После пяти месяцев различных процедур кости срослись, однако больная левая нога оказалась чуть длиннее здоровой правой. Хирург предложил сделать сложную операцию.

– Вы можете гарантировать, что после операции нога срастется правильно и меня оставят в отряде? – спросил Павел.

– Нет, – честно признался врач.

И тогда Павел отказался от хирургического вмешательства и предложил другой выход – усилить физические нагрузки на ногу. При этом попросил отпустить его домой, не беспокоить и дать возможность полечиться самостоятельно.

– Если через три недели не приведу ногу в норму – вернемся к вашему предложению, – пообещал он.

Хирург согласился. И потянулись изнурительные тренировки в домашних условиях…

Татьяна – супруга Павла – сразу почувствовала внутреннюю тревогу, обеспокоенность мужа. Успокоила как могла и помогала во всем.

В квартире появились две тяжелые гантели. По пятнадцать раз в день Беляев брал их в руки, опирался спиной о стену, переносил вес тела на больную ногу и стоял на ней по двадцать – двадцать пять минут. Было невыносимо больно, по лицу стекали капли пота, но он, стиснув зубы, стоял. Думал о чем-то отвлеченном, вспоминал…

Вспоминал далекое детство в Северо-Двинской губернии или учебу в школе на Урале; работу на заводе или первые годы службы в Красной армии.

Более всего во время придуманной им терапии помогали воспоминания об одном неординарном случае на Дальнем Востоке.

В тяжелые послевоенные годы он проходил службу в Приморском крае в составе гвардейского истребительного авиационного полка Военно-воздушных сил Тихоокеанского флота. Служил командиром экипажа, затем старшим летчиком, командиром звена, заместителем командира эскадрильи по политической части.

Однажды, патрулируя акваторию Японского моря, Беляев вел группу самолетов «Ла-11» по маршруту, соединявшему несколько островов с материком. Когда до берега осталось двести километров, начал барахлить мотор – отказал топливный насос.

Под самолетом – куда ни глянь – бесконечная гладь океана. Глазу не за что зацепиться – ни торчащего скалистого островка, ни корабля, ни рыбацкого траулера. Истребитель вел себя нормально, но обороты двигателя изредка проседали, и высота в эти моменты стремительно уменьшалась.

Через несколько минут нервного полета положение усугубилось – двигатель заработал с явными перебоями. Баки были заполнены топливом, но на перемещение РУДа он не реагировал.

При отказе двигателя в полете самолет превращался в обычный планер с той лишь разницей, что быстрее терял высоту. Если отказ происходил над землей, то шанс удачно приземлиться оставался – была бы подходящая ровная площадка. Но на этот раз под самолетом раскинулся океан.

Павел дотянулся до рукоятки ручного насоса подкачки топлива и несколько раз энергично двинул ее вверх-вниз. Двигатель моментально отреагировал и восстановил нормальные обороты; самолет прекратил снижение. Из чего летчик сделал вывод: двигателю попросту не хватает топлива.

И, схватившись за рукоять, он принялся постоянно подкачивать из бака бензин. Так и летел в сторону ближайшего берега – левой рукой ворочал ручку управления, правой совершал возвратно-поступательные движения…

Рука довольно быстро устала.

«Надо сбавить темп и работать спокойнее», – решил летчик-истребитель. Но машина тут же отреагировала на снижение темпа и пошла вниз. Беляеву снова пришлось поднапрячься, подавая в прожорливый двигатель порцию бензина за порцией…

Никто не считал, сколько ему пришлось сделать одной рукой мощных возвратно-поступательных движений, чтобы самолет успешно преодолел двести километров пути. Тысячу, три, пять. Или, может быть, десять… Он работал «на автомате» и практически ее не чувствовал. Сердце гулко колотилось под кожаной курткой, по лицу струился пот.

Ведомый и другие подчиненные весь маршрут следовали рядом с командиром, наблюдали за его попытками достичь заветного берега, но ничем помочь не могли. Только поддерживали словами и неистово запрашивали КДП ближайшего аэродрома, чтобы Беляеву обеспечили аварийную посадку «с ходу».

Наконец вдали показалась полоска земли; постепенно стала различима неровная линия разновысоких сопок. Ближайший аэродром находился недалеко от моря. Руководитель полетов разрешил садиться «с ходу» – без полета по «коробочке».

На глиссаде снижения Павел сбавил темп подкачки топлива – двигателю не требовалась полная мощность. Выполнив посадку, зарулил на стоянку. А когда покинул кабину, рука буквально повисла бесчувственной плетью – ни поднять, ни пошевелить.

Почти неделю он потом приводил ее в порядок: делал массаж, прогревал, обкладывал на ночь компрессами…

Вспоминая об этом случае, Беляев с завидным упорством продолжал каждодневные многочасовые тренировки по восстановлению травмированной ноги. Было невыносимо больно, но он терпел и занимался. Когда совершенно не оставалось сил, он падал на диван и полчаса отдыхал. Потом снова принимал стойку на одной ноге с гантелями в руках. И так три недели подряд.

В апреле он снова появился в кабинете у хирурга. Тот сделал рентгеновский снимок и, не дожидаясь, пока высохнет пленка, стал у окна рассматривать последствия сложного перелома. И удивленно проговорил:

– Вы победили, голубчик, – нога практически здорова.

Но лечение продолжалось: специальные грязевые ванны, комплекс упражнений, компрессы… Потом строгая медицинская комиссия.

И наконец, единодушный вердикт: «Годен к обучению в отряде космонавтов».

* * *

Отпустив всех специалистов по домам, Королев остался в сборочном корпусе один. Аварийная бригада наладила электрику – под потолком снова ярко горели все лампы и прожекторы, освещая стоявший посередине космический корабль.

Сергей Павлович неподвижно сидел за столом. Прямо перед ним на чертежах лежала докладная записка, составленная Борисом Евсеевичем по результатам проверки электросистемы корабля. В результате замыкания выгорела одна из шин, на замену которой ушло несколько часов работы. Теперь корабль вновь был исправен, и Главный решил дать людям передышку.

Медленно поднимая голову, он осмотрел свое детище снизу до самого верха. Тяжелый «Восход-2» выглядел внушительным даже внутри огромного сборочного корпуса. Сидевший под ним Королев казался маленьким и беспомощным человечком.

– Ну мы еще посмотрим, кто кого, – сказал он, надевая шляпу и поднимаясь со стула.

Пока он шел к выходу, под потолком корпуса носилось эхо его шагов. Когда за Главным конструктором закрылась дверь, основной свет погас. Вместо него включились фонари дежурного освещения.

В корпусе впервые за последние три недели установилась абсолютная тишина…

* * *

Погода испортилась: заморозки сменялись ледяным дождем и холодным ветром; солнечных дней почти не было.

Покончив с теоретическими занятиями, Леонов шагал по своим делам мимо открытой спортивной площадки. И вдруг остановился – в секторе тяжелой атлетики он заметил знакомую фигуру.

– Паша! – воскликнул он, приблизившись к Беляеву. – С возвращением тебя!

Узнав голос бывшего напарника, тот даже не повернул головы. Как тягал в приседании штангу, так и продолжил.

Улыбнувшись, Алексей направился к крытому спортивному залу. Следующая пара занятий по расписанию проходила именно там.

* * *

Весь летный отряд будущих космонавтов собрался в большом спортивном зале.

После десятиминутной разминки, состоящей из легкого бега, наклонов, приседаний и махов, инструктор по физической подготовке скомандовал:

– Отряд, становись!

Народ быстро разобрался и встал в одну длинную шеренгу.

– Упор лежа принять!

Леонов вместе со всеми остальными лег и уперся руками в деревянный пол.

– Отжимания. По тридцать раз. Начали!..

На втором десятке отжиманий Алексей вдруг заметил, как в зал, прихрамывая, вошел Беляев.

– Виноват, – обратился Павел к инструктору. – Разрешите встать в строй?

– Становитесь.

– Есть.

Беляев занял место на левом фланге и, приняв упор лежа, тоже начал отжиматься от пола.

– С возвращением, – улыбнулся инструктор.

– Спасибо…

* * *

Утро следующего дня Леонов с Хруновым должны были провести на испытательном стенде. Переодевшись в скафандры, они сели в служебный автобус и в сопровождении сотрудников отряда поехали в сторону нужного корпуса.

Маршрут короткой поездки проходил мимо стадиона. По гаревой дорожке бежала немногочисленная группа будущих космонавтов, среди которых Алексей сразу узнал Беляева. Тот заметно прихрамывал и, находясь в конце, едва поспевал за основной группой.

– Во дает дедушка советской авиации! – прыснул смешком Хрунов.

Леонов недовольно покосился на напарника и сказал:

– Знаешь, Хрунов, что мне больше всего в тебе нравится?

– Что?

– Твоя улыбка. Вот улыбнись еще раз, Гагарин!..

Евгений и сам неоднократно сетовал на то, что не обладает яркой внешностью. И уж конечно, его улыбка не шла ни в какое сравнение со знаменитой улыбкой Юрия Гагарина.

Поняв, к чему клонит Алексей, Хрунов перестал смеяться, отвернулся и уставился в другую сторону…

* * *

Во второй половине дня Леонов незаметно просочился в здание медицинского блока. Строгая медицинская комиссия, занимавшаяся отбором кандидатов на полет, обычно заседала на втором этаже. Осторожно подойдя к стеклянной двери, он заглянул внутрь помещения.

Точно посередине комнаты возвышалась конструкция специального велотренажера. Перед ним ближе к окну располагался стол, за которым сидела женщина-врач. Рядом со столом на стульях сидели члены медкомиссии, а на велотренажере трудился Беляев, одетый в спортивный костюм.

– Понятно. Можно заканчивать, – кивнула женщина. – Начали вы лучше, товарищ подполковник.

Беляев продолжал крутить педали, но делал это тяжело и медленно.

«Не справился», – с досадой подумал Алексей. И вдруг увидел шедшего по коридору молодого мужчину – медика.

– Минуточку, – шагнул навстречу Леонов. Протянув букет цветов, он попросил: – Вы не могли бы передать это Светлане Егоровне?

– Хорошо, передам, – пожав плечами, согласился медик. – А что ей сказать? От кого?

– Просто в честь хорошего солнечного дня.

– Ладно.

– …И в честь ее мудрого решения.

Молодой мужчина исчез за стеклянной дверью, а Леонов продолжал наблюдать за происходящим через стекло.

– Это просили передать вам, – протянул женщине цветы медик.

– Мне? От кого?.. – на миг растерялась она при виде роскошного букета. Но быстро что-то сообразив, показала на стоящую на подоконнике вазу. – Сюда поставьте, пожалуйста.

Полюбовавшись цветами, она вернулась к исполнению обязанностей. Однако теперь на строгом лице блуждала едва заметная улыбка.

– Ну что ж, товарищ подполковник, пока у меня к вам претензий нет, – подытожила она. – Отдохните пару минут и приступим к следующему упражнению с удвоенной нагрузкой. А заодно померяем давление…

Довольно потирая руки, Алексей на цыпочках пошел к лестнице.

* * *

В один из последних выходных осени погодка выдалась замечательной: днем солнце разогрело воздух до плюсовой температуры, ветер стих.

Космонавты решили воспользоваться этим и отправились на пикник. В красивое местечко неподалеку от Звездного городка многие пришли с семьями.

Атмосфера царила праздничная. Дети играли на лужайке в бадминтон и с визгом бегали друг за другом. Женщины колдовали над «столом» – расстелив покрывала, выкладывали прихваченные напитки и закуску. Мужчины чуть поодаль установили мангал, собрали по округе сухих дровишек и принялись жарить шашлык; здесь же в разожженном костерке запекали картошку.

Когда все было готово, а походные стаканчики наполнены, кто-то из космонавтов произнес первый тост:

– Ну что ж, за присутствующих дам!

– Ура! – подхватили остальные мужчины.

Подняв свой стаканчик, Хрунов пошутил:

– А вообще, как правильно говорить, если дама побывала в космосе – космонавт или космонавтша?

– Женя, сказали уже: за дам, а не за космонавтш, – засмеялась сидящая напротив молодая женщина. – Или ты Валентину как женщину уже не воспринимаешь?..

Усаживаясь за «стол», Леонов выбрал местечко рядом с Беляевым. После второго тоста он негромко поинтересовался:

– Как прошла медкомиссия?

Обида у товарища поутихла, но большой охоты говорить на данную тему не было. Выпив и поставив пустой стаканчик, он решил покурить – встав, отошел к ближайшему дереву, достал из кармана пачку сигарет.

– Что говорят врачи? – последовал за ним Алексей.

– Не пропустили, – щелкнул тот зажигалкой. – Вот такое, Леша, решение.

– Так, секундочку. Что значит – «решение»? А чем они мотивируют и что конкретно говорят?