Глава 2

Обеденный перерыв подходил к концу, и все приверженцы вредной привычки потянулись к курилке. Место для курильщиков в малогабаритном Краснопресненском РУВД выделили в пристройке: скромная комнатка три на два в обеденный перерыв едва вмещала всех желающих, и кое-кто из любителей покурить табачок выходил во двор, рискуя нарваться на гневную ругань дворника Фрола. Не то чтобы Фрол был против курения (он и сам был не прочь отведать табачку, если у кого возникало желание его угостить), скорее он был категорически против плевков и окурков, которые оставляли после себя стражи порядка. Сколько ни бился с ними Фрол, сколько ни ставил жестяных банок для окурков, все равно каждый раз приходилось собирать бычки.

Но сегодня дворник Фрол находился в благодушном настроении, о чем весть по отделу разнеслась задолго до начала обеденного перерыва. Причина благодушия носила тривиальный характер, а именно – день зарплаты. В этот день бессемейный Фрол позволял себе прикупить в магазинчике, расположенном с торца соседнего с РУВД дома, бутылочку «красненькой». Его не интересовали ни знаменитые грузинские «Хванчкара» и «Киндзмараули», не привлекали молдавские «Фетяска» или «Рислинг», даже напитки из дружественной Болгарии типа «Медвежья кровь» дворник Фрол обходил стороной. Единственный напиток, которому Фрол оставался верен на протяжении многих лет, – это дешевый красный вермут, который можно было приобрести за символическую цену в один рубль и две копейки. И не важно, что в народе это пойло пренебрежительно именовали «бормотухой», или «чернилами», его эти чернила вполне устраивали, давая возможность, пригубив стаканчик, расслабиться, получать удовольствие от жизни и при этом не бить по карману.

В день получки Фрол сам выманивал оперов и патрульных из душной курилки и предлагал «подышать свежачком» на узкой деревянной скамейке, установленной в закрытом дворике за углом. При этом он апеллировал к старой русской пословице «кто старое помянет…» и предлагал в знак примирения поделиться с «одиноким стариком» табачком. Сотрудники отдела с радостью принимали предложение и щедро делились с Фролом сигаретами, несмотря на то, что знали: пройдут всего сутки, и дворник вновь примется ругаться и сквернословить в их адрес, позабыв и о своем предложении, и о пахучих сигаретах, предусмотрительно припрятанных про запас. Да и кто в здравом уме откажется от легкого августовского ветерка взамен дымного воздуха тесного помещения?

И все же кое-кто в этот день подобный выбор сделал, поэтому, когда капитан Савин открыл скрипучую дверь курилки, комната не пустовала. У открытого окна сидел старлей Дроботов из экспертно-криминалистического отдела, мужик угрюмый и нелюдимый. Глядя в окно, он дымил сигаретой и, казалось, находился где-то далеко. Чуть в стороне, на широкой скамейке, развалился толстяк Габиулин из дежурной части. В отличие от Дроботова, Габиулин поболтать любил, но сегодня явно не был настроен на общение. Ближе к двери восседала компания участковых, молодых и шумных. Склонив головы над пепельницей, они перешептывались и время от времени громко смеялись, отчего губы Габиулина всякий раз недовольно кривились.

Сегодня капитан Савин, так же как и Габиулин, не был расположен к общению, вот почему свежему воздуху он предпочел комнату для курения. Здесь он надеялся побыть в относительном одиночестве и заодно избежать неприятных вопросов, касающихся текущего расследования. С момента обнаружения трупа на Звенигородском шоссе пошли третьи сутки, а у него не только подозреваемого, но и имени жертвы до сих пор не было. Это обстоятельство выводило Савина из равновесия, и он всерьез опасался, что сорвется, если услышит от коллег еще хоть один вопрос по «делу неизвестного», как окрестили жертву со Звенигородского шоссе.

Вскрытие особой помощи следствию не принесло. Судмедэксперт подтвердил, что смерть наступила в промежутке от часу до трех ночи в результате множественных ран в затылочной области черепа. Кровоизлияние в мозг привело к мгновенной смерти, но Ерешкин, опасаясь повторения недавнего конфуза, не брался утверждать, что подобные раны не могли образоваться в результате дорожно-транспортного происшествия. Следователь Фарафонтов ухватился за эту формулировку и не собирался из кожи вон лезть, чтобы доказать злой умысел.

У Фарафонтова на все был логически обоснованный ответ. Тело найдено слишком далеко от дороги? Так это потому, что злоумышленник после совершения наезда оттащил тело в ближайшие кусты. Карманы пусты? Почему бы не предположить, что жертва сама выбросила все из карманов еще до наезда. Или же пострадавший в принципе ничего в карманах не хранил. Нехарактерные раны для дорожно-транспортного происшествия? Что ж, некоторые автолюбители украшают свои машины разными приспособлениями, желая выделиться из толпы. Наваривают на бампера дополнительные «клыки», украшают решетки радиатора затейливыми коваными фигурками, прицепляют к капоту литые металлические накладки. Вероятно, на Звенигородском они столкнулись именно с таким автолюбителем.

У Савина же, кроме некоторых сомнений, не было никаких улик. Неудивительно, что подполковник Шибайло крепко встал на сторону Фарафонтова и в то же время не снял с Савина обязанности по розыску автотранспорта, участвовавшего в наезде и идентификации жертвы. А как его идентифицируешь, когда на руках, кроме самого тела, ничего больше нет? Савин разослал ориентировку на жертву по всем столичным отделениям, отправил запрос на сличение отпечатков пальцев, трижды в день проверял заявления по пропавшим гражданам, и все без толку. Криминального прошлого у покойного не нашлось, отпечатков в картотеке не имелось, и ни под одно заявление описание внешности жертвы не подходило. Что еще он мог сделать в такой ситуации?

Искать автомобиль, как предлагал следователь Фарафонтов, Савин считал пустой тратой времени. Какой дурак погонит машину в авторемонтную мастерскую сразу после ДТП? Он ведь не может знать, остались ли какие-то улики на месте аварии, следовательно, светить машину большой риск. И все же Савин и в этом направлении сделал все, что мог. Охватить всю Москву он был не в силах чисто физически, но самые крупные автомастерские он объехал лично. Как и предполагалось – безрезультатно. Все, что было у него на руках, – это клочок шерстяной ткани, снятой с куста, под которым обнаружено тело. Эксперты идентифицировали ткань как чисто английскую шерсть цвета «глубокий коричневый». В отчете было сказано, что на территории СССР ткани подобного качества не используют, следовательно, клок вырван из костюма иностранного производства. Факт интересный, но сам по себе он пользы принести не мог.

Майор Кошлов по этому делу особо Савина не дергал, следователь Фарафонтов, казалось, и вовсе забыл, но самому Савину никак не удавалось выкинуть происшествие из головы. И ведь не самое кровавое преступление из тех, что ему довелось расследовать, и личных мотивов у него не было, и все же чем-то оно его зацепило. Чем именно, он и сам не мог понять. Быть может, этот взгляд остекленевших глаз жертвы, словно взывающий к его совести, растерянный, молящий об отмщении…

Савин вдруг осознал, что застыл в дверях курилки и взгляды всех присутствующих прикованы к нему. Стряхнув с себя оцепенение, Савин прошел к окну и сел на скамейку. Достал из кармана пачку сигарет «Прима» и коробок спичек. Размяв сигарету, зажал ее губами, чиркнул спичкой и, прикурив, глубоко затянулся. Затушив спичку, бросил ее в жестяное ведро, наполненное песком, которое служило пепельницей. Выпустив дым, затянулся еще раз.

– Тяжелый день? – вполголоса произнес старлей Дроботов.

– Вроде того, – неохотно ответил Савин и добавил, чтобы пресечь дальнейшие расспросы: – Говорить совсем не хочется.

Дроботов пожал плечами и отвернулся к окну, а Савин вернулся к размышлениям. Больше всего в настоящий момент его занимал вопрос: почему погибшего никто не ищет? Не может же быть, чтобы у него совсем никого не было. Патологоанатом установил возраст жертвы в диапазоне от тридцати до тридцати пяти лет. В этом возрасте должны быть живы и родители жертвы, и братья-сестры, если таковые имеются, да и женой обзавестись время было. Так почему до сих пор никто не пришел и не подал заявление о его пропаже?

Парень не был бездомным, об этом говорили и его вещи, хоть и не новые, но опрятные, и стрижка, и чисто выбритое лицо. Кроме того, при жизни он отличался завидным здоровьем, не испытывал недостатка в еде и соблюдал гигиену. Он не был фанатом спорта, но предположение криминалиста Шапошникова о том, что парень много ходил, подтверждалось крепкими икроножными мышцами. Характер работы патологоанатому установить, разумеется, не удалось, но с большой долей вероятности работа у него была, и заключалась она не в физических нагрузках. Кожа на ладонях не имела шероховатостей и натруженных мозолей. И все же его не искали. Почему?

Савин докурил сигарету, утопил окурок в песке и поднялся, собираясь вернуться в кабинет, когда дверь в курилку распахнулась и на пороге возник старлей Якубенко.

– Вот ты где, а я тебя по всему отделу с собаками разыскиваю, – громогласно объявил он, ничуть не смущаясь присутствием посторонних. – Там по твою душу человечек пришел, а ты здесь прохлаждаешься.

– Не ори, Якубенко, – не открывая глаз, произнес Габиулин. – Не видишь, здесь люди отдыхать пытаются.

– Тебе, Габиулин, тоже не мешало бы вернуться в дежурную часть, – заявил Якубенко. – У твоего напарника там завал. Патрульные спекулянтов с рынка приволокли целую кучу. Иди, помогай разгребать, пока начотдела самого тебя в «обезьянник» закрыть не приказал. Он уже дважды в холл выходил.

Габиулин подскочил как ужаленный, промчался мимо Якубенко и скрылся в дверном проеме. Якубенко проводил его полным лукавства взглядом и, назидательно подняв вверх палец, произнес:

– Вот что значит правильная мотивация!

– Пошли, балабол, – Савин поспешил увести громогласного напарника.

По пути в кабинет старлея Якубенко перехватила майор Трещихина, потребовав немедленно заполнить отчет о занятиях, которые тот проводил три дня назад. Бросив на товарища печальный взгляд, Якубенко поплелся за майором, успев сообщить лишь то, что нужный Савину человек ждет его на проходной. Савин махнул рукой, давая понять, что справится один, и быстро прошел к посту дежурного. Возле пропускной «вертушки» он увидел высокого худощавого брюнета в роговых очках. Брюнет не отводил взгляда от проема, ведущего к служебным кабинетам, и нетерпеливо барабанил пальцами по стойке. При виде приближающегося Савина он приободрился.

– Здравствуйте, я капитан Савин, – представился Роман. – Вы по какому вопросу?

– Честно говоря, я не знаю, вас ли ждал. – Брюнет виновато улыбнулся. – Товарищ Якубенко сказал, что приведет того, кто меня выслушает. Это он вас прислал?

– Совершенно верно, – подтвердил Савин. – Так что у вас за дело?

– У меня пропал коллега, – выпалил брюнет. – Сегодня третий день, как он не выходит на работу, а такого еще ни разу не случалось. Вот я и забеспокоился.

– Коллега? – удивился Савин.

– Да, коллега, – повторил брюнет. – Разве коллега не может подать заявление о пропаже человека?

– Он проживает в нашем районе?

– Да, его дом в конце квартала. А это важно?

– Разумеется. Заявление принимается по месту жительства пропавшего, – объяснил Савин. – Сейчас я позову дежурного, он поможет вам все правильно оформить.

– Нет, нет, не нужно дежурного. – Брюнет нервно замахал руками. – Товарищ Якубенко сказал, что вы лично займетесь моим делом!

– Вот как? Так и сказал – лично? – Савин нахмурился. – Интересно, чем он мотивировал свое заявление?

– Из-за часов, – ответил брюнет.

– Часов? – Савин напрягся. «Неужели что-то наклюнулось?» – успел подумать он, прежде чем брюнет подтвердил его догадку.

– Ну да, из-за часов. Наручных, юбилейных, – проговорил он и с надеждой в голосе спросил: – Так вы мне поможете?

– Пятьдесят лет Октябрьской революции? – уточнил Савин, хотя и без того знал ответ.

– Верно. Там еще Петропавловская крепость на циферблате. Черный силуэт.

– Пройдемте, товарищ, – поспешно произнес Савин и, заглянув к дежурному, отдал приказ: – Открывай, лейтенант, это со мной.

Дежурный нажал кнопку разблокировки «вертушки», и брюнет проворно проскользнул на закрытую территорию. Савин указал рукой направление и повел посетителя в кабинет. Оказавшись в кабинете, он придвинул стул для посетителей ближе к столу и предложил брюнету присесть.

– Представьтесь, пожалуйста, – попросил он.

– Житный Алексей Степанович, – представился брюнет. – Проживаю в Москве по адресу: улица Валовая, дом три, квартира один. Это около Павелецкого вокзала.

– Далеко же вас занесло, – вырвалось у Савина.

– На самом деле не так уж и далеко, – принялся оправдываться посетитель. – Я работаю на Красногвардейской, а это всего в квартале отсюда.

– Кем вы работаете?

– Я фотограф. Работаю в фотоателье «Мечта».

– Пропавший коллега тоже фотограф, я правильно понимаю?

– Да, он тоже фотограф, – подтвердил посетитель.

– Гражданин Житный, почему вы решили, что он пропал? – Прежде чем начинать выяснять подробности о пропавшем, Савин решил убедиться, что нервный посетитель не преувеличивает.

– Он не пришел на работу, я уже говорил. – Житный насупился, официальное обращение ему явно пришлось не по душе.

– Возможно, он приболел и взял больничный лист. Или же у него появились неотложные дела, – выдвинул предположение Савин. – Об этом вы не подумали?

– Разумеется, подумал! Больничный он не брал и отпрашиваться по неотложным делам не отпрашивался! Думаете, я не понимаю таких элементарных вещей? – возмутился Житный. – Вы бы лучше поинтересовались его приметами, или что вы там обычно выясняете! Говорю вам: человек пропал, и у меня такое ощущение, что никому до этого нет дела!