Слева, под картой, сидел немолодой мужчина в очках и что-то писал. Угол стола занимала печатная машинка, но он предпочитал заниматься рукописью. На спинку стула был наброшен пиджак. На мужчине была светлая рубашка и франтоватая жилетка. Он мельком глянул на вошедших и снова опустил глаза.

– Это Конышев Петр Антонович, – представила сидящего секретарша. – Прошу любить и жаловать, Алексей Макарович. Остальные, очевидно, в поле – сеют, пашут… Всего хорошего, Алексей Макарович. К вечеру подойдите, я выдам вам карточки. – Женщина хищно улыбнулась, одарила Черкасова выразительным взглядом и удалилась степенной походкой.

– Ну, и как она вам? – Мужчина оторвался от писанины, снял очки, поморгал и потянулся к пачке папирос. Ему было не меньше пятидесяти, дряблая кожа на лице и морщины на лбу старили его еще больше. Без очков он выглядел совсем несолидно.

– Кто? – спросил Алексей.

– Агнесса Львовна. – Мужчина прикурил и выпустил в потолок струю дыма.

– Вполне, – пожал плечами Алексей и покосился на дверь. Не исключалось, что Агнесса Львовна никуда не ушла, а стояла в коридоре и все слышала. Но проверять не хотелось – людям надо доверять.

– Вот и я так считаю, – хмыкнул сотрудник уголовного розыска. – Не персик уже, но пока еще и не курага… – Последние слова он произнес с исключительной задумчивостью. Потом встал и протянул узкую ладонь: – Старший лейтенант Конышев Петр Антонович. Временно замещаю отсутствующего начальника уголовного отдела.

– Черкасов Алексей Макарович, – представился Алексей. – Тот самый начальник.

– Вот, значит, вас и замещаю, – усмехнулся Конышев. – Эх, не задалась начальственная карьера… Я допишу рапорт, Алексей Макарович, не возражаете? Осталось немного.

– Да, конечно, работайте. – Алексей пожал плечами, еще раз осмотрелся. Дошел до двери в смежное помещение, заглянул туда.

В кабинете покойного Вестового было совсем неуютно. Колченогий шкаф, письменный стол, стоптанные резиновые сапоги в углу. И атмосфера неприятная – душно, что ли. Он вернулся в соседний зал, стал бродить, разглядывая рабочие столы. Подошел к окну, уставился на Советскую улицу за тополиной листвой. Шторы, в принципе, и не нужны. Из стены под потолком торчали голые гардины. Очевидно, шторы когда-то были, но рачительные немцы увезли их с собой. А для советского человека это явное излишество.

– Шелковые шторы и стулья барокко еще не подвезли, – подал голос Конышев. Он ухитрялся одним глазом следить за Черкасовым, а другим контролировать писанину. При этом курил «без рук», усиленно жуя кончик мундштука. Пепел падал на стол, он смахивал его на пол ребром ладони.

– Но обещают подвезти? – поддержал шутку Алексей.

– Нет, обещают догнать и еще пообещать, – усмехнулся Конышев. – Здесь ничего не меняется, Алексей Макарович. Денег нет у страны на всякие вздорные мелочи, вроде бытовых удобств.

Что правда, то правда. В Советском Союзе ждали новой войны – с агрессивными акулами западного империализма. Экономика оставалась милитаризованной. Промышленность народного потребления фактически отсутствовала – и вся страна существовала в примитивных бытовых условиях.

Книжному шкафу, приютившемуся в углу, было в обед сто лет. Вместо книг он был завален бумагами (возникало опасение, что все это рано или поздно придется просмотреть). На шкафу стояли две фотографии в траурных рамочках и пара стопок с водкой, прикрытых хлебными корками. Капитану Вестовому было не больше, чем Алексею. У него были умные глаза и цинично сжатые губы. Ни то, ни другое не уберегло его от бандитской пули. У сержанта Санько – улыбчивая физиономия. Глаза смотрели весело, казалось, он сейчас подмигнет.

– Не комментирую, – проворчал Конышев. – Вы уже, наверное, в курсе.

– Да, поставлен в известность, – скупо отозвался Алексей. – Где народ?

– Люди на заданиях. Куртымов, Гундарь и Петров работают по банде, которую мы никак не можем обезвредить. Вишневский убыл в общежитие льнозавода – поступил сигнал о правонарушении. Чумаков общается с информатором. Дьяченко… – старший лейтенант задумался и пожал плечами, – где-то был…

И снова взялся жевать мундштук.

– Где стол Санько?

– Там, – Конышев кивнул в дальний угол. Потом задумчиво посмотрел, как новоприбывший осваивается на новом рабочем месте, почесал плешивую макушку. – То есть от личного кабинета вы отказываетесь?

– Да. Буду здесь сидеть и всех контролировать, а то сдается мне, с дисциплиной в вашем войске не все ладно.

– Согласен, – улыбнулся Конышев, – самое время подкрутить гайки. Зря вы так, товарищ капитан, – вздохнул он, – люди пашут, не зная выходных, забывают, как дом выглядит. Не всегда нам счастье улыбается, но ведь и противник силен… Вы не переживайте, скоро они все придут, они всегда приходят.

– Спасибо, утешили. Ладно, Петр Антонович, соберите мне материалы по банде, устроившей разгул в «Аркадии», и по всем остальным ее налетам. Хоть что-то у вас есть?

– А как же без этого, – проворчал Конышев, выбираясь из-за стола. Он кряхтел и заметно прихрамывал. – Все оформлено, есть заключения баллистов и медиков, опрошены свидетели… ну, если их можно назвать свидетелями… – Он открыл шкаф, стал доставать верхние папки. – Мы сутками работали по этим делам, а все без толку. Вроде одна банда, а такой широкий диапазон возможностей… Мы взять в толк не можем – откуда они берут информацию? Ведь нужно получить исчерпывающие сведения, все спланировать, а потом исполнить, да так, чтобы никакая случайность не подвела… Пашка Чумаков недавно шутил: мол, они что, в шапках-невидимках орудуют? А почему нам не выдают? Все здесь, товарищ капитан… – Он обнял стопку папок и потащил их на облюбованный Черкасовым стол.

– У вас больная нога?

– А разве не видно? – хмыкнул Конышев. – 44-й год. Допартизанился, так сказать. По лесу от карателей уходили, саданулся костью щиколотки о пенек – аж в баранку согнулся. Все, кричу, товарищи, меня не ждите. И лежу с «МР‐40» за этим пеньком, с жизнью прощаюсь, гадаю, как бы побольше супостатов с собой на тот свет забрать. Они прут, я по ним стреляю, от боли с ума схожу… Нашим стыдно стало, вернулись и давай эту нечисть свинцом поливать. Отогнали, их немного было. Двоих тогда потеряли, зато меня зачем-то спасли… До базы доволокли, вроде поправился, вот только кость неправильно срослась…

– Сколько вам лет, Антонович? Сорок девять, пятьдесят?

– А что? – насторожился оперативник. – Сколько есть, все мои. Полвека уже, на пенсию рано. Не жалуюсь, товарищ капитан. Молодость уже знает, а старость еще может, как говорится. Я же не танцы преподаю. А бегаю так, что молодых со свистом обгоняю… – Конышев вернулся к своему столу, выбил папиросу из пачки «Герцеговины» и снова закурил.

– Не мешают папиросы бегу? – поинтересовался Алексей. – Вы курите, как паровоз, даже больше, чем я. А эти папиросы не такие уж дешевые. В наше время на продукты денег не хватает…

– Так это и есть продукт, – удивился Конышев и засмеялся. – Загрузился никотином – и есть не хочется…

Мурлыча под нос «Раз пошли на дело, выпить захотелось», в помещение вошел вихрастый парень лет двадцати пяти, меньше всего похожий на оперативника. Он бы гармонично смотрелся в воровской малине или на шулерской игре.

– Привет, Антоныч, – небрежно бросил он. – Как жизнь немолодая? О, и вам доброго денечка, товарищ, – не растерялся паренек, обнаружив в комнате постороннего. Впрочем, подобрался, вынул руки из карманов и физиономию сделал не такую развязную. – Вы к нам по делу или погреться?

– Младший лейтенант Павел Чумаков, – представил товарища Конышев. – Вот признайтесь, товарищ капитан, видно по этому оболтусу, что он служил в контрразведке Балтийского флота и даже имеет пару правительственных наград?

– А это смотря как служил и за что награды, – улыбнулся Алексей, протягивая руку. – Черкасов Алексей, прибыл на место выбывшего Вестового.

Чумаков охотно ее пожал и задумался.

– Ага, – намотал он на ус. – Теперь донесения от своих стукачей я должен передавать вам, а не ему? – кивнул он на Конышева.

– Примерно так, – допустил Алексей, – если в них есть ценность.

– Да что в них ценного? – отмахнулся Чумаков. – Мелют чушь, которую и не проверишь, лишь бы я верил да пореже вспоминал их грехи… – Он глянул через плечо на Конышева, хохотнул. – Эй, кто тут временные, слазь, кончилось ваше время… – и отправился к своему столу, напевая под нос: «Там сидела Мурка в кожаной тужурке…» – Письменно оформлю, товарищ капитан, не возражаете? С байданщиком одним на вокзале перетер. Сорока на хвосте принесла: блатные намерены направить в наш город целую комиссию для выяснения обстоятельств пропажи общака и гибели трех уважаемых воров в законе. Блатной мир глубоко возмущен этим безобразным инцидентом в провинциальном Уварове.

– Пусть приезжают, – пожал плечами Алексей. – Главное, чтобы к нам не забыли зайти командировку отметить. Создадим с ними «межведомственную» группу, глядишь, веселее пойдет. Пиши, Павел, свой донос, только недолго.

– Кстати, насчет Мурки в кожаной тужурке, – встрепенулся Конышев. – Я еще молодым был, во Владимире работал. Не поверите, у нас женщина в оперативке была – Мария Климова. Толковая сотрудница, несколько раз внедрялась в бандитские группировки под другим, конечно, именем. Фартовая была. Мужики ржали, до того ее довели, что замуж вышла за первого встречного и сменила фамилию. Потом только поняли, что ее фамилия талисманом была, от пуль охраняла. Убили ее во время рейда – сунулась вперед мужиков, когда банду Талого брали, и получила всю порцию свинца, что мужикам предназначалась…

– Ты уже рассказывал эту историю, – оторвался от писанины Чумаков.

– Не всем, – назидательно сказал Конышев и посмотрел на Черкасова.

– Признайся, Антоныч, у тебя с ней было? – оскалился Чумаков.

– Да ну тебя, болтун несчастный, – озлобился Конышев. – Как тебя земля-то носит – не язык, а помело.

– Да, мой язык о многом может рассказать, – оскалился Чумаков и смутился, перехватив строгий взгляд начальства. – Все, заканчиваю, товарищ капитан. Мой Карась – фигура не центровая, трусоватый, боится, что пошьют ему клифт полосатый за домушничество – у меня все доказательства его преступной деятельности. Поэтому говорит все, что знает, вот только беда – знает он немного… И кто придумал эти запятые, – рассердился оперативник, – ну, не умею я их расставлять и никогда не научусь. Извиняйте, товарищ капитан, беда со знаками препинания. Признайся, Антоныч, как ты ухитряешься писать грамотно?

– Не знаю, – пожал плечами Конышев. – Автоматическая грамотность, рука сама ведет.

– Ага, рассказывай сказки, – проворчал Чумаков, выводя размашистую подпись перьевой ручкой. – Учительствовал много лет, все правила наизусть вызубрил… Держите, товарищ капитан. – Чумаков протянул изобилующий кляксами лист.

– Ужас, – покачал головой Алексей, – ты не в шифровальном отделе работал на Балтфлоте? Ладно, оставляй, разберусь с твоими рунами.

В комнату вошел еще один работник – в сером пиджаке поверх свитера, в выцветших армейских брюках. Он выглядел болезненно и как-то бесцветно. Буркнул что-то приветственное, положил на свой стол папку с бумагами и – запоздало обнаружил постороннего. Глухо кашлянул в кулак, потом помялся, подошел. Чувствительный нос Черкасова уловил запашок. Но глаза работника смотрели в одну точку, въедливо.

Алексей поднялся, протянул руку. Рукопожатие у сотрудника было сильным, но не сказать, что очень уверенным.

– Я правильно понял? – с натугой проговорил он.

– Думаю, да, – кивнул Алексей. – Капитан Черкасов, будем работать вместе.

– Старший лейтенант Дьяченко. Олег Дьяченко…

Он помялся и отправился за свой стол в противоположном конце зала. Сел и снова стал бросать подозрительные взгляды на нового человека. Этот парень не был добряком и имел проблемы со здоровьем – круги под глазами говорили не только о недосыпе.

– Товарища капитана прислали из Москвы, будет руководить отделом, – на всякий случай пояснил Конышев.

– Я уже понял, – скрипнул Дьяченко. – Тогда это вам на рассмотрение, товарищ капитан, – он толкнул лежащую на столе папку. – На Железнодорожном околотке сегодня ночью была попытка взлома. Там сейф. Грабители не знали, что он пустой. Выставили оконную раму, проникли внутрь, вскрыли железный ящик и стали лить горькие слезы. Прибежал сторож, грохнул им по задницам дробью – те кубарем в окно и поминай как звали. Сторож был снайпером на 1-м Белорусском, пока миной полноги не отхватило. Лиц нападавших не увидел, по манерам и репликам вроде бы блатные… Как утомили уже эти блатные, – скрипнул зубами Дьяченко. – В натуре бесят, везде они, скоро на шею сядут…

– Вязанием займись, – покосился на него Конышев. – Успокаивает.

Прыснул Чумаков.

– То есть все разрешилось благополучно? – предположил Алексей. – За исключением того, что преступники не пойманы?

– Ну, примерно, – пожал плечами Дьяченко. – Сторож уверяет, что у каждого в заднице теперь горсть дроби. Своими силами не выковыряют – придется обращаться к медикам. Я обзвонил больницы и медпункты, дал соответствующие указания. Будем ждать… На околотке ставят новое окно, подумывают, не завесить ли его решеткой.

– Все хотят добра, – вздохнул Конышев. – Так что пусть присматривают за своим добром. А чего угрюмый такой, Олежка? Снова с Евгенией своей поцапался? Заметь, она права: ты когда на себя в последний раз в зеркало смотрел? Подарки там дарил, от выпивки отказывался?

– Антоныч, давай без нотаций, – поморщился Дьяченко. – Уж как-нибудь разберусь со своей жизнью… Можно подумать, я от нее много требую…

«Не стоит много требовать от женщин, – подумал Алексей, – надо брать, что дают».

– Товарищ капитан, – сказал Дьяченко, – я могу, конечно, и ошибаться… Но вот смотрю я на вас и не могу отделаться от мысли, что мы с вами уже встречались…

– Плохая память, Олег, – улыбнулся Алексей. – В одной школе учились, самогонку втихушку от родителей пили, с пацанами из Нахаловки дрались. Из-за Катьки Селезневой однажды схлестнулись, помнишь? Она нам обоим понравилась, а потом разонравилась. Ты после школы в ремеслуху подался, а я в столичный регион решил съездить. Больше не виделись…

– Вот черт… – выдохнул Дьяченко. – А ведь верно, ты – Леха Черкасов, – он недоверчиво покрутил шеей. – А я сижу и гадаю, почему мне твоя физиономия такая знакомая… Прошу прощения, – он косо усмехнулся. – Вы теперь не Леха, а товарищ капитан, большой начальник и обращаться к вам следует на «вы» и шепотом…

– Еще разберемся, как ко мне обращаться, – пообещал Черкасов. – Время и жизнь покажут.

– Не понял, – моргнул Чумаков. – Так вы из местных, товарищ капитан? Ну, что ж, это скорее плюс, чем минус.

– Да без разницы, – подал голос Конышев. – Сколько вам сейчас – 34, 35? То есть вы лет шестнадцать тут не были. Дома, конечно, те же, только народ на девяносто процентов другой, понаехали тут…

– Я тоже не из местных, – бодро возвестил осанистый молодой человек, вторгаясь в помещение. Он выглядел, как из другого мира – опрятен, хорошо одет, с лучащимися глазами и щеточкой черных усов под носом. – Виноват, подслушивал. Лейтенант Станислав Вишневский, – представился он, принимая на пару секунд подобие стойки «смирно». – Из Питера я…

– Откуда? – нахмурился Алексей.

– Виноват, из Ленинграда, – Вишневский смущенно кашлянул, – просто раньше этот город назывался Санкт-Петербург, потом Петроград…

– Выражайся правильно, Стас. – Алексей протянул руку. – Почему глаза блестят? Где был?

– В общежитии льнозавода. Там у нас одни бабы живут…

– Пустили козла в огород, – подметил Дьяченко.