ничего себе, – думаю. – В мой кабинет ворвались, и я же им мешаю? Ну-ка, мил-удалец, чего ты еще мне про меня насочиняешь?»

– Ты, Гош, того, не наглей особо, – сглаживал резкость Лэн.

– Где ты наглость видишь? – огрызнулся Гош. – Это забота!

– Ха! – не поверил Лэн. – Сказывай тому, кто не знает Фому, а я родной брат ему!

– Время сколько?

– А полстолька!

– Во-во! Тебе бы все воду мутить, да баламутить. А ему давно пора отдыхать. Что он с усталой головой насочиняет? Себя мучает, нас стесняет, завтра не выспится, а все, что напридумывает сегодня, с утра прочтет, в сердцах порвет и в корзину выбросит!

– А он правильно говорит, – признал Лэн. – Не впервой такое случается.

– Ладно оставим его в покое, – смилостивился Гош. – Он большой, не пирог с лапшой, сам знает, что и как ему делать. Давайте, мужички, к самовару подсаживайтесь поближе. Остывает, пузатенький! Быстренько разобрали чашки. Эта самая красивая тебе, Сав. Которая побольше Кату, он у нас чаевник знатный. Лэн себе уже выбрал. А самая маленькая как всегда мне. Ну, кому покрепче? Кому погорячей? С пылу с жара из нашего самовара! – зазывалой на ярмарке прокричал Гош.

Зажурчала вода.

Звук этот вывел меня из задумчивости. Я покрутил головой, стараясь прогнать шум, но вода продолжала журчать. Оглянулся, и… только шорох услышал да мелькнуло что-то непонятное.

– Уж не мыши ли завелись? – сказал вслух.

А вода из крана уже наполнила чашку до краев и по столу сбегала на пол. Я вскочил и перекрыл кран.

К самовару выстроились в очередь еще три чашки. В каждой из них была налита заварка.

Не больше часа тому назад я вымыл все чашки и составил их горкой – одна в другую – на уголке стола.

Глава 4. Не научи, да в мир пусти, так будет шиш, а не куски

Катя и Леся нежданно – негаданно получили два урока свободного времени. Заболел их педагог. Вернее, у их педагога заболел ребенок, а это явление в нашем дымном городе довольно распространенное.

Занятия хора переносились на другой день.

Можно было со всеми детьми пойти побегать на улицу – скоро май наступит, стоит такая теплотища, что листья на деревьях уже прорезались, а газоны прямо на глазах становятся все зеленее и зеленее, и ребятню на улицу как магнитом тянет. Или можно пойти домой и телевизор посмотреть: или мультики, или кино, или просто что-нибудь, лишь бы картинки на экране сменялись. Но девочки не уходят из музыкального дома. У них появились маленькие тайны, которыми они не хотят ни с кем делиться. Тайны эти вовсе и не тайны. Но это для нас. А для них – самые настоящие, не зря же девочки дали обещание друг другу – никому об этом не говорить Вот какие девочки. А вот какие тайны. Во-первых, они познакомились с писателем, во-вторых, вошли в мир сказок и помогают мне сочинять. Увидеть своими глазами и услышать собственными ушами как день за днем появляются новые главы, как еще вчера говорили или мечтали о чем-то, а сегодня уже в сказке, и даже можно сказать: – «Ой, я вчера так сказала, а сегодня послушала и мне кажется – я выгляжу смешной. Уберите эти слова, переделайте сказку по-другому. Я хочу быть всегда красивой и умной.» И бесполезны мои заверения – вы девочки юные, а юные все без исключения и красивы и умны, хотя у каждого красота и ум только его и по-своему неповторимы, тем не менее в каждую главу Леся и Катя вносят свои коррективы.

Без детей ни один писатель не смог бы написать ни одной даже самой маленькой детской книжечки. Как бы не был изобретателен ум сказочника или фантаста, что почти одно и тоже, он и близко не сравняется с детским умом по части всяких выдумок. Вам покажут рисунок, посмотрите на него и начнете гадать – что же здесь намалевано? А ребенок не задумываясь целую сказку или страшную историю расскажет. Вот вам живой пример. Нарисовала дочка на листе бумаги что-то отдаленно похожее на три круга. И все. И спрашивает традиционно: – «Папа что здесь нарисовано? Отгадай» Ну, я лоб наморщил, выражение на лицо поумней напустил и, только собрался из себя первое слово выдавить, а дочка (ей уже надоело ждать – когда я соображу) враз выпалила. «На берегу сидела лягушка. К ней сзади подкралась цапля и хотела эту лягушку съесть. Лягушка увидела в воде цаплино отражение, поняла, какая опасность ей грозит и р-раз! в воду прыгнула. Вот видишь – круги на воде? Это следы от лягушки, которая прыгнула в воду. А цапля расстроилась, что лягушку не поймала, голову повесила, лапой лапу почесала и улетела куда-то. Лягушке хорошо, от нее след остался на рисунке; цапле плохо, в воздухе следов не остается,» – с грустью в голосе закончила рассказ дочка. Скажите мне, кто из трех неровных кругов на листке бумаги сможет выжать столько интереснейшей информации? Я думаю, это и знаменитому Шерлоку Холмсу не по силам.