І. Революционный набат 1917 г. и украинское эхо

1. Поддержка и развитие февральского почина

В разгар Первой мировой войны, затеянной ради передела уже поделенного мира, в России – самом слабом звене капиталистической системы – в течение нескольких дней было сметено самодержавие, грянула Февральская буржуазно-демократическая революция. Она не была случайностью.

С одной стороны, острейший кризис, пронизавший все стороны жизни общества, достиг крайней черты; с другой – в объективно выдвинувшейся в авангард мирового революционного процесса России в единое могучее русло слились различные потоки борьбы – трудового народа против нарастающей нищеты, насилия и бесправия, в том числе – пролетариата против усиливающейся эксплуатации, крестьян – за землю, антиимпериалистических сил – за прекращение войны, всеобщий мир, угнетенных народов – за свободу, всех прогрессивных слоев общества – против пережитков феодализма, самого отвратительного уродливого из них – самодержавия, являвшегося оплотом социального и национального порабощения, мрачной, мертвящей цитаделью антидемократизма, непримиримым врагом общественного прогресса. Неуклонно нарастали негативные явления, тревожные тенденции в международном положении страны: и не только из-за поражений на фронтах, но и из-за коварного поведения союзников по антантской коалиции.

Сплетаясь в тугой узел, объективные и субъективные факторы предопределили генеральный вектор неумолимой исторической поступи – свержение царизма, решительно и бесповоротно отправленного в небытие в считанные бурные февральские дни 1917 г.

Февральская революция стала переломным этапом в истории России, населявших ее народов. Уничтожение самодержавия коренным образом изменило обстановку, явилось громадным шагом вперед в политическом развитии страны, всех ее регионов. В течение нескольких дней полукрепостническая, полусредневековая Россия превратилась в буржуазно-демократическую республику – более свободную, нежели любая другая страна в мире. Открылись благоприятные условия для перспективы торжества подлинного народоправия. Классы и выражающие их интересы политические партии получили возможность открытой, свободной борьбы за влияние на общественное развитие, на судьбы народа.

Вызвав могучий политический подъем, революция привела к принципиально новой расстановке классовых сил. Буржуазия и ее главная партия – кадеты возглавили официальную власть – Временное правительство. Их поддержали соглашатели из лагеря меньшевиков и эсеров. Правительство стало выразителем и поборником интересов имущих слоев населения – заводчиков, фабрикантов, банкиров, земельных латифундистов, управленческой бюрократии. Свою главную задачу оно видело в усмирении стихийного революционного движения и доведении общества до Учредительного собрания, которому планировало передать полноту власти и судьбу страны, с облегчением избавившись от тяжкого груза ответственности, внезапно свалившегося на головы во многом случайных, лишенных способности стратегического, перспективного мышления политиков. Безвольное и трусливое, правительство с первых своих шагов вынуждено было считаться с авторитетом и влиянием Советов рабочих и солдатских депутатов, возникших в дни решающих революционных битв и весьма дерзко заявивших права на определение и осуществление дальнейшего государственного курса.

По существу привычный для предыдущих времен стержень власти оказался сильно деформированным, с прозрачной перспективой усиления в общественной жизни роли Советов, что, между тем, тормозилось засилием в их рядах соглашательских элементов. Тем не менее, непростая ситуация в комплексе открывала немыслимые ранее возможности для масштабной демократизации всех сфер общественной жизни в стране. Для Украины этот процесс сразу же приобрел два измерения: социальное и национальное.

Производительные силы Украины с необычайно высокой концентрацией капитала и наемной рабочей силы (естественно – в российских масштабах) превращали ее в мощный фактор объективного стремления к более высокой ступени социальной организации. И путь к ней был предначертан марксистской теорией – пролетарская революция. А наиболее убедительным олицетворением этой тенденции являлся рост большевистских рядов.

Если после выхода из подполья организации РСДРП(б) в Украине насчитывали всего 2 тыс. членов из общего числа в 24 тыс. (12-ю часть), то к моменту Октябрьской революции они выросли почти до 60 тыс. (то есть в 30 раз), а вся ленинская партия имела в своих рядах тогда 350 тыс. человек^[43]. Иными словами, насыщенность большевистским элементом (почти пятая часть всего численного состава РСДРП(б)) была наивысшей, сравнительно с любым иным регионом. Одно из решающих преимуществ большевиков заключалось не в их численности (хотя тут они весьма успешно соперничали с самой крупной национальной партией – украинских эсеров), но гораздо в большей степени в том, что с самого начала революции они расчетливо, совершенно определенно сделали ставку на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, которые родились еще в горниле первой российской революции, а в 1917 г. покрыли густой сетью всю страну. Явившись творчеством самих масс, они удивительно сочетали в себе глубоко демократическое начало с зародышевыми функциями общественного управления и очевидной перспективой вызревания потенциала исполнительной власти.

Разворачивая свою деятельность параллельно с органами Временного правительства (назначенными им комиссарами и объединенными комитетами общественных организаций), Советы быстро стали политическим фактором, без учета которого было невозможно осуществление власти, считавшей себя официальной.

В Украине уже до средины лета функционировало более 25 °Cоветов рабочих депутатов, сотни Советов солдатских (военных) депутатов и многочисленные Советы крестьянских (батрацких) депутатов^[44]. Шел ускоряющийся процесс объединения этих организаций, превращая их в территориальные институты. Завоевывая все более прочные позиции в регионе, большевики оказывали всевозрастающее влияние и на Советы, которые постепенно, но неуклонно становились проводниками их политического курса. Так было, в частности, в Горловско-Щербиновском, Берестово-Богодуховском, Краматорском, Луганском и других угольных, промышленных районах Донбасса. На этот примечательный момент, как образец для подражания, обратил внимание Ленин, выступая на VII (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП(б). Он сослался на речь председателя Нелеповского Совета рабочих депутатов, руководителя местной большевистской организации РСДРП(б) Н. Дубового на собрании большевиков – участников Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов 5 апреля 1917 г. «Один углекоп, – отметил Ленин, – говорил замечательную речь, в которой он, не употребив ни единого книжного слова, рассказывал, как они делали революцию. У них вопрос стоял не о том, будет ли у них президент, но его интересовал вопрос: когда они взяли копи, надо было охранять канаты для того, чтобы не останавливать производство. Затем вопрос стал о хлебе, которого у них не было, и они также условились относительно его добывания. Вот это настоящая программа революции, не из книжки вычитанная. Вот это настоящее завоевание власти на месте»^[45].

Возникшая весной 1917 г. ситуация выявила два основных направления дальнейшего развития страны. Первое основывалось на том, что главные подвижки – переход власти в новые руки – уже совершились, потому остается плавно, не спеша, реформистскими методами утверждать новый строй, постепенно стабилизировать ситуацию, не допускать новых всплесков эмоций, разгула стихии. Сторонники второго взгляда исходили из того, что Февраль 1917 г. лишь широко отворил двери для действительного движения вперед, к новым рубежам социальных и национальных завоеваний. В национальных регионах местная элита, опираясь на позицию столичных политических центров и одновременно учитывая резкое обострение национальных чувств и быстрый рост самосознания широких масс, предложила различные по своему содержанию и направленности программы национально-государственного созидания. Во-первых, это были проекты демократически-либеральных трансформаций.

Свержение самодержавия выдвинуло на авансцену российской политики партию кадетов (другие правые партии утратили свое влияние уже в годы войны и практически прекратили свою деятельность в первые месяцы 1917 г.).

Лидеры конституционно-демократической партии вынуждены были считаться с тем, что под народным натиском события зашли гораздо дальше того, что выдвигалось их партийной программой, потому в спешном порядке на очередном съезде (25–27 марта) попытались скорректировать свою официальную позицию. Вместо прежнего названия было решено впредь именоваться исключительно Партией народной свободы (ПНС). Соответственно, вместо изъятых положений о конституционной монархии появились термины парламентаризма и республиканского строя, как ключевые стратегические задачи. Окончательное решение проблем государственного устройства России откладывалось до Всероссийского учредительного собрания.

Превращение ПНС в одну из руководящих, правительственных сил способствовало укреплению ее позиций, увеличению рядов на местах, в том числе в Украине. Здесь разворачивали свою деятельность их организации в Киеве, Харькове, Одессе, Екатеринославе, Полтаве, Сумах, Александровске, других центрах, достигнув количества 7,5–8 тыс. членов из общего числа 60–70 тыс. в общероссийском масштабе^[46].

Местные организации в своих ориентациях принципиально шли в фарватере линии, определяемой руководящим ядром ПНС – П. Милюковым, П. Струве, князем Г. Львовым, бароном Б. Нольде. Некоторые отличия в подходах возникали разве что в вопросах, касающихся национальной сферы, взглядах на перспективы строительства многонационального государства. Имея в своих рядах большинство неукраинских по происхождению элементов, местные организации больше склонялись к идее унитарной российской государственности. Украинские же деятели (А. Вязлов, А. Славинский, И. Шраг, М. Туган-Барановский) робко защищали федеративную форму государственного устройства, однако пасовали перед позициями великодержавного большинства и продолжали быть надежной опорой ЦК ПНС в проведении его политики и укреплении общероссийских властных институтов в Украине.

Либеральный курс кадетов, Временного правительства разделяли и в главных позициях поддерживали меньшевики, эсеры, бундовцы^[47], хотя в их рядах (и в центре, и на Украине) начало проявляться разномыслие относительно путей реализации и социальных, и национальных программ.

Выбор перспективы общественного развития в полиэтнической стране с нерешенным национальным вопросом, доставшимся в наследие от прежнего имперского режима, не мог не сказаться на процессе выработки, оформления взглядов на перспективу движения к социальным и национальным идеалам. Поэтому, естественно, предметом особого внимания в программах национально-политических сил относительно государственного переустройства России на первое место выходила проблема объединения общегосударственных интересов всеохватывающей демократизации с интересами народов, не имевших до 1917 г. своей государственности и неудержимо стремившихся к полноценному прогрессу во всех сферах национальной жизни.

Заняты этим были и лидеры украинского политикума, руководители национальных партий. Их усилиями, спонтанными стремлениями масс национально-освободительное движение в Украине приобрело такой размах и глубину, ускоренным темпом начало ставить масштабные, кардинальные задачи бытия нации, всего края, что в современной исторической науке правомерно квалифицируется как Украинская национально-демократическая революция.

Представления о событиях в Украине в 1917–1920 гг. как об Украинской национально-освободительной (национально-демократической) революции закрепились в нашей историографии сравнительно недавно. Правда, тенденция к квалификации региональных революционных процессов в обозначенном ключе явственно проявилась в среде национальных идеологов и руководителей, начиная по существу с весны 1917 г.^[48] Термин «Украинская революция» стал общеупотребимым, как бы естественным в политических документах всей революционной поры. Он получил сущностное обоснование в трудах представителей украинской эмиграции, интеллектуальные силы которой после поражений, которыми закончились их усилия, сосредоточились на историческом анализе попытки реализации своих планов и программ.

Так, уже в 1920 г. популярный украинский писатель и драматург, глава Генерального секретариата (первого национального правительства в 1917 г.) и председатель Директории, возглавивший антигетманское восстание осенью 1918 г., выпустил трехтомник «Возрождение нации» (второй и третий тома имеют подзаголовок – «История украинской революции [март 1917 г. – декабрь 1919 г.]»)^[49]. В 1921–1922 гг. вышли четыре тома «Записок и материалов по истории Украинской революции» бывшего генерального писаря, министра внутренних дел в 1917–1918 гг., высокого правительственного чиновника в 19191920 гг. П. Христюка^[50]. Затем появились масштабные исследования Н. Шаповала, Д. Дорошенко, И. Мазепы, других видных деятелей революционной поры ^[51].

Были еще сотни изданий (больших и меньших по объему) – документальных, исследовательских, мемуарных, публицистических, объектом которых являлась история Украинской революции. Однако парадоксальность ситуации заключалась в том, что главным образом бывшие участники национально-демократической революции ретроспективно убеждали вдали от Родины в существовании общественного феномена друг друга и самих себя.

Читатели Советской Украины в это время внимали доводам отечественных историков, отрицавших не только факт Украинской революции, но даже и гипотетическую возможность ее. Попытки некоторых авторов (А. Речицкого, М. Яворского, В. Затонского, И. Гермайзе, М. Рубача) использовать в своих трудах термин «Украинская революция» и не нашедшие серьезного развития спорадические опыты разобраться в сущности явления к началу 30-х годов были отторгнуты. Поскольку в социальную схему развития революционного процесса в России (за буржуазно-демократической закономерно следовала пролетарская революция) многие процессы и события в Украине не вписывались, они априорно объявлялись контрреволюционными (с точки зрения общественного прогресса) и буржуазно-националистическими (с точки зрения интернациональных задач пролетариата). А наиболее весомый аргумент в пользу подобной логики сводился к тому, что свой исторический приговор альтернативным вариантам, отстаиваемым различными политическими лагерями, вынесла сама жизнь. И если в горниле ожесточенных битв массы отказали в поддержке национальным лозунгам, любые попытки их ретроспективного анализа в положительном ключе тут же объявлялись рецидивами фальсификаторов, идеологическими происками «вчерашних» людей, стремящихся подорвать социализм и дружбу народов.

В отчаянном противоборстве с подобным «монизмом» советской историографии украинские историки и публицисты в диаспоре далеко не всегда удерживались на позициях объективности и все больше впадали в крайности, субъективизм, что, естественно, не умножало научности их трудов, делало их уязвимыми и малопривлекательными.

С рубежа 90-х годов в Украине начался новый этап в постижении исторического опыта 1917–1920 гг. Можно говорить даже о своеобразном публикаторском и исследовательском буме.

Осуществлены результативные шаги в освоении источниковой базы, особенно того сегмента, который в советское время почти не вовлекался в научный оборот. Речь идет о материалах, в которых отразилась деятельность национальных партий и организаций, государственных центров, политических систем, порожденных Украинской революцией. Это, прежде всего, издания, связанные с функционированием Центральной рады, Директории, развитием национально-освободительного движения^[52]. Определенную информационную ценность имеют и обнародованные документы гетманского периода ^[53].

Большой размах приобрели перепечатки разнообразного политико-публицистического наследия лидеров Украинской революции – М. Грушевского, В. Винниченко, С. Петлюры, Д. Дорошенко, И. Мазепы, М. Шаповала, государственных деятелей – П. Скоропадского, В. Липинского и др.^[54]