Капитан Зубков, возглавлявший опергруппу, прибывшую на место трагедии спустя полчаса, Зверева совсем не впечатлил: треугольное лицо, изъеденные оспой подбородок и щеки, колючие прищуренные глазенки. Зубков был одет в гражданское и скорее смахивал на обычного кабацкого забулдыгу, чем на бывалого капитана милиции. Пиджак на старшем опере был изрядно помят, застегнутая на все пуговицы рубашка в полоску требовала стирки, а кожаные ботинки буквально молили о гуталине.
Сопровождавший Зубкова белобрысый лейтенант в отличие от своего начальника казался более опрятным: кепка-букле, драповое пальто, широкие брюки и белые «оксфорды» с коричневыми носами. Внешность же парня тоже наверняка не была способна очаровывать женщин. Круглое щекастое лицо, сонные глаза и чрезмерно пухлые губы, как отметил Зверев, делали лейтенанта похожим на огромного бурундука, только что проснувшегося после зимней спячки. Звали парня Никитой Елизаровым. Он повсюду следовал за капитаном, точно телок-переросток, записывал его указания в блокнот и то и дело учтиво кивал.
Остальные сотрудники опергруппы, прибывшие на вызов лишь спустя час после медиков, работали в целом правильно, но несколько суетливо: судмедэксперт при осмотре места происшествия постоянно заглядывал в какую-то книжонку – видимо, справочник; фотограф бесконечно щелкал затвором фотоаппарата, но снимал вовсе не то, что, по мнению Зверева, нужно было снимать; четверо оперативников, разделив всех свидетелей на группы, уже не первый час вели опрос, при этом каждые десять минут отвлекались на перекуры.
Юлия Глухова тем временем сидела за одним из столиков и отрешенно смотрела на происходящее. Зверев устроился за соседним столиком особняком и, несмотря на все свое желание подойти к Юлии, пока что не рискнул этого сделать. Прочие же опрашиваемые из числа отдыхающих и местного персонала то и дело подходили к новоявленной вдове, что-то говорили, сочувствовали и пытались утешить, но женщина никак на это не реагировала.
Когда Зубков лично опросил усатого ведущего и администратора обеденного зала Галочку, он что-то сказал Елизарову и наконец-то подошел к Звереву.
– Мне сказали, что вы из милиции. Вы из какого райотдела, я что-то вас не припомню? – Зубков уселся напротив.
– Оно и не мудрено, я действительно из милиции, но я не местный и являюсь постояльцем санатория, – пояснил Зверев.
– Ах, вон оно что…
– Удостоверение показать?
– Думаю, что лишним это не будет.
Зверев достал удостоверение и вручил его Зубкову.
– Начальник оперативного отдела Управления милиции Пскова, что ж. С этим вопросом разобрались.
Зубков вернул удостоверение.
– Что можете сообщить о случившемся?
– Могу сообщить, что слепого музыканта отравили цианидом. Кто-то смазал мундштук ядом, как результат, мы имеем труп. Что тут еще скажешь?
– Что ж, раз больше нечего сказать, то я вас более не задерживаю. Можете быть свободны… пока.
«Ого! – Зверева покоробило. Он меня отпускает…» Павел Васильевич обернулся и в очередной раз посмотрел на сидящую поодаль Юлию Глухову. Та выглядела такой постаревшей и утомленной, что Звереву снова стало не по себе. Он отвернулся, снова оценил неряшливый вид Зубкова и вдруг решился:
– Слышь, капитан! У меня большой опыт в таких делах, так что… Одним словом, я готов оказать вам помощь в данном расследовании.
Брови Зубкова взлетели, он пренебрежительно фыркнул:
– Вот еще! Мне не нужно, чтобы у меня под ногами путались посторонние. Разберемся как-нибудь без тебя, майор! Приехал лечиться, так лечись, не нужна мне твоя помощь.
Зверев насупился и подался вперед.
– Зря ты так, капитан! Что-то мне подсказывает, что моя помощь лишней не будет.
– Почему это ты так решил?
Зверев решил не обострять ситуацию и соврал:
– Скрипачку уж больно жалко. А я действительно хороший опер. Ты не беспокойся, я тебе мешать не стану…
– Я сказал, нет! Значит, нет!
– Напрасно вы, товарищ, отказываетесь от помощи, – послышался за спиной голос, и Зверев увидел подошедшего к ним динамовца. – Я смотрю, у вас тут все сотрудники молодые, по крайней мере, с виду, а майор из Пскова опытный опер. На вашем месте я бы воспользовался его предложением, как говорится, одна голова хорошо, а две лучше.
– А вы вообще кто такой, чтобы давать мне советы? – окрысился Зубков. – Елизаров, кто этот гражданин, зачем его вообще сюда пустили? Проводи-ка товарища до выхода, пусть не мешает работать.
Елизаров, который как раз перед этим опрашивал соседа Зверева, почему-то не спешил выполнять приказание начальника. Молодой опер открыл было рот, чтобы что-то сказать, но динамовец положил руку ему на плечо и показал Зубкову красную корочку.
– Что это? – Зубков напрягся. – Тоже из милиции? Пенсионное удостоверение? Что?..
Зубков вдруг осекся и вскочил.
– Да, я пенсионер МВД. Зовут меня Медведь Николай Николаевич, в прошлом заместитель начальника Главного управления уголовного розыска города Москвы, комиссар милиции. Надеюсь, что, учитывая мою бывшую должность, вы прислушаетесь к ветерану и его совету.
Зубков огладил подбородок и часто-часто закивал:
– Да… конечно… обязательно прислушаюсь.
– Очень хорошо. Итак, давайте сделаем следующее: вы, товарищ капитан, продолжите расследование данного дела, а майор Зверев будет вам помогать. Здесь у нас чуть ли не сотня подозреваемых. В таком деле любая квалифицированная помощь не помешает. Давайте будем считать, что раз майор Зверев пожелал оказать вам содействие, то пусть он будет при вас, ну, скажем, в качестве консультанта. Вы согласны?
Зубков огляделся по сторонам, словно ища поддержки, и, увидев слегка испуганного Елизарова, снова закивал.
– Вот и добре! – Динамовец повернулся к Звереву: – Ну что, Паша, ты готов выступить в данном деле в качестве консультанта?
Зверев беззвучно рассмеялся:
– Готов!
Зверев подхватил своего соседа под руку, отвел в сторону и прошептал:
– Только у меня один вопрос, Коля? Или теперь я тебя должен как-то иначе называть?
Медведь прыснул в ладошку и так же шепотом ответил:
– Называй, как называл! Чего уж там?
– А что ты, Коля, там про Гомель говорил? Мол, ты бульбаш с Гомельщины и все такое…
– Так родился я там, а живу в Москве уж не один десяток лет… Там же и службу свою начинал по распределению.
– Там же и до генеральских погон дослужился?
– Там же, а где же еще? А чему ты так улыбаешься, Паша, что-то я в толк не возьму?
– А улыбаюсь я, Коля, оттого, что уж больно я угадал, когда про себя тебя динамовцем окрестил.
– Динамовцем?.. Меня?.. Ах, вон оно что. – Медведь тоже улыбнулся и перевел взгляд со Зверева на стоявших поблизости местных оперов. – Ну что ж, Паша, ты не ошибся, все мы тут с вами динамовцы.
После знакомства с Медведем Зубков соизволил наконец-то заняться Юлией Глуховой, однако эту беседу капитан не решился проводить на публике. Для этого он потребовал от администрации отдельное помещение. Комната, в которую их проводила Галочка, представляла собой чисто убранный номер первого разряда. Когда Галочка удалилась и в помещении, помимо Зверева и Юлии, остались Елизаров и Зубков, все тут же расселись, и капитан начал допрос основного свидетеля. Юлия, казалось, уже слегка пришла в себя и отвечала на вопросы твердым уверенным голосом. Женщина так и не переоделась и все еще была одета в то самое зеленое платье, которое так бесцеремонно раскритиковала новая знакомая Зверева Агата. Юлия сидела в мягком кресле, откинувшись, и отвечала на вопросы, не глядя на сидевшего перед ней на стуле капитана. Перед убытием Галочка заботливо поставила на стол перед Юлией бутылку нарзана и стакан, однако женщина к ним не притронулась.
Медведь, вопреки ожиданиям Зверева, несмотря на свое чуткое участие в привлечении Зверева к расследованию, не пожелал участвовать в допросе рыжеволосой скрипачки и отправился отдыхать в номер. Зверев был этому даже рад. Он тоже не особо любил, чтобы у него кто-то мешался под ногами. Все еще до конца не понимая сам, зачем он влез в это все, Зверев сейчас стоял у окна и смотрел то на Юлию, то на стоявшую рядом с ней на подоконнике хрустальную вазу, в которую кто-то из персонала уже успел поставить две сморщенные гвоздики. Глядя, как этот «помятый» капитан задает вопросы главной свидетельнице, Зверев в очередной раз решил, что вмешался во все это не зря. Выяснив, что выступление Глуховых в «Эльбрусе» было сегодня не первым, Зубков задал очередной вопрос:
– Итак, Юлия Алексеевна, значит, вы утверждаете, что до того, как вы прибыли в «Эльбрус», вы уже провели выступление в актовом зале средней школы номер семь?
– Да, утверждаю. – Женщина отвечала твердо, но при этом часто поджимала губы. – В «Эльбрусе» мы состоим в штате, и это наша основная работа. Однако, помимо этого, мы выступаем и в других местах. Сегодня мы выступали на утреннике в школе.
– На утреннике ваш муж тоже играл на саксофоне?
– Играл.
– И с ним ничего странного не случилось?
– Нет, не случилось.
– И после выступления сразу же направились сюда?
– Да, мы прибыли на автобусе, который принадлежит санаторию.
– В автобусе, кроме вас, был еще кто-то?
– Только водитель.
– А у водителя был доступ к вашим инструментам?
– Нет. Мы держали инструменты в руках.
– Вы не останавливались и никуда не заезжали?
– Да, мы приехали сюда и сразу же отправились в свою гримерную.
Зубков посмотрел на Зверева и сделал вывод:
– Ну что ж, если все было именно так, то, если учесть, что цианид действует почти мгновенно, выходит, что отравить мундштук саксофона злоумышленник мог только здесь, в «Эльбрусе». Скажите, после того как вы вошли в гримерную и до того момента, когда вы оказались на сцене, саксофон вашего мужа все время был при вас?
– Да, Прохор все это время перед выступлением находился в гримерной, так же как и наши инструменты.
– Значит, Прохор не выходил из гримерки, а вы?
– Выходила.
– Куда и зачем?
Юлия замялась и в очередной раз поджала губы:
– Мы поругались!
– Что? – Зубков оживился.
– Я же сказала, мы поругались. Муж накричал на меня, и я ушла, чтобы прогуляться и выждать, когда он успокоиться.
– Вы часто ругались с мужем?
– Бывало.
– Из-за чего же вы поссорились на этот раз?
Юлия усмехнулась и впервые посмотрела Зубкову в глаза.
– Из-за букета! Букета, который мне подарили…
– Кто подарил? – Зубков подался вперед.
– Дюков.
– Кто такой Дюков?
– Это один из постояльцев…
– Эдакий солидного вида крепыш с бородкой? – впервые вступил в разговор Зверев. – Тот самый, который пытался вам что-то сказать, когда вы выходили на сцену?
Юлия кивнула, Зубков недовольно посмотрел на майора.
– Дюков ваш приятель? – продолжал Зубков.
Юлия снова поджала губы и повернулась к Звереву.
– Нет! Дюков мой поклонник и уже давно не дает мне проходу. Здесь, в санатории, он частый гость. Он уже не раз заселялся к нам в качестве отдыхающего. Дюков член бюро райкома, живет в Пятигорске, поэтому для него приехать сюда на отдых не составляет труда. Одним словом, этот человек меня буквально преследует, то и дело дарит подарки и цветы, всячески ищет со мной встреч, и, как вы, наверно, понимаете, это не очень нравится моему мужу.
– И сегодня Дюков подарил вам очередной букет? Где подарил?
– Он явился в нашу гримерку и торжественно вручил мне огромный букет роз.
– То есть он сделал это в присутствии вашего мужа? – уточнил Зверев.
– Да! Когда я открыла ему дверь, от него пахло спиртным. Этот наглец буквально ввалился к нам в комнату, сунул мне букет, схватил за руку и попытался ее поцеловать. Я выронила розы, вырвалась и отступила к окну.
– А что при этом делал ваш муж?
– Он бросился на Дюкова, схватил его за пиджак и попытался его ударить. Как вы знаете, Прохор – слепой, поэтому Дюков с легкостью справился с моим мужем. Он вырвался и толкнул Прохора, тот упал. Я бросилась к мужу и попыталась помочь встать, но Проша оттолкнул меня. Дюков тем временем назвал Прохора слепым ублюдком и вышел из нашей гримерной. Когда Прохор встал, он плюхнулся на кровать, наорал на меня и назвал продажной девкой. Тогда я схватила плащ и выбежала из гримерной.
На какое-то время в комнате стало тихо.
– Как вы думаете, когда вы пытались помочь мужу встать и отвлеклись, Дюков мог намазать мундштук саксофона вашего мужа ядом? – нарушил молчание Зверев. – Где в эту минуту лежал саксофон?
– На столе.
– Он был в футляре?
Юлия нахмурила брови.
– Нет! Саксофон лежал на столе, а футляр стоял за кроватью.
Зверев посмотрел на Зубкова, тот фыркнул:
– Чтобы член бюро сделал такое… Да ты в своем уме, майор?
– В жизни и не такое бывает, – заявил Зверев и задал еще один вопрос: – Что было после того, как вы вышли из гримерной?
Юлия снова пожала плечами.
– Я прошлась по территории, посидела на лавочке, а потом вернулась.
– Как ваш муж вас встретил?
– Прохор сидел, надув щеки, как сыч, а потом немного успокоился. После чего даже извинился, но оговорился, что его раздражает, что ко мне, по его словам, толпами ходят мужики…
– Толпами? А разве сегодня к вам приходил еще кто-то? – спросил Зверев.
– К нам приходил Стасик!
Зубков и Зверев переглянулись.
– Кто такой Стасик? – продолжал расспрашивать Зверев.
– Наш уборщик! Стасик работает в санатории и убирает часть помещений, в том числе и наше.
– То есть ваш муж приревновал вас не только к Дюкову, но еще и к уборщику? – усмехнулся Зубков. – Я вижу, ваш муж был чертовски ревнив.
Юлия впервые улыбнулась:
– Да уж, Прохор и в самом деле стал настоящим ревнивцем, когда потерял зрение. Как вообще он мог такое подумать. Приревновать к Стасику, да что за бред…
– Почему бред? – спросил Зверев. – Этот Стасик стар… или, может, он уродец?
– Нет, Стасик молодой и симпатичный, но вряд ли какой женщине он придется по вкусу, уж поверьте.
– Это потому что он работает уборщиком?
О проекте
О подписке